Daniyarov.kg

Ниже — вторая часть статьи, состоящей из введения и 5 частей, в которых представлены изложение и анализ одного из ключевых событий в Семиречье, собственно и составивших “восстание киргизов 1916 года”. Упоминание о захвате повстанцами транспорта с оружием присутствует практически в каждой более или менее серьезной исторической публикации о «восстании киргизов Пишпекского и Пржевальского уездов».

Удивительно: указывая на важность этого эпизода, никто из авторов не приводит подробное описание самой акции. В настоящей работе автор ставит целью восполнить эту историческую несправедливость и предлагает основанное на документах объяснение причин, по которым это не было сделано за предшествующие более чем сто лет.

Этот материал в настоящий момент представлен только на русском языке.

Ссылки – в конце публикации

ВИНТОВКИ ДЛЯ ПОВСТАНЦЕВ
(Дело о захвате киргизами транспорта с оружием в 1916 году)

Часть 2. Косвенные Улики, подкрепляющие «губернаторскую версию»

Косвенными уликами в уголовном праве называют свидетельства людей, не присутствовавших лично на месте событий, но узнавших об обстоятельствах дела от непосредственных участников или наблюдавших последствия произошедшего. Ниже мы приведем и проанализируем все известные показания о транспорте с оружием и его захвате, полученные в 1916-1917 годах от свидетелей подобного рода.

2.1. Показания межевого техника И. А. Поцелуева

Первым из таких свидетелей является межевой техник (и по совместительству, как он сам себя называет, — «газетный сотрудник») И.А. Поцелуев. Этот житель города Пржевальска был допрошен в качестве свидетеля следователем Верненского Окружного суда 21 сентября 1916 года. Отвечая следователю, И.А. Поцелуев показал, что о захвате оружия он узнал 14 августа, то есть прежде, чем это стало известно в Пишпеке, Верном или Ташкенте. В своих обширных и, мягко говоря, субъективных показаниях И.А. Поцелуев сообщил не только о самом факте ограбления оружейного обоза, но и привел информацию о лицах, первыми узнавших об этом происшествии и рассказавших ему об этом. Приведем этот фрагмент из протокола допроса[1]:

От возвратившихся под утро на 14 число поселенцев Рыбачьего я узнал, что числа 6—7 августа, вблизи их селения на месте Кутемалдинской станции, киргизами Сарыбагишевской волости разграблен транспорт оружия и патронов, сопровождаемый всего 3—4 солдатами. Конвой попал частью в засаду, а частью же был раздавлен мятежниками, и следуемые в транспорте около 200 винтовок и 3000 патронов, вместо назначения в гор. Пржевальск, попали в руки кара-киргиз Сарыбагишевской волости Пржевальского уезда.

В этой части показаний И.А. Поцелуев четко следует тезисам «губернаторской версии» о «засаде» и о «раздавленном конвое». Кроме того, межевой техник дважды уверенно утверждает, что захватили конвой киргизы Сарыбагишевской волости, при этом ошибочно относит эту волость к пржевальскому уезду, в то время как на самом деле она являлась частью Пишпекского уезда. Таким образом, свидетель И.А. Поцелуев подтверждает, как минимум, два из пяти тезисов официальной версии событий. Но есть и принципиальное отличие: по утверждению И.А. Поцелуева нападение на обоз было совершено 6-7 августа. Показания эти межевой техник дал в третьей декаде сентября, находясь в Верном. К этому времени основные обстоятельства захвата оружия уже были вполне известны семиреченской администрации, дата 9 августа была зафиксирована в официальных рапортах. Тем не менее, свидетель называет более ранние даты. Эта датировка, данная косвенным свидетелем, приводится в одном из советских изданий, как самостоятельный эпизод восстания[2]. Логика пржевальского обывателя И.А. Поцелуева понятна. Поскольку первые погромы в районе Пржевальска начались 10 августа, захват оружия как «запал восстания» должен был произойти, как минимум, на два дня раньше. В противном случае весть о нем не могла быть получена киргизами, проживающими на восточной оконечности Иссык-Куля. Любые более поздние даты разрушали официальную версию. Названные И.А. Поцелуевым даты позволяли объявить захват транспорта самой первой акцией «восставших», и могли служить доказательством «тезиса № 5» официальной версии, согласно которому захват оружия выполнил роль «запала». Свидетель И.А. Поцелуев давал показания, соответствующие ранее оговоренной «легенде», а не реальным фактам.

Тезис, утверждающий, что именно эпизод с захватом оружия в Боомском ущелье повлек взрыв насилия в отношении русских переселенцев со стороны киргизов, является одним из важнейших в «губернаторской версии». Такая оценка ограбления оружейного обоза в показаниях И.А. Поцелуева сформулирована наиболее категорично. После рассказа о том, как он узнал о нападении киргизов на оружейный транспорт, межевой техник заявляет[3]:

Я глубоко убежден, что факт захвата оружия послужил для кара-киргиз сигналом и главным рычагом перехода от пассивного сопротивления набору по указу 25 июня к активному, кровавому. Дети степей и гор были ослеплены таким огромным для их масштаба количеством боевого снаряжения и, считая его неисчерпаемым, ринулись на грабежи и убийства.

Этот пассаж, весьма интересен вот в каком отношении. Если его, не изменяя ни слов, ни их порядка, перевести из прошлого в будущее время, получается… вполне логичное обоснование использования такой акции для провоцирования восстания. Для этого достаточно заменить в приведенном абзаце всего лишь 8 букв в трех словах. Судите сами, что получается

Я глубоко убежден, что факт захвата оружия послужит для кара-киргиз сигналом и главным рычагом перехода от пассивного сопротивления набору по указу 25 июня к активному, кровавому. Дети степей и гор будут ослеплены таким огромным для их масштаба количеством боевого снаряжения и, считая его неисчерпаемым, ринутся на грабежи и убийства.

Такое впечатление, что межевой техник И. А. Поцелуев взял текст какой-то служебной записки или меморандума, составленных еще до событий 9 августа 1916 года, и просто поменял будущее время на прошедшее. Такая форма цитирования известна любому чиновнику и даже определенной категории научных сотрудников. Примечательно, что данный текст в качестве обоснования для некоего «плана» представляется даже более органичным, чем описание уже свершившегося преступления. К тому же, о каких «детях степей» говорит свидетель И. А. Поцелуев? Ведь он сам утверждает, что обоз захватили киргизы Сарыбагишевской волости, которые к степям никакого отношения не имеют. Похоже, что межевой техник проговорился, и возможность подобной акции на стадии планирования «восстания» рассматривалась и в отношении казахского населения.

Предположение, что «межевой техник и газетный сотрудник» знал больше, чем он рассказал под протокол 21 сентября 1916 года, не беспочвенно. Фигура межевого техника И.А. Поцелуева весьма интересна. В показаниях, данных судебному следователю, свидетель на первый взгляд, осуждает действия властей Пржевальского уезда, возмущается диким дунганским погромом и массовым мародерством, учиненными европейской частью населения Пржевальска 10-13 августа. Но при более внимательном прочтении видно, что основные обвинения И.А. Поцелуева направлены против мирового судьи В.Н. Руновского, который вел служебное расследование событий в Пржевальске. И главное, в чем обвиняется этот мировой судья, — это, якобы, голословная и несправедливая критика полковника В.А. Иванова.

Тот факт, что судья В.Н. Руновский, проводя расследование событий в Пржевальске, явно склонялся к мнению и собирал свидетельства того, что военный начальник уезда В.А. Иванов являлся прямым виновником, и чуть ли не организатором, позорной «пржевальской бойни», не вызывает сомнений. И.А. Поцелуев в своих показаниях, напротив, всячески восхваляет Пржевальского уездного начальника, обвиняя при этом в трусости, бездеятельности и глупости практически всех остальных обывателей Пржевальска, принимавших управленческие решения в «страдные дни» августа 1916 года. В частности, в показаниях межевого техника содержится уничижительная, граничащая с оскорблениями, критика отставных генералов И.Я. Нарбута и Я.И. Королькова. Но в самых страшных грехах трусости, провокациях и бездействии свидетель И.А. Поцелуев винит мирового судью В.Н. Руновского. Вне критики остаются только полковник В.А. Иванов, командиры карательных отрядов уральский казак П. Овчинников и ротмистр А.В. фон Берг, ну и, разумеется, сам И.А. Поцелуев. Все это дает основания подозревать межевого техника как минимум в негласном сотрудничестве с уездными и областными властями, в том числе и с Охранным отделением. Такие подозрения становятся особо весомыми, если принять во внимание, что после революции — в 1919 году — И.А. Поцелуев служил в колчаковской армии в должности «информатора» Осведомительного отдела Сибирского казачьего войска (Осведказака). Возглавлял же этот отдел не кто иной, как бывший полицмейстер города Верного Ф.И. Поротиков[4].

Завершая анализ показаний И.А. Поцелуева, приведем его показания о лицах, якобы проинформировавших межевого техника о событиях, произошедших на прямо противоположном побережье Иссык-Куля[5]:

Передавали мне этот печальный факт: нач. почт. — телегр. отделения Рыбачье, отставной почтовый чиновник Кирсанов, жительствующий в селении Рыбачьем, и вахмистр Семиреченского казачьего войска Дмитриев.

Источники сведений о разграблении транспорта весьма примечательны: служащий почтового ведомства и нижний чин семиреченского казачьего войска (вахмистр приравнивался к фельдфебелю и выполнял функции помощника казачьей сотни). Из показаний И.А. Поцелуева следует, что эти два человека приплыли в Пржевальск на баркасе из Рыбачьего. Поскольку информация о принадлежности нападавших киргизов к Сарыбагишевской волости и о характере захваченного груза соответствует действительности, напрашивается вывод, что эти два чиновника либо сами входили в число сопровождавших транспорт, либо общались с таковыми. Как-либо иначе объяснить их осведомленность невозможно.

Однако, И.А. Поцелуев не предлагает адресату рапорта допросить их в качестве свидетелей, и не высказывает подозрений в их причастности к событию. Здесь самое время заметить, что почтовый чиновник (даже отставной) имел возможность получать передаваемую по телеграфу информацию о перевозимом оружии, маршруте и графике его движения, а, следовательно, он мог и осуществить «утечку» этой информации киргизам.

Представитель Семиреченского казачьего войска, в свою очередь, мог обеспечивать руководство всей операций по «доставке» обоза в нужное место к нужному времени и … одновременно быть формальным начальников конвоя.

Причина же, по которой эти два должностных лица так разоткровенничались перед И.А. Поцелуевым, тоже объяснима: если принять, что межевой техник являлся сексотом[6] Охранного отделения, то логично предположить, что он знал о запланированной акции и ожидал от исполнителей рассказа о ее проведении. Заметим, что, во всех остальных официальных документах какие-либо упоминания о присутствии чиновников в составе конвоя транспорта отсутствуют, хотя совершенно очевидно, что перевозка оружия не может осуществляться без ответственного лица, имеющего пакет сопроводительных документов.

Принимая во внимание служебные контакты И.А. Поцелуева с полицмейстером города Верного Ф.И. Поротиковым, логично предположить, что оба эти деятеля играли не последнюю роль в формировании «губернаторской версии захвата транспорта». Более того, вполне возможно, что именно они не только задумали и организовали саму провокацию, но и заготовили “легенду” об обстоятельствах захвата.

2.2. Дневник архимандрита Иринарха (И. С. Шемановского)

Эффектная, как бы пришедшая из сценария фильма-вестерна, акция киргизских повстанцев оценивалась как запал для взрыва насилия по всему Пржевальскому уезду не только в показаниях А.И. Поцелуева, но и в дневниковых записях еще одного «интеллигента города Пржевальска» и косвенного свидетеля произошедшего, настоятеля Иссык-Кульского Свято-Троицкого монастыря архимандрита Иринарха (в миру И.С. Шемановского). Настоятель монастыря «по горячим следам», но со ссылкой на неназванных третьих лиц, записал в своем дневнике[7]:

Говорят, что киргизы с восстанием в Пржевальском уезде поспешили. Они предполагали начать мятеж в тот день, когда призванные для несения работ в тылу нашей армии соберутся в г. Пржевальск, самый разгром уезда они имели начать с его сердца — города. Однако, узнав от почтовых чиновников из киргизов об отправлении в уезд транспорта с ружьями, они, соблазнясь захватом их, ускорили свое выступление. Разумеется, это к нашему благополучию.

Призыв киргизской рабочей силы все откладывался временем. Между тем, дело шло к осени, когда оканчивается сенокос, уборка хлеба и начинает блекнуть всякого рода травная и кустарниковая зелень. Начнись бунт в это время, особенно по появлении первого снега, русским негде было бы укрыться от врага. Если теперь, как говорят, погибло от 8 до 10 тыс. русского населения[8], то тогда [потери] достиг[ли] бы более почтительной цифры. Если же киргизам, собравшимся в Пржевальском уезде, удалось овладеть этим городом, то погибли бы за ним и оставшиеся целыми села. Ведь и солдат, как ни мала была их численность, и порох со свинцом мы получили, хотя и скупо, из Пржевальска.

У попов, как всегда, все просто и без сантиментов. Захваченный транспорт спровоцировал начало активных действий, в ходе которых мученически погибло несколько тысяч невинных душ, окормляемых пастырем, в том числе несколько сотен детей, но это, по его словам, — «к нашему благополучию». Никаких иных путей избежать массового кровопролития настоятель православного монастыря даже не рассматривает. Сегодня, сто лет спустя, сравнивая взгляды сотрудника охранки И.А. Поцелуева и настоятеля православного монастыря И.С. Шемановского, приходишь к заключению, что мнение первого не только более соответствует канонам морали, в том числе христианской, но и представляется более разумным.

Для нашего расследования важен вывод, который делает архимандрит в своем дневнике: дата начала выступлений в Пржевальском уезде определена захватом транспорта с оружием киргизами Сарыбагишевской волости, относящейся к Пишпекскому уезду. Другими словами, не будь этого обоза, восстание отодвинулось бы на более поздний срок. Такое мнение священника означает, что захват оружия спровоцировал кровопролитие. Такое мнение совпадает с тезисами № 4 и № 5 «губернаторской версии». Какие основания у архимандрита для подобных умозаключений он не сообщает, очевидно, такую причинно-следственную связь ему «подсказали» лица, сообщившие о захвате обоза. Здесь надо напомнить, что служители церкви во все времена и во всех государствах самым активным образом сотрудничали с правоохранительными органами. В Российской империи в период подъема революционного движения и в условиях войны сотрудничество священнослужителей с Охранным отделением стало обязательным и было общеизвестно.

Святой отец не называет своих информаторов, но он не высказывает сомнения в том, что их рассказ полностью соответствует действительности. Он верит им настолько, что даже не видит противоречия в заявлении о наличии у киргизов тайных планов на осенне-зимние выступление и официально декларированном намерении властей отправить рабочих к линии фронта до начала холодов.

В приведенной дневниковой записи архимандрит Иринарх заявляет, что налетчикам об обозе сообщили «почтовые чиновники из киргизов». Тем самым служитель церкви возлагает вину за утечку информации не на военных или чинов МВД, а на служащих Министерства почт и телеграфов. Подобные обвинения в адрес киргизских почтовиков по сути делает их соучастниками нападения на обоз, и полностью укладывается в тезис № 2 «губернаторской версии» о случайном характере захвата оружия. Кроме того, это позволяет отвести подозрения от всех русских чиновников областной администрации.

Чтобы больше не возвращаться к записям настоятеля Свято-Троицкого монастыря, следует привести еще одно упоминание об оружии, имеющееся в дневнике архимандрита. Эта запись, датированная 2 сентября 1916 года, содержит следующие сведения[9]:

Сегодня возникло дело о порче ружей казаками Николаевской станицы во временной мастерской в Преображенском, когда комендантом был атаман Бедарев… По протокольным материалам обстоятельства дела таковы: какой-то никому неведомый Преображенского села крестьянин принес в мастерскую, теперь обслуживаемую сазановскими крестьянами, несколько патронов с просьбой [о] разряжении их для выяснения причин их дурного действия. В разряженных патронах оказалось совсем мало пороху, несколько дробинок и подсолнечная шелуха. На вопрос, кто изготовлял патроны, неизвестный сказал, что они изготовлены были казаками Николаевской станицы. В этот же день в мастерскую приходил, опять-таки, никому не известный человек с ружьем и просил произвести осмотр его, так как оно дурно бьет. В разобранном ружье оказалась взамен какого-то винта деревянная шишка. На вопрос мастеров, кто поправлял ружье, неизвестный указал на казаков Николаевской станицы. Свидетелями по этому делу являлись 9 мастеров из сазановских крестьян, обслуживающих теперь мастерскую снарядов. Странно, что никому из этих 9 свидетелей не пришло на мысль установить личность приносивших порченые патроны и ружье. Тогда как они все поинтересовались узнать о том, кто приготовлял патроны и чинил ружье.

Для нашего расследования в информации, приведенной настоятелем монастыря, важен сам факт одновременного появления в единственной в Пржевальском уезде казачьей станице и бракованного ружья, и недоброкачественных патронов. Появление любого огнестрельного оружия и боеприпасов в еще не остывшем от страха перед нападением районе, в котором каждая винтовка, каждый дробовик были на учете, где двумя неделями раньше делали деревянные пушки, не может не вызвать вопросы. Этими вопросами задался даже архимандрит Иринарх. Возьмем на заметку эти факты, чтобы в свое время дать им объяснение.

2.3. Рапорт и показания прапорщика М.Н. Букина

Третий источник косвенных свидетельских показаний о последствиях захвата транспорта оружия киргизами — начальник Нарынской караульной команды прапорщик М.Н. Букин, который командовал отрядом из 26 казаков и 6 ратников, обеспечивавшим эвакуацию крестьян села Столыпино (ныне — Кочкорка). В рапорте, составленном в городе Верном 20 августа 1916 года, прапорщик сообщает, что обоз из телег, бричек и повозок, на которых эвакуировались 513 столыпинцев, прошел 18 верст от Кочкорки до Пржевальского тракта, в районе Кутемалды повернул в сторону почтовой станции Кок-Мойнок и далее через Боомское ущелье вышел в Чуйскую долину к станции Ак-Пикет. Это значит, что не менее 100 повозок и десятки всадников прошли тем же путем, которым двигался транспорт с оружием, но в обратном направлении. И весь этот путь обоз из Столыпино прошел за двое с половиной суток — с полуночи 12 августа и до полудня 14 августа, с двумя ночевками под открытым небом. Поскольку мосты через реку Чу и «по карнизу на Старый Токмак» были сожжены, путь был не простым, телеги приходилось переводить через реку по одной в сопровождении 8 казаков. Для нашего расследования важно, что сопровождаемый отрядом прапорщика М.Н. Букина обоз шел «под постоянным обстрелом» из огнестрельного оружия. Вот как это описано в рапорте[10]:

На повороте дороги на Кок-Мойнок киргизы открыли перекрестный огонь с хребта и из окопов со стороны Рыбачьего. Я разделил своих людей: одна половина отстреливалась от киргиз со стороны хребта, а другая — со стороны окопов, дав возможность пройти обозу. Киргизы бросились меня атаковать, но атака их была отбита. Здесь были убиты один ратник и трое крестьян пулями… Затем до самого Кок-Мойнока мы находились под огнем… Я отправился и занял выход из Боамскаго ущелья. Здесь киргизы открыли огонь, было убито 5 казачьих лошадей, но потерь людьми не было. Стреляли на расстоянии 1800 шагов, но огонь был довольно меткий. Весь путь был в расстоянии 8 верст до станции Рыбачьего, далее на Кок-Мойнок, а затем Джиль-Арыка и до спуска к станции Старый Токмак мы находились под огнем.

Из рассказа прапорщика следует, что почти двое суток обоз столыпинских беженцев, растянувшийся почти на километр, двигался по открытому пространству и вдоль тесного ущелья, форсировал реку, дважды устраивался на ночлег, и все это происходило под постоянным ружейным обстрелом. И за все это время потери отряда Букина от «весьма меткого» огня составили убитыми два ратника, один казак и пять лошадей, а ранеными — 6 казаков и 1 ратник. Кроме того, погибли от огнестрельных ранений три крестьянина. При этом прапорщик специально отмечает, что четверо из шести погибших были убиты во время предпринятой киргизами попытки атаковать обоз, то есть в ближнем бою. Обстрел обоза из укрытий серьезного ущерба эвакуируемым крестьянам и их охранникам не причинил.

Все, кто хотя бы один раз проезжал через Боомское ущелье, знают, что там на протяжении более 20 километров имеются десятки мест, где можно укрыться на склонах гор, возвышающихся по обеим сторонам дороги, и прицельно, практически без риска для атакующего, расстреливать всех проезжающих. Тем не менее, погибших и раненых среди бежавших из Столыпино было очень мало. Подобная низкая эффективность стрельбы не может не вызывать удивления.

Из текста рапорта видно, что активная стрельба удивила и прапорщика Букина. Правда его внимание привлекло не малая эффективность огня со стороны киргизов, а сам факт наличия у них ружей. В Семиречье всем было известно, что и у киргизов, и у русских переселенцев все огнестрельное оружие было изъято для нужд фронта еще в 1915 году. Ответ на вопрос, откуда у кочкорских киргизов оказалось такое количество стволов, прапорщик получил по прибытии в Ак-Пикет, об этом он пишет в рапорте следующее[11]

По предположению жителей селения Белого Пикета транспорт с винтовками и патронами, отправленный из Пишпека в Пржевальск, был разграблен на станции Рыбачье, а конвойные солдаты убиты. Участь этого транспорта не известна. У одного убитого киргиза мною захвачена винтовка «Бердана» драгунского образца совершенно новая и без номера, а другая винтовка тоже системы Бердана, приспособленная для стрельбы пулею и также для стрельбы дробью.

Последняя фраза в этой цитате заставляет вспомнить записи архимандрита Иринарха о появившихся в районе Пржевальска ружьях, непригодных для стрельбы. Оказывается, людям прапорщика Букина тоже удалось захватить две винтовки из вооружения киргизов. И обе эти берданки были, мягко говоря, странными. «Новая винтовка без номера» — это что-то из арсенала преступников, именно они спиливали номер оружия, чтобы было невозможно установить его происхождение. Вторая — «приспособленная» — Берданка — это также не то оружие, которое должно поступать из казенного арсенала в армейские части. Причем совершенно ясно, что у киргизов не было времени что-то «приспосабливать». Все это означает, что такое «нестандартное» оружие находилось в транспорте. Ну а коль так, то именно это может быть объяснением низкой эффективности стрельбы.

Прапорщик М.Н. Букин не только представил рапорт губернатору М.А. Фольбауму, но и дал показания мировому судье 8-го участка Верненского уезда Нестерову, который допрашивал его 19 августа 1916 года в городе Верном. Сведения, приведенные в рапорте и показаниях прапорщика, в основном совпадают. Отвечая на вопросы судьи, прапорщик уточнил[12], что, по словам жителей селения Ак-Пикет, транспорт с оружием шел под охраной 4-х солдат. Кроме того, прапорщик, якобы, узнал от начальника Верненского артиллерийского склада, что в транспорте было 176 шт. винтовок и 36 000 патронов.

Отметим несколько моментов в показаниях М.Н. Букина, касающихся скорости движения обоза с беженцами из Столыпино (Кочкорки). Как уже отмечалось, путь от Столыпина до Белого Пикета, составляющий около 200 километров, обоз из не менее чем ста повозок (длина такого обоза от первой до последней телеги должна быть не менее 1 километра) прошел всего лишь за двое с половиной суток, то есть примерно за 60 часов. Для сравнения напомним, что транспорт с оружием, не отягощенный беженцами и их имуществом, ехал от Пишпека до места нападения киргизов … целую неделю. И это при том, что до 9 августа 1916 года все мосты были целы, и в пути до Кутемалды транспорт с оружием никто не обстреливал. Такая неспешность при транспортировке оружия, безусловно, вызывает вопросы.

Если же говорить о роли рапорта прапорщика М.Н. Букина в формировании «губернаторской версии», то она сводится к следующему. Для того, что вести активный «перекрестный огонь» по обозу со столыпинцами, о котором сообщает прапорщик, требовалось много ружей и большой запас патронов. Все это киргизы получили благодаря захвату транспорта, следовательно, эти показания подтверждают тезис № 5 о том, что захваченное оружие было сразу же обращено против русских крестьян.

В правдоподобных, на первый взгляд, показаниях прапорщика М.Н. Букина оставлены без ответов несколько вопросов. С одной стороны, весьма сомнительна названная в докладе численность русского населения Столыпино и близлежащих сел[13]. С другой — гибель всего лишь шести человек за двухсотверстный переход обоза с более чем пятьюстами крестьян под защитой трех десятков солдат по территории, находящейся под полным контролем «полчищ вооруженных киргизов», весьма серьезно противоречит концепции «массового восстания». В 1916 году, когда по указанию генерал-губернатора А.Н. Куропаткина было открыто уголовное дело о нападении на село Столыпино, были выявлены обстоятельства, существенно противоречащие рассказу прапорщика М.Н. Букина[14]. Хотя рапорт прапорщика М.Н. Букина, был обнаружен в архиве еще в 1947[15] году, до 2016 года он не был опубликован ни в одном из сборников документов о событиях 1916 года. По-видимому, опубликованию помешало несовпадение рассказа М.Н. Букина с картиной масштабного восстания. Поскольку события в Столыпине (Кочкорка) составляют самостоятельный эпизод Семиреченского восстания, анализ этих противоречий является предметом отдельного исследования.

2.4 Доклады и. д. начальника Пишпекского уезда Ф.Г. Рымшевича

Анализируя обстоятельства первых открытых проявлений протеста со стороны киргизского населения, следует помнить, что имеется еще одна версия «стартового выстрела», совершенно не связанная с транспортом с оружием. Причем принадлежит эта версия человеку, который ближе всех прочих находился к месту событий и по долгу службы был самым осведомленным человеком обо всем, что происходило в Пишпекском уезде. Речь идет о подполковнике Ф.Г. Рымшевиче, который исполнял обязанности Пишпекского военного начальника и 9 августа 1916 года находился в непосредственной близости от места событий. Казалось бы, кому, как не ему, знать все детали столь судьбоносного события, произошедшего в зоне его ответственности и якобы совершенного хорошо известными ему людьми. Тем не менее, в рапорте от 28 ноября 1916 года, направленном губернатору А.И. Алексееву и подписанном Ф.Г. Рымшевичем, значится[16]

Первая весть о том, что киргизы начали бунтовать, дошла до меня от начальника Пишпекской почтово-телеграфной конторы утром 8 августа, который сообщил, что отправленная на Пржевальск почта, где были большие суммы денег, ограблена восставшими киргизами. Я сейчас же выехал в Токмак, где мне удалось узнать, что бунт повсеместно возник 7 августа по переданному из Верненского уезда сигналу: «Умер Абдула Баякин» (это почетный киргиз № 10 аула Атекинской волости). [17]

Эти свидетельства «коварных планов» киргизов подполковник Ф.Г. Рымшевич послал в Верный в ноябре 1916 года, когда по приказу генерал-губернатора А.Н. Куропаткина в Пишпекском уезде проводилось комплексное расследование августовских событий. Администрация Семиреченского губернатора готовила Всеподданнейший доклад, направленный в Петроград 4 марта 1917 года, имея на руках ноябрьский рапорт подполковника Ф.Г. Рымшевича. Тем не менее, чиновники в Верном решили, что предложенная пишпекским уездным начальником история начала киргизского бунта совсем уж, как сказали бы в наше время, «конспирологическая» и отказались от нее, предпочтя в качестве «запала восстания» эпизод «захвата транспорта оружия».

Мы еще вернемся к вопросу о «заговоре», а пока хотим еще раз обратить внимание на то, что в ноябрьском докладе и.о. начальника Пишпекского уезда Ф.Г. Рымшевича имеется важное указание на лицо, явившееся источником информации о начале беспорядков. В качестве такового указан начальник Пишпекской почтово-телеграфной конторы. Поскольку события, о которых почтовый чиновник сообщил и.о. уездного начальника, произошли в ста километрах к востоку от Пишпека, следует понимать, что первоначально сведения о захвате «большой суммы денег» поступили из Токмака.

В рапорте от 28 ноября 1916 г. № 6287 подполковник Ф.Г. Рымшевич описывает события, произошедшие на территории Пишпекского уезда во время киргизского восстания. Ту часть рапорта, которая касается оружейного транспорта, подполковник передает со слов киргиза Сарыбагишевской волости по фамилии Кокунбаев, который, якобы, пришел 18 августа 1916 года в Пишпек и рассказал уездным начальникам о действиях своих сородичей. В пересказе уездного начальника этот рассказ звучит следующим образом[18]:

Числа 7—8 августа к атекинцам присоединилась молодежь Сарыбагишевской волости, это, по словам Кокунбаева, вышло следующим образом: по одну сторону реки Кебень собрались атекинцы, по другую сарыбагишевцы. На мосту расположились все почетные лица обеих волостей и муллы… Сарыбагишевский волостной управитель Кемель Шабданов и другие почетные лица стали убеждать толпу в бесплодности этого выступления, но толпа закричала…

Привезли ружья и патроны, тут стало известно, что киргизы, находясь в Баумском ущелье, ограбили транспорт с ружьями и патронами, причем из конвоя убито два солдата, двое бежало и 1 ранен. Сколько ограблено винтовок — ходили различные слухи: одни говорили двести, другие говорили до 500 шт. с 550 патронами на каждую винтовку. Тут толпа заторжествовала, подняла на руки почетного киргиза Сарыбагишевской волости Мокуша Шабданова (брата волостного управителя) и, объявив его ханом, понесла на руках с флагом. В этот день стали поджигать селение Новороссийское.

Совершенно очевидно, что и в этом документе ничего не сообщается о том, откуда появился и для чего был сформирован обоз с оружием. Автор рапорта, во избежание скользкой темы, использует хорошо известный бюрократический прием — отвечает на вопрос начальства словами третьего лица, то есть в данном случае «прячется» за киргиза Кокумбаева. Мелкая хитрость позволяет не называть точную дату и место нападения, внести неопределенность в количество утраченного вооружения, не упоминать имен участников акции. Но при этом время событий указываются как «7-8 августа», что не вполне соответствует истине, но совпадает с показаниями И.А. Поцелуева. Единственная специфическая информация в рапорте подполковника Ф.Г. Рымшевича касается количества и судьбы солдат, конвоировавших обоз. Однако, поскольку сам «рассказчик» в нападении не участвовал, то и эта информация не обязательно должна соответствовать действительности. Но суть остается той же, что и во всех других докладах «косвенных свидетелей». Те же слова о случайном захвате, об уничтоженном конвое, и — главное — о том, что нападение произошло не позднее 8 августа, а потому дало эффект «запала» для начала более активных действий.

Примечательно, что, когда из администрации Семиреченской области в Пишпек пришел запрос на уточнение информации, представленной в рапорте от 28 ноября, новый временно исполняющий начальник Пишпекского уезда, вместо отданного под следствие Ф.Г. Рымшевича, решил вообще не упоминать о захвате киргизами оружия[19].

2.5. Представление товарища прокурора Я.В. Комаринца

В обозе с жителями села Столыпино, которых выводили в Чуйскую долину люди прапорщика М.Н. Букина, скромно следовало несколько весьма важных чиновников, и среди них, — товарищ прокурора Верненского окружного суда Я.В. Комаринец. Этот судейский чин, по прибытии в Токмак, тоже составил доклад своему начальству — Председателю Верненского окружного суда. В этом донесении, датированном 18 августа 1916 года, товарищ прокурора, в частности, писал[20]

«Доношу Вашему высокородию, что в Пишпекском и Пржевальском уездах 8 августа возникло вооруженное восстание, имеющее политический характер и, по слухам, преследующее отделение Туркестанского края от России. Восстание имеет, безусловно, организованный характер, что можно заключить и по одновременности начала восстания, по одинаковости приемов, употребляемых бунтовщиками, и по тому, что в вооруженных нападениях на русских участвуют не все киргизы, а только их воины — аскеры… 8 августа беспорядки начались в Пишпекском уезде, где около селения Рыбачьего киргизы захватили транспорт ружей, по словам одних — 700, других — 900 [штук]. Отсюда часть киргизов двинулась частью к Пржевальску, частью — к Нарыну. 9 августа толпы бунтовщиков стали убивать русских возле селения Столыпино Пржевальского уезда, угоняли скот…

В 12 часов 11 августа киргизы в числе около 2 тысяч человек повели атаку на Столыпино, ружей у них было уже много… Часов около 8 вечера киргизы открыли пальбу по нас с трех сторон.

Первое, что бросается в глаза, это дата захвата обоза с оружием. Грамотный человек, служитель Фемиды, должен быть особенно внимателен к таким деталям, проверять их достоверность. Но товарищ прокурора Я.В. Комаринец без всяких оговорок свидетельствует: оружие захвачено 8 августа. И это вовсе не от халатного отношения к точности. Названная товарищем прокурора дата, также, как и в показаниях межевого техника И.А. Поцелуева и и.о. уездного начальника Ф.Г. Рымшевича, служит подкреплением официальной, «губернаторской» версии — все началось с захвата оружия. Несовпадение дат различных эпизодов сразу ставит под сомнение важнейший, «безусловный» для товарища прокурора, тезис об организованном характере действий киргизов различных родов. Аргументы вроде»одинаковости приемов» или выделению из числа киргизов «аскеров», очень слабые и трудно доказуемые, а вот единовременность — это весьма убедительно. Можно только удивиться, что товарищ прокурора не упомянул умершего «Абдулу Баякина»: ведь свое донесение он писал в Токмаке в конце второй декады августа, неужели столь важному верненскому гостю не сообщили важнейшую информацию, о которой был поставлен в известность и.о. начальника Пишпекского уезда подполковник Ф.Г. Рымшевич. Скорее всего, сообщили, но прокурорский работник был умнее бывшего портового пристава и не стал использовать столь явную выдумку.

Зато передать в Верный слухи о совершенно фантастическом числе ружей, якобы захваченных киргизами, товарищ прокурора не постеснялся. И это несмотря на то, что подполковник Ф.Г. Рымшевич в тот же день — 18 августа уже сообщил истинное количество утраченного вооружения: не 700 и не 900 винтовок, а в 4-5 раз меньше. Такая «ошибка» в сообщении хоть и представителя власти, но все же не военного человека, объяснима. Штатскому не понять, что утрата даже одного ружья во время войны — это позор для офицера, а тут — чуть не две сотни винтовок, десятки тысяч патронов. Скандал. Но товарищу прокурора Я.В. Комаринцу не до таких сантиментов, ему надо создать видимость грядущей катастрофы. И товарищ прокурора, уподобляясь деревенской сплетнице, называет цифры, которые дают противоположный эффект, так как их лживость — очевидна.

И вновь, также, как и в случаях с межевым техником А.И. Поцелуевым и архимандритом Иринархом, краткая справка о «политическом лице» товарища прокурора Я.В. Комаринца. Этот «служитель Фемиды» упомянут в книге Л.П. Менщикова «Охрана и революция», изданной в 1925 году. Рассказывая о случаях согласия бывших «революционеров» на сотрудничество с Охранным отделением полиции, автор приводит следующий пример[21]:

Недостатка в кающихся в смутные моменты студенческого движения, обыкновенно, не было. Расскажу о некоторых случаях. Участник студенческих беспорядков Я.В. Комаринец (входил в состав бельского землячества) в поданном им прошении изъявил готовность «принести самое чистосердечное раскаяние»; в отзыве по этому поводу (февраль 1897 г.) московское охранное отделение сообщило департаменту полиции, что «по тону прошения Комаринца можно допустить искренность его просьбы о помиловании и надеяться на то, что он пребыванием своим в одном из провинциальных университетских городов не воспользуется ужо для оказания вредного влияния на своих коллег».

Как известно, спецслужбы не выпускают из своих щупалец людей, хотя бы единожды согласившихся на сотрудничество с ней. Поэтому не может быть никаких сомнений в том, что помилованный в 1897 году товарищ прокурора Я.В. Комаринец, спустя 19 лет помимо основной деятельности по судейской службе, сотрудничал и с ведомством, возглавляемым штабс-ротмистром Ф.И. Поротиковым.

2.6. Приказ надворному советнику Ф.П. Каичеву

Завершая перечисление и анализ документов, содержащих косвенные показания о судьбе транспорта с оружием, так не доехавшим до Пржевальска, необходимо привести один параграф приказа Пржевальского уездного начальника полковника В.А. Иванова. Этот приказ, выявленный в делах Пржевальского уездного правления, издан от имени начальника Пржевальского гарнизона. Такую должность в дни семиреченского восстания занимал полковник В.А. Иванов. Параграф 3 этого приказа гласит[22]:

Предлагаю помощнику уездного начальника Каичеву по исполнении поручения проследовать из сел. Кольцовского со своим отрядом до ст. Рыбачьего для встречи и сопровождения транспорта с оружием и соединиться с отрядом Покровского.

Приказ о встрече на границе Пржевальского уезда того самого «транспорта с оружием», который был захвачен на выезде из Боомского уезда 9 августа 1916 года, датирован 10 августа 1916 года. Мало этого, сам надворный советник Ф.П. Каичев убыл из Пржевальска еще 7 августа и обратно уже больше никогда не возвращался, так как погиб где-то в районе селения Кольцовка. Обстоятельства смерти этого чиновника не известны[23], хотя по табели о рангах и по должности он являлся самым высокопоставленным должностным лицом, погибшим во время беспорядков в Семиречье. Дата гибели надворного советника Ф.П. Каичева также точно не установлена, но произошло это не ранее 9-го и не позднее 11-го августа, когда жители Кольцовки, выехавшие по приказу Ф.П. Каичева в Пржевальск, подверглись нападению киргизов. Так что получить приказ начальника уезда его помощник никак не мог. Передать этот приказ для исполнения по телеграфу также было невозможно, так как известно, что с 9 августа 1916 года телеграфная связь между Пржевальском и остальным миром была прервана.

Все приведенные факты дают основания полагать, что поручение надворному советнику Ф.П. Каичеву встретить и сопроводить транспорт с оружием было оформлено постфактум, скорее всего, после того, как 14 августа 1916 г. в Пржевальск прибыл баркас с беженцами из селения Рыбачье. Те же лица, которые рассказали о нападении межевому технику И.А. Поцелуеву, не просто могли, а были обязаны доложить о происшедшем и начальнику Пржевальского уезда В. А. Иванову. Последний, услышав рассказ приплывших из Рыбачьего беженцев, должен был понять, что для обоснования легенды о «вооружении отделения конского запаса», необходимо, чтобы в делах уездного правления имелся хотя бы один документ, свидетельствующий об информированности местной администрации об этом транспорте. Чтобы поддержать выдуманную в Верном «легенду», «начальник Пржевальского гарнизона» (не исключено, что по подсказке хорошо осведомленного техника А.И. Поцелуева или прибывших на баркасе чинов) издал приказ, выполнить который заведомо было невозможно. Таким образом, назначение этого липового приказа — придание достоверности первой части тезиса № 2 «губернаторской версии» о том, что транспорт с оружием был сформирован легально и с благими намерениями. Но, как всякая попытка поставить маленькую заплатку на огромную дыру, приказ Валериана Великолепного[24] стал дополнительным аргументом в системе доказательств провокационного назначения транспорта с оружием.

Надо полагать, что это стало понятно и пржевальским чиновникам. Во всех прочих рапортах и докладах должностных лиц Пржевальского уезда, поданных в ноябре-декабре 1916 года в правление Семиреченской области в связи с подготовкой Всеподданнейшего доклада, отсутствуют какие-либо упоминания о транспорте оружия или о несостоявшемся вооружении отделения конского запаса.

2.7. Обобщенная «губернаторская версия»

Итак, официальная версия захвата оружия изначально подтверждалась исключительно «косвенными свидетельствами». Ни одного датированного 1916 годом документа с показаниями непосредственных участников или прямых свидетелей этого преступления в делах семиреченской администрации не было использовано.

Никто из подобных лиц не только не был допрошен, но и ни одного имени не было названо. По умолчанию это “объяснялось” тем, что все конвоиры и извозчики погибли, а нападавшие … исчезли в неизвестном направлении. Заметим, при этом авторам этой версии точно (хотя не ясно, от кого) известно, что организовал нападение главарь всех пишпекских и пржевальских киргизов Мокуш Шабданов, а осуществили киргизы Сарыбагишевской волости.

Сведя воедино все косвенные показания, содержащиеся в документах, приведенных в данной части нашего расследования, можно получить следующую «легенду о захвате киргизами транспорта с оружием», в правдоподобии которой семиреченские чиновники надеялись убедить ташкентское и петроградское начальство.

Опасаясь агрессивных действий со стороны киргизов и стремясь защитить русское население Пржевальского уезда, администрация Семиреченской области приняла решение направить в Пржевальск партию оружия, чтобы вооружить размещенное там отделение конского запаса. Оружие в количестве не менее 172 и не более 200 винтовок Бердана и от 30 до 40 тысяч патронов к ним было получено на артиллерийском складе в городе Верный. Весь этот арсенал был погружен на гужевой транспорт и отправлен к месту назначения в город Пржевальск. Произошло все это в последней декаде июля. В первых числах августа транспорт, охраняемый одним конвойным солдатом, прибыл в Пишпек. Местное начальство усилило конвой, придав ему еще трех или четырех сопровождающих. Через некоторое время, но не позднее 5 августа транспорт с оружием выбыл из Пишпека и четыре дня без проблем двигался по территории Пишпекского уезда. По Пржевальскому тракту транспорт добрался до почтовой станции Джиль-Арык, где провел ночь. Произошло это не ранее 6 и не позднее 8 августа. На следующее утром транспорт, с конвоем от 3 до 5 человек, двинулся в сторону Боомского ущелья. Тем временем киргизские сотрудники почтово-телеграфной службы узнали об этом обозе и оповестили о нем лидера формирующихся киргизских шаек — Мокуша Шабданова из Сарыбагишевской волости. Тот приказал своим джигитам устроить засаду на выходе из Боомского ущелья у заброшенной почтовой станции Кутемалды, расположенной в пяти верстах западнее почтовой станции Рыбачье. Когда транспорт с оружием попал в засаду, конвой был расстрелян из укрытий и, несмотря на сопротивление, «смят» полчищами киргизов Сарыбагишевской волости. Все следовавшие с транспортом люди — конвоиры и возница — то ли погибли, то ли частично убежали и были взяты в плен. Пржевальское начальство, зная о двигающемся в город транспорте с оружием, 10 августа поручило помощнику уездного начальника советнику Ф.П. Каичеву и отряду корнета Покровского встретить транспорт у станции Рыбачье, но исполнить это не удалось, так как в результате нападения киргизов надворный советник Ф.П. Каичев был убит, а отряд Покровского был вынужден оборонять Пржевальск.

Все оружие и патроны, находившиеся в транспорте, достались нападающим, которые немедленно оповестили о своей воинской удаче соседние киргизские волости, и, желая подвигнуть сородичей на борьбу с русскими, разделили оружие на более мелкие партии и разослали в другие волости. Захваченное оружие сразу же было обращено против русских: из него активно обстреливался обоз с беженцами из села Столыпино. О захвате транспорта каким-то образом узнали жители станции Ак-Пикет, которые и рассказали об этом поручику Букину. В Пржевальск весть о захвате оружия и некоторые подробности доставили жители селения Рыбачьего, бежавшие от нападавших киргизов на баркасе.

Вот такая легенда «О коварных киргизах и транспорте с оружием» складывается из документов администрации губернатора Семиреченской области и подконтрольных ей чиновников. Легенда о двух сотнях винтовок и боеприпасов к ним, утраченных в военное время в районе, официально объявленном на военном положении. Легенда, на наш взгляд, совершенно нереальная, «шитая белыми нитками» и с множеством «белых пятен», не согласованная по срокам якобы взаимосвязанных событий, не содержащая точных дат и имен участников и не подкрепленная показаниями непосредственных свидетелей.

Высшим должностным лицом Семиреченской области во время этих событий являлся губернатор М.А. Фольбаум, именно он подписывал все доклады, направляемые из Верного к руководству края. В частности, это относилось и к истории с недобравшимся до Пржевальска вооружением. Поэтому для простоты, изложенную версию захвата транспорта с полным правом можно назвать «губернаторской».

В «губернаторской версии» много «белых пятен» и противоречий, которые будут рассмотрены ниже. Главное же, что вызывает недоверие к ней, — это категорическое отсутствие каких-либо попыток со стороны авторов предложить ответы на простые, естественные вопросы, которые, вне всякого сомнения, появляются у каждого, кто пытается разобраться в этой истории. Как будет показано ниже, вопросы возникли и у генерал-губернатора А.Н. Куропаткина, и у жандармского ротмистра В.Ф. Железнякова, и у депутата Госдумы А.Ф. Керенского. Количество вопросов, требующих ответа, весьма велико, приведем всего лишь десять из них, наиболее острых и показательных:

Какой документ (заявка, докладная записка, рапорт) послужил основанием для принятия решения о направлении в Пржевальск столь значительной партии вооружения? Какое должностное лицо подготовило этот документ, когда и кем были одобрены отпуск оружия с артиллерийского склада и формирование оружейного транспорта?
Какова по состоянию на начало августа 1916 года была численность «отделения конского запаса» в г. Пржевальске, как он был вооружен и почему туда было направлено более 170 винтовок?
Как и кем был определен маршрут и график движения транспорта, почему был выбран путь из Верного в Пржевальск через Пишпек?
Почему конвой воинского транспорта был столь малочисленным, кто был старшим в этом конвое?
Почему транспорт двигался так медленно и с длительными остановками?
Почему не предпринимались никакие меры по обеспечению секретности и безопасности перевозки военного груза?
Почему судьбой этого транспорта не интересовались ни должностные лица в Верном (отправители), ни в Пржевальске (получатели), а единственный документ, свидетельствующий о таком «интересе» издан уже после того, как транспорт был разграблен?
Кто такие отставной почтовый чиновник Кирсанов и вахмистр Семиреченского казачьего войска Дмитриев, проинформировавшие жителя Пржевальска И. А. Поцелуева о деталях захвата транспорта, и почему эти лица не были допрошены органами дознания?
Проводилось ли расследование судьбы конвойных, сопровождавших транспорт, остался ли в живых хотя бы один из этих людей, и, если так, то были ли они допрошены?
Почему более чем за два месяца (с 9 августа по 16 октября 1916 года) не было возбуждено уголовное дело по факту утраты оружия, что дало основания для недовольства Главного начальника Туркестанского края генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина?

Ответы на эти вопросы, как и на многие другие, менее значимые, отсутствуют в официальной «губернаторской» версии. При этом надо признать, что эта версия оказалась очень живучей. Ее содержание, пусть по разным причинам, но удовлетворяло последовательно царских и буржуазных колонизаторов, советских идеологов национально-освободительной борьбы, постсоветских адептов киргизской национальной идентичности. Был короткий этап с 1920 по 1926 год, когда зазвучали голоса свидетелей этих событий и «легенда», придуманная в 1916 году была поставлена под сомнение. Однако в 1931 году было принято идеологическое решение, и с тех пор за «губернаторской» версией захвата транспорта с оружием закреплен статус «единственно верной». Те, кто смеет в ней усомниться и указать на работу Г.И. Бройдо[25], объявляются диссидентами и оппортунистами, а альтернативная версия – не заслуживающей рассмотрения и критического осмысления. Соответственно недопустимым считалось задавать вопросы вроде тех, которые приведены выше.

На этом мы завершаем рассказ об официальной, или, как мы ее назвали, «губернаторской» версии происшедшего с транспортом оружия, и переходим к описанию иных, не принимавшихся во внимание в официальной версии, свидетельств, а также к анализу иных интерпретаций этих событий.

[1] ГАРФ. Ф. 124. Оп. 42. Д. 129. Л. 2–9. Заверенная копия. «Восстание 1916 г. в Киргизстане. Документы и материалы, собранные Л. В. Лесной. Под редакцией и с предисловием Т. Р. Рыскулова». — Государственное социально-экономической издательство. — Москва, 1937. — С. 40-49.

[2] Сулейменов Б.С. (ред), Восстание 1916 года в Казахстане. — Алма-Ата, 1947. — с. 174

[3] ГАРФ. Ф. 124. Оп. 42. Д. 129. Л. 6. Заверенная копия. — Опубликовано в Восстание 1916 г. в Киргизстане. Документы и материалы, собранные Л. В. Лесной. Под редакцией и с предисловием Т. Р. Рыскулова». — Государственное социально-экономической издательство. — Москва, 1937. -с. 47.

[4] Посадсков А.Л. Осведказак и его начальник полковник Ф.И. Поротиков: к истории издательской работы в Белой армии Сибири (1919-1920 гг.) — Гуманитарные науки в Сибири. 2014 (3): с. 90-94

[5] Восстание 1916 г. в Киргизстане. Документы и материалы, собранные Л. В. Лесной. Под редакцией и с предисловием Т. Р. Рыскулова». — Государственное социально-экономической издательство. — Москва, 1937. -с. 43.

[6] Сексот — секретный сотрудник правоохранительных органов, осведомитель.

[7] «Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане. Сборник документов«. — Под ред. Пясковского 1960 г. Стр. 420 — Док. № 269 Из дневника настоятеля Иссык-Кульского монастыря И. С. Шемановского о восстании на юге Семиреченской области.

[8] На момент составления этой дневниковой записи уже был известен перечень погибших и пропавших без вести русских переселенцев, число жертв было как минимум в три раза меньше, чем указывает архимандрит

[9] Шемановский И. С. (архимандрит Иринарх), Дневник о разгроме Иссык-Кульского монастыря — Восток Свыше, № 4, 2016 – № 1, 2017 (XLII), стр. 13-29.

[10] РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 7678. Л. 176–178об. Копия с Копии — Рапорт начальника Нарынской караульной команды прапорщика М.Н. Букина военному губернатору Семиреченской области

[11] Там же.

[12] ЦГА РК Ф. 76. Оп. 1. Д. 2121. Л. 2-3об. Подлинник — Протокол допроса начальника Нарынской караульной команды М.Н. Букина

[13] Недзвицкий В.Е., Административное устройство, оседлые пункты и кочевые волости Семиреченской волости. — Верный, 1914. — Стр. 144

[14] ЦГА КР Ф. И-97 Оп. 1. Д. 1. Л. 1-57. Подлинник. — Дело по обвинению киргиз Абукина и Мураталина в соучастии с восставшими киргизами в нападении на село Столыпино.

[15] ИЯИЛ. Рукописный фонд. Оп. Тарих. Д. 135. Л.27-28 Рукопись сборника документов об истории восстания 1916 г. подготовленная группой историков под руководством Дж. Меджитова в 1947 г., но впервые опубликованная в 2016 г.

[16] ЦГА КР Ф. И-75. Оп. 1. Д. 48. Л. 10-12об. Заверенная копия. — Рапорт от 28 ноября 1916 г. № 6287 начальника Пишпекского уезда Ф.Г. Рымшевича и. д. военного губернатора Семиреченской области А. И. Алексееву

[17] «Конспирологическую» выдумку Ф.Г. Рымшевича про «Абдулу Баякина» принимали всерьез и упоминали в своих работах С. Асфендияров (1936 г., стр. 90), Ф.Н. Киреев и Ш.Я. Шафиро («Восстание 1916 года в Казахстане», 1947 г., стр. 173), она приведена и оставлена без комментариев в сборниках документов «Восстание 1916 годна в Киргизстане» (1938 г., стр. 63), «Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане» (1960 г., стр. 384). В более поздних работах, в частности Х.Турсунова (1962 г. и 1964 г.) и К. Усенбаева (1967 г. и 1997 г.) этот «сигнал к восстанию» не упоминается.

[18] ЦГА КР Ф. И-75. Оп. 1. Д. 48. Л. 10-12об. Заверенная копия. — Рапорт от 28 ноября 1916 г. № 6287 начальника Пишпекского уезда Ф.Г. Рымшевича и. д. военного губернатора Семиреченской области А. И. Алексееву

[19]ЦГА КР Ф. И-75. Оп. 1. Д. 34. Л. 16-18об. Копия. — Рапорт вр.и.д. начальника Пишпекского уезда в рапорте от 24 декабря 1916 года в Семиреченское областное правление о ходе восстания

[20] ЦГА КР Ф. И-75 Коллекция «О восстании 1916 г. » Оп. 1. Д. 92. Л. 247-249. Копия — ИЯиЛ Рукописный фонд. Оп. Тарих. Д. 135. Л. 50-54. Заверенная копия с копии. — Выдержки из показаний товарища прокурора Верненского окружного суда Комаринца

[21] Менщиков Л.П., Охрана и революция. К истории тайных политических организаций, существовавших во времена самодержавия. Часть I. Годы реакции 1883-1898. — М.: Всесоюз. о-во полит. каторжан и ссыльно-поселенцев: 5-я типолитогр. «Мосполиграф», 1925. — ч. 2. — стр. 343.

[22] ЦГА РК. Ф. 44. Оп. 1. Д. 5018. Л. 185об-186. Заверенная копия. Опубликован в Сборнике ЦГА КР — 2011. Док. № 6. стр. 11

[23] ЦГА КР ф. И-75. оп. 1. д. 5 Л. 2-3об. Заверенная копия. — Протокол допроса переводчика Пржевальского уездного правления К. Тельтаева

[24] Валериан Великолепный — неофициальное прозвище начальника Пржевальского уезда, полковника В.А. Иванова.

[25] Бройдо Г.И., Восстание киргиз в 1916 г. (Мое показание прокурору Ташкентской судебной палаты, данное 3-го сентября 1916 г.). Научная ассоциация востоковедения при Ц.И.К. СССР, Москва, 1925 – 29 стр.

< ЧАСТЬ 1-Я. ОФИЦИАЛЬНАЯ ИЛИ «ГУБЕРНАТОРСКАЯ» ВЕРСИЯ > УЛАНДЫСЫ. ЧАСТЬ 3-Я

Тема боюнча

№61 ДОКУМЕНТ. ТӨЛӨ-АЖЫ УУЛУ ЫБРАЙЫМДЫН 1916-ЖЫЛЫ КУРАЛ ТАШЫГАН АРАБАНЫ ТАРТЫП АЛГАНДЫГЫ ТУУРАЛУУ ЭСКЕРҮҮСҮ

ДОКУМЕНТ №62. РАССКАЗ ИНЖЕНЕРА К.Л.БОНДЫРЕВА О СОБЫТИЯХ 8 АВГУСТА, ЗАПИСАННЫЙ ИМ 02.11.1916

№63 ДОКУМЕНТ. 1916-ЖЫЛ САРЫБАГЫШ ВОЛОСТУНУН КЫРГЫЗЫ КАРАЧОРОЕВ ЖУНУШТУН ЭСКЕРҮҮСҮНДӨ. №2 ДЕПТЕР

№64 ДОКУМЕНТ. 1916-ЖЫЛ БАЛЫКЧЫНЫН ТУРГУНУ КЫДЫРАЛИЕВ НУРГАЗЫНЫН ЭСКЕРҮҮСҮНДӨ. №1 ЖАНА №12 ДЕПТЕР

№65 ДОКУМЕНТ. 1916-ЖЫЛ БАЛЫКЧЫНЫН ТУРГУНУ СУЛЕЙМАНОВ ЭЕЛЕБЕСТИН ЭСКЕРҮҮСҮНДӨ. №12 ДЕПТЕР

ДОКУМЕНТ №66. ДНЕВНИК Н.А.ПОЛТОРАЦКОЙ С ЗАПИСЯМИ О СОБЫТИЯХ 1916 ГОДА В СЕМИРЕЧЬЕ