Ниже — третья часть статьи, состоящей из введения и 5 частей, в которых представлены изложение и анализ одного из ключевых событий в Семиречье, собственно и составивших “восстание киргизов 1916 года”. Упоминание о захвате повстанцами транспорта с оружием присутствует практически в каждой более или менее серьезной исторической публикации о «восстании киргизов Пишпекского и Пржевальского уездов».
Удивительно: указывая на важность этого эпизода, никто из авторов не приводит подробное описание самой акции. В настоящей работе автор ставит целью восполнить эту историческую несправедливость и предлагает основанное на документах объяснение причин, по которым это не было сделано за предшествующие более чем сто лет.
Ссылки – в конце публикации
ВИНТОВКИ ДЛЯ ПОВСТАНЦЕВ
(Дело о захвате киргизами транспорта с оружием в 1916 году)
Часть 3. Версия для Госдумы
3.1. Государственная Дума направляет комиссию
В середине августа, когда в Пишпекском и Пржевальском уезде беспорядки и жестокости достигли пика, в Туркестан прибыла комиссия представителей Государственной Думы, направленная специально для расследования событий, связанных с реквизицией коренного населения на окопные работы. Возглавлял 
думскую комиссию депутат Госдумы А.Ф. Керенский, который на тот момент еще не приобрел всероссийскую известность и не пользовался в Думе особым авторитетом. Это подтверждается тем, что изначально руководителем думской комиссии был назначен депутат М.‑Ю.Г. Джафаров — наиболее авторитетный член «мусульманской фракции» в Государственной думе. Однако этот депутат, избиравшийся от закавказских губерний, поехал на Кавказ, где тоже возникли проблемы в связи с набором рабочих для окопных работ. Третий член комиссии — 65-летний К.-М. Тевкелев как лидер мусульманской фракции также был более заметной политической фигурой, чем А.Ф. Керенский. Но он был слишком стар для активных действий и потому, хотя и приехал в Ташкент, практически бездействовал.
Поэтому в Туркестане фактическим лидером комиссии стал руководитель думской фракции трудовиков А.Ф. Керенский. Поскольку в школьные годы он жил в Ташкенте, в Туркестанском крае его считали «туркестанцем» и относились как к земляку. Это касалось, разумеется, наиболее образованной части населения края, как коренного, так и европейского: и 
первые и вторые к прибывшим думцам отнеслись радушно. В то же время большинство представителей туркестанской власти всех уровней встретили думскую комиссию настороженно, а чаще даже с раздражением и опасениями. Проверяющих нигде не любят, а тут еще и время крайне беспокойное, неразбериха, карательные акции и очень много погибших.
Но были в Туркестане и два высокопоставленных чиновника, которые не испытывали к приехавшим из Петрограда депутатам негативных эмоций. Первый — это Туркестанский генерал-губернатор А.Н. Куропаткин, который прибыл в Ташкент всего лишь на неделю раньше А.Ф. Керенского и потому не имел никаких оснований опасаться, что комиссия обнаружит какие-то его промахи или грехи. Вторым чиновником, которого приезд комиссии должен был скорее обрадовать, чем огорчить, был генерал-лейтенант А.И. Гиппиус. Незадолго до приезда думцев и. о. генерал-губернатора М.Р. Ерофеев «временно отстранил» генерала А.И. Гиппиуса от исполнения должности военного губернатора Ферганской области, а затем это решение своего предшественника сделал окончательным генерал-лейтенант А.Н. Куропаткин. Генерал А.И. Гиппиус считал эту отставку несправедливой и активно добивался пересмотра своего дела[1].
Эти два человека, наряду с другими опрошенными в ходе визита лицами, в той или иной степени участвовали в формировании взглядов представителей Государственной Думы на произошедшие в Туркестанском крае кровавые события, в том числе и на их информированность по вопросу о захвате транспорта с оружием в Семиреченской области.
3.2.Думская комиссия корректирует «губернаторскую версию»
Комиссия Государственной думы пробыла в Туркестане две с половиной недели — с 15 августа по 2 сентября. Комиссионеры и сопровождавшие их лица пообщались с представителями коренного населения, в основном — с зажиточными узбеками, проживающими в Сыр‑Дарьинской, Ферганской и Самаркандской областях, где к этому времени уже закончились не только «восстания и мятежи», но и карательные операции. В двух областях края — Закаспийской и Семиреченской — А.Ф. Керенский и его престарелый компаньон К.Б. Тевкелев 
даже не появились. И это при том, что именно в этих областях в период работы думской комиссии происходили серьезнейшие беспорядки и разворачивались масштабные карательные акции, сопровождавшиеся массовыми убийствами мирных жителей. Ничего этого члены комиссии Госдумы во время пребывания в Туркестане не узнали. Покидая в начале сентября Ташкент, А.Ф. Керенский не имел никакой информации о происходившем в Семиречье. Туркестанским властям, получавшим ежедневные сводки из Верного и Пишпека, удалось удержать эти сведения в тайне от депутатов.
Несмотря на это, в докладе, который А.Ф. Керенский сделал в Госдуме от имени комиссии через три с половиной месяца после отъезда из Туркестана, о событиях в Семиречье говорилось не меньше, чем о других эпизодах «туркестанского восстания». Не обошлось и без упоминания «транспорта с оружием». Приведем соответствующий фрагмент из выступления А.Ф. Керенского, сделанного на закрытом заседании Государственной Думы 13 декабря 1916 года[2]:
Что эти волнения были, господа, случайными, видно из того, что на всем пространстве Туркестана и Степных областей никакого вооружения, заготовленного туземцами, не было обнаружено. В их распоряжении оказались несколько старинных, кремневых ружей, затем были приготовлены именно на этот случай железные полосы, вроде кос, палки, вроде булавы, дубины и т. д. Только в Семиречье киргизы получили в свое распоряжение, уже в разгар беспорядков, некоторое количество винтовок, которые были ими отбиты от транспорта, перевозившего оружие в один из далеких уездных городов в Семиреченской области.
В единственной фразе, сказанной А.Ф. Керенским о захваченном киргизами оружии, присутствуют сразу три утверждения, которые противоречат тезисам «губернаторской версии», настойчиво продвигаемым администрацией Семиреченской области. Во-первых, депутат заявляет о случайном характере бунта мусульманского населения в целом, во-вторых, он говорит не о почти двух сотнях ружей, а лишь о «некотором количестве винтовок». О захваченных киргизами боеприпасах А.Ф. Керенский вообще не упомянул. И наконец, третье, — наиболее важное — депутат указывает, что киргизы получили оружие, когда беспорядки уже были «в разгаре».
Первый пункт, по которому депутат А.Ф. Керенский разошелся с «губернаторской версией», оставим без детальных комментариев, так как он относится ко всей совокупности протестных выступлений, вызванных царским указом от 25 июня 1916 года. Вполне справедливое по отношению к выступлениям коренного населения Ферганской, Самаркандской и Сыр-Дарьинской области, в отношении двух других регионов Туркестанского края утверждение об абсолютной случайности произошедшего представляется не вполне обоснованным.
«Корректировка» официальной версии в части количества ружей, попавших к повстанцам, говорит, на наш взгляд, о том, что автор доклада сопоставил заявленные числа захваченных ружей и патронов к ним с числом русских людей, погибших от пуль или получивших огнестрельные ранения в ходе восстания и его подавления. На основании такого сопоставления был сделан вывод, что эти цифры не укладываются в здоровую логику. Повстанцы, имея в своем составе около двухсот вооруженных винтовками стрелков, в условиях партизанской войны в горной местности должны были нанести карательным отрядам немалый урон. Но, поскольку сведений о сотнях подстреленных солдат и казаков не было, докладчик решил не акцентировать внимание своих коллег-депутатов на выявленном им несоответствии и использовал нейтральную формулировку.
Считая логику А.Ф. Керенского и его товарищей в этом вопросе вполне обоснованной, но при этом, не сомневаясь в общем количестве стволов, ехавших в транспорте, мы считаем риторический прием, примененный депутатом А.Ф. Керенским, паллиативом. Докладчик, не найдя логичного объяснения выявленному им противоречию, не стал строить гипотезы и «додумывать мысль до конца». Вместо этого А.Ф. Керенский лукаво «поправил» факты, чтобы противоречие не было явным. У нас же есть объяснение выявленной думской комиссией коллизии. Как будет показано ниже, такое объяснение допускал и сам А.Ф. Керенский.
Третье отличие «депутатской» версии от «губернаторской» не только прямо противоречит «губернаторской версии», но и соответствует тому, что произошло в действительности. Это говорит о том, что депутатская комиссия пользовалась не только официальными рапортами, но и имела сторонних хорошо осведомленных информаторов, к которым относилась с доверием. Эти информаторы должны были располагать сведениями о реальных датах событий и их последовательности. Установить имена тех, кто информировал депутатскую комиссию, на наш взгляд, весьма важно и интересно.
К сожалению, есть основания считать, что документы, собранные думской комиссией в Туркестане, и все ее рабочие материалы, которые могли бы дать ответ на этот вопрос, утрачены. Сам А.Ф. Керенский в последующем тоже ничего о своих источниках не говорил. Поэтому попытаемся логически определить, кто и когда мог сообщить членам думской комиссии о событиях в Семиреченской области.
3.3. Информационная блокада в Туркестанском крае
Для понимания общей атмосферы, в которой работала комиссия Государственной Думы, надо помнить, что за месяц до ее приезда — 17 июля 1916 года — в Туркестанском крае было введено военное положение. На этом основании упоминания о происходящем в Туркестане полностью исчезли из средств массовой информации не только края, но и всей империи. Ежедневные рапорты из Ташкента в Петроград шли с грифом 
«Совершенно секретно» и в прессу ничего не сообщалось. Российская общественность о событиях на южной окраине страны ничего не знала. В иностранной печати об этом также не было ни единой публикации: цензура была жесточайшей. Показательно, что находившиеся за границей В. И. Ленин, большевики и другие социал-демократы, жадно следившие за всеми проявлениями недовольства властью в Российской империи, были в полном неведении о туркестанских событиях вплоть до середины 1919 года.
Меры цензурного характера, предпринятые туркестанскими и петроградскими властями, существенно сузили круг информированных лиц, имевших возможность квалифицированно помогать членам думской комиссии. В Петрограде таких людей вообще не могло быть. Поэтому помощь А.Ф. Керенскому в подготовке доклада мог оказать только человек, который во время событий находился в Туркестане, а затем переехал в Петроград и мог непосредственно встречаться с членами думской комиссии. И такой человек был, более того, он хорошо известен и его имя даже было упомянуто в докладе А.Ф. Керенского.
В Центральном государственном архиве Республики Узбекистан имеется фонд Канцелярии губернатора Ферганской области, в котором сохранился весьма интересный документ. Это телеграмма и. д. начальника Штаба войск Туркестанского военного округа (ТВО), полковника М.Н. Михайловского от 26 августа 1916 года № 6768, адресованная генерал-лейтенанту А.И. Гиппиусу. В телеграмме и.д. начальника Штаба войск ТВО пишет о происходящих в Семиреченской области беспорядках и, среди прочего, сообщает[3]:
Обращает на себя внимание организованность мятежных киргизов: в некоторых бандах имеются значки-знамена, на шапках многих бунтовщиков надеты однообразные металлические бляхи, в горах устроены мастерские для выделки холодного оружия и пороха, скопища киргиз[ов] управляются, применяется оптическая сигнализация для передачи сведений о движении наших отрядов, при перестрелках киргизы окапываются. Заметно стремление прервать сообщение порчею мостов и телеграфа. Самый мятеж именуется у киргиз[ов] войной. В начале восстания киргизами был захвачен транспорт оружия: 170 берданок и 4 тыс. патронов, посланный [в] Пржевальск на вооружение чинов отделения, формируемого из Пржевальского конского запаса. Часть вооружения доставлена мятежниками из пограничных местностей Китая, где, по-видимому, находятся германские и турецкие агенты и агитаторы, воспользовавшиеся набором рабочих как ближайшим поводом для возбуждения восстания, подготовлявшегося ими с самого начала войны.
Все эти сведения — квинтэссенция «губернаторской версии» событий в Семиреченской области, в основе которой лежит «теория заговора» киргизов, вынашиваемого «с самого начала войны» под руководством «германских и турецких агентов и агитаторов». Очевидно, что определенной категории ташкентских и верненских чиновников очень хотелось, чтобы именно так было преподнесено обществу всё, произошедшее в Семиречье, чтобы именно такие движущие силы были приняты в качестве виновников и организаторов беспорядков. Это была версия для печати, для общества, зараженного шовинизмом, германофобией и недоверием ко всем мусульманам. И общество было готово принять всё это за чистую монету (более того, многие даже сейчас в XXI веке — сто лет спустя — верят в эти басни). Но зачем было эту грубую пропагандистскую поделку посылать уже отстраненному от губернаторской должности генерал-лейтенанту А.И. Гиппиусу — знатоку азиатской, в частности, турецкой внешней политики, человеку с аналитическим складом ума, англофилу с немецкими корнями? Ответ на этот вопрос появляется, если принять во внимание временной фактор и обстоятельства, при которых была отправлена данная телеграмма.
3.4. Консультации опального губернатора А.И. Гиппиуса
На первый взгляд может показаться, что нет ничего удивительного в том, что руководитель штаба ТВО пишет губернатору, который по должности является командующим войсками Ферганской области, входящими в Туркестанский военный округ. Но дело в том, что к моменту отправления этой телеграммы 
генерал-лейтенант А.И. Гиппиус уже целый месяц как был снят с губернаторского поста, а, следовательно, отстранен и от командования войсками. Сначала это было «временное отстранение», а 14 августа 1916 года генерал-губернатор А.Н. Куропаткин подписал приказ № 206 от 17 августа 1916 г. об отстранении генерал-лейтенанта А.И. Гиппиуса от должности губернатора Ферганской области[4]. Но, несмотря на это, полковник М.Н. Михайловский направил опальному генералу телеграмму, которая содержит совершенно секретные сведения о беспорядках в Семиреченской области (в той же телеграмме № 6768 от 24 августа 1916 г. была приведена сводка данных о текущих событиях в Закаспийской области). Следует особо отметить, что Туркестанская краевая администрация никогда не практиковала централизованное информирование губернаторов о событиях в других областях. Губернаторы между собой переписывались, это известно, но информационных циркуляров из Штаба округа или от генерал-губернатора не бывало. Поэтому для такой телеграммы должны были существовать какие-то особые причины.
Как отмечалось выше, в третьей декаде августа 1916 года член комиссии А.Ф. Керенский еще находился в Туркестане и продолжал свое расследование. Из графика перемещения членов думской комиссии, тщательного отслеживавшегося Туркестанским Охранным отделением, известно, что с 24 по 27 августа А.Ф. Керенский находился в Ферганской области, посещал Андижан и Коканд[5]. Уволенный со всех постов генерал А.И. Гиппиус также еще не покинул Ферганскую область. Семья Гиппиусов выехала из Скобелева 28 августа, а на следующий день покинула Туркестан[6]. В предшествующие этому отъезду дни и была послана, на первый взгляд «не вынужденная», телеграмма полковника М.Н. Михайловского с изложением «губернаторской версии» причин восстания киргизов и, в частности, обстоятельств обретения ими огнестрельного оружия. В связи с этим допустимо предположить, что предназначалась эта информация в большей степени действующему депутату Государственной Думы, чем уволенному губернатору. Отправители телеграммы не сомневались, что эти два человека встретятся, и рассчитывали, что генерал А.И. Гиппиус поделится с депутатом А.Ф. Керенским «последними новостями» из Семиречья.
Есть как минимум два обстоятельства, указывающие на то, что у депутата и отставного губернатора были основания искать встречи. Во-первых, они могли быть полезны друг другу для решения стоящих перед каждым из них задач. Генерал А.И. Гиппиус мог рассчитывать, что член Государственной думы А.Ф. Керенский поддержит его действия по успокоению туземного населения Ферганской области, предпринимавшиеся в бытность губернатором, и посодействует восстановлению последнего на государственной службе. Со своей стороны, депутат был заинтересован в получении от «обиженного властью» губернатора достоверные и недоступные широкому кругу людей сведения о том, как проходила реквизиция туземцев в Туркестане и почему она вылилась в такое количество кровавых эксцессов. То есть генерал А.И. Гиппиус и депутат А.Ф. Керенский были заинтересованы во взаимодействии.
Имеется документальное доказательство того, что и туркестанские администраторы еще до прибытия думской комиссии опасались ее контактов с опальным губернатором. 14 августа 1916 года генерал А.И. Гиппиус написал генерал-губернатору А.Н. Куропаткину частное письмо, в котором пообещал никаких секретов думцам не выдавать. В эти дни генерал еще рассчитывал получить высокое назначение на Кавказе и потому демонстрировал свою лояльность[7]:
«Ваше высокопревосходительство, можете иметь полную уверенность в том, что я понимаю интересы правительства при Управлении краем и, стремясь по мере моих сил, таковые охранять, не позволю себе даже в частных беседах принимать хотя сколько-нибудь недовольный или будирующий тон, не позволю себе критиковать действия своего начальства, тем более, что милостивое и ласковое обращение Ваше со мной дало мне полное нравственное удовлетворение. О времени отъезда я спишусь с Кавказским начальством и доложу Вам. С членами Государственной Думы, буде они пожелают со мной говорить, я ни в какие объяснения вступать не стану.
С глубочайшим почтением и совершенной преданностью имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорным слугой А. Гиппиус.
Второе основание для встречи депутата А.Ф. Керенского и генерала А.И. Гиппиуса заключалось в том, что они ранее уже были знакомы, так как состояли в отдаленном родстве — скончавшаяся в 1911 году родная сестра А.Ф. Керенского Ольга Федоровна была первой женой известного туркестанского архитектора Георгия Сваричевского, а старшая дочь А.И. Гиппиуса — Ксения Александровна стала второй женой этого архитектора, после того, как тот овдовел.
Таким образом, встреча члена думской комиссии и бывшего ферганского губернатора была предрешена. Люди из окружения Туркестанского генерал-губернатора, особенно те, которые служили в администрации Туркестанского края до назначения на эту должность генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина, имели все основания опасаться этих контактов. Несправедливо уволенный генерал-лейтенант, совершенно уверенный в своей правоте и готовый идти до самых высших инстанций в отстаивании своего доброго имени, мог дать депутату компромат на многих туркестанских правителей и прежде всего на помощника генерал-губернатора М.Р. Ерофеева. Любое разглашение подобной информации могло им очень навредить. А главная опасность заключалась в том, что бывший ферганский губернатор знал и понимал всю ситуацию с «реквизицией инородцев в Туркестане» изнутри, с первого до последнего дня. Эта информация, в случае ее публикации, могла стать настоящей «бомбой» не только для туркестанского¸ но и для петроградского истеблишмента.
Однако после того, как Главный начальник края получил от опального генерала приведенные выше «гарантии неразглашения», в Штабе Туркестанского военного округа несколько успокоились. Поскольку ташкентские чиновники имели основания полагать, что бывший губернатор и депутат все-таки встретятся, было решено воспользоваться «словом чести» генерал-лейтенанта А.И. Гиппиуса, и использовать его для информирования думской комиссии в желательном для администрации ключе.
Телеграмма из Ташкента от 24 августа 1916 года № 6768, конечно же, не содержала прямых обещаний, что, в случае, если бывший ферганский губернатор будет придерживаться этой версии событий, то его дело в целом может быть пересмотрено в более благоприятную для него сторону. Но люди, много лет проработавшие в высших эшелонах власти, да еще на востоке, умеют понимать такие намеки и по умолчанию. Вряд ли можно сомневаться, что всё это было понятно и генерал-лейтенанту А.И. Гиппиусу. Однако, когда по прибытии в Петроград он обнаружил, что все данные ему в Ташкенте обещания в части дальнейшей службы были лживыми и от него потребовали подать заявление о добровольной отставке, он счел свой «обет молчания» аннулированным и, судя по всему, принял решение отказаться от «непристойного предложения» дезинформировать думскую комиссию, и стал самым главным информатором А.Ф. Керенского по туркестанским событиям лета-осени 1916 года. Иных столь же информированных знатоков этого вопроса в окружении А.Ф. Керенского, да и в целом в Петрограде, в то время просто не было.
К сожалению, до настоящего времени не выявлено ни одного документа (кроме подтвержденного факта родственной связи) о прямом сотрудничестве А.И. Гиппиуса и А.Ф. Керенского в сентябре — декабре 1916 года. Помимо родства и личной заинтересованности, несомненным фактом, подкрепляющим наши логические построения о контактах этих людей, являются только хвалебные слова в адрес уволенного ферганского губернатора, которые прозвучали в докладе А.Ф. Керенского, а также открытая критика той вопиющей несправедливости, которая была совершена в отношении человека, не пожелавшего участвовать в «инсценировании призыва», раздувании истерии по поводу нелояльности туземцев и в организации силового подавления бунта.
Каждый, кто внимательно читал доклад, сделанный А.Ф. Керенским на заседании Государственной Думы 13 декабря 1916 года[8], мог отметить яркость, правдивость и логичность этого выступления, удивиться тому количеству фактов, которые в нем приведены. Трудно представить, что депутат, пробывший в Туркестане менее 20 дней, мог собрать и систематизировать все эти данные и составить столь объемное представление о сложившейся там ситуации. Но если принять, что главным консультантом и информатором А.Ф. Керенского был генерал-лейтенант А.И. Гиппиус, то многое становится понятным. Многолетний опыт работы в Туркестане и познания в области «туркестанской колониальной кухни» позволяли бывшему ферганскому губернатору, быстро распознавать официальные «конспирологические» версии и видеть за ними реальные события и истинные причины произошедшего.
Последнее в полной мере касалось и истории «транспорта с оружием». Руководствуясь консультациями генерала А.И. Гиппиуса, депутат А.Ф. Керенский смог одной-единственной фразой, посвященной этому эпизоду, опровергнуть сразу три ключевых тезиса «губернаторской версии». Помимо корректировки официального описания захвата оружия в портфеле у А.Ф. Керенского был аргумент, полностью уничтожающий «губернаторскую версию», который, однако, будущий Председатель Временного правительства не рискнул озвучить с трибуны Государственной Думы.
3.5 Обвинение, не озвученное А.Ф. Керенским
Два доклада, которые А.Ф. Керенский произнес с трибуны главного зала заседаний в Таврическом Дворце 13 и 15 декабря 1916 года, хорошо известны[9]. Также известно, что военный министр Д.С. Шуваев письмом от 3 декабря 1916 года поручил Туркестанскому генерал-губернатору А.Н. Куропаткину подготовить детальный отчет о событиях, произошедших в крае в связи с реквизицией инородцев. Доклад думской комиссии еще не был озвучен и обсужден в Государственной Думе, но в поручении министра прямо указывалось, что думские запросы неизбежно последуют и необходимо подготовиться к ним заранее.
В своем поручении генерал от инфантерии Д.С. Шуваев, помимо общих указаний, назвал три наиболее существенные претензии к действиям туркестанских властей, которые, как ожидалось, Государственная дума предъявит после заслушивания доклада членов комиссии. Ниже — соответствующий фрагмент письма военного министра Д.С. Шуваева от 3 декабря 1916 г. № 3787[10]:
«… Происшедшие в Туркестане события послужили уже в конце минувшего ноября предметом суждений в комиссии Государственной думы по военным и морским делам. При этом членом Думы Керенским… было, между прочим, высказано:
1) что карательные экспедиции, назначенные для подавления возмущения туземцев, действовали с крайней неосторожностью, истребляя не только мужское население, но также женщин и детей;
2) что те же экспедиции приводили инородческие населенные пункты в состояние столь полного истребления и разрушения, какое не наблюдается даже на театре войны (так, например, город Джизак совершенно уничтожен);
3) и что местные органы охранной полиции своею провокационной деятельностью способствовали волнениям среди инородческого населения.
По поводу этих заявлений члена Государственной думы Керенского, поддерживаемых представителем мусульманской фракции Думы Тевкелевым, прошу Ваше Высокопревосходительство также не отказать в своем заключении, подкрепив таковое фактическим материалом».
Первые два обвинения в адрес туркестанских властей, о которых министр Д. С. Шуваев писал 3 декабря 1916 года, через десять дней были аргументированно и с яркими примерами высказаны в знаменитой речи депутата А.Ф. Керенского. Выдержки из текста выступления будущего главы Временного Правительства сразу же после расшифровки стенограммы были направлены в Ташкент[11]. Интересная деталь: одному из высших сановников Российской империи, человеку, приближенному к императору, Главному начальнику Туркестанского края, генерал-адъютанту А.Н. Куропаткину не стали посылать стенограммы докладов, сделанных в Государственной Думе, в полном виде, так как в Военном министерстве решили, что ему не следует знать о том, что говорил А.Ф. Керенский по поводу нарушений законодательства при подготовке Высочайшего повеления от 25 июня 1916 года[12]. Цензура работала даже на самом высоком уровне!
Но для нас важен и интересен другой факт: в текстах обоих докладов А.Ф. Керенского не было сказано ни одного слова о провокационной деятельности Охранного отделения. Серьезнейшие обвинения, прозвучавшие на заседании думской Комиссии по военно-морским делам, были исключены из окончательной версии доклада.
Можно себе представить, с каким облегчением вздохнули во многих кабинетах туркестанской администрации, когда обнаружили, что в докладе думской комиссии ни разу не упоминается слово «провокация». Таким образом, третье обвинение, обращенное, в отличие от двух первых, не в адрес военных, а к чинам Министерства внутренних дел, в состав которого входило Охранное отделение, в текст доклада не вошло. Между 27 ноября, когда А.Ф. Керенский выступал в думской Комиссии по военно-морским делам, и 13 декабря, когда он взошел на трибуну зала заседаний в Таврическом дворце, произошло нечто, заставившее депутата отказаться от предъявления одного из трех обвинений.
О том, что послужило причиной такого решения А.Ф. Керенского и его коллег, можно только догадываться. Возможно, если бы обвинение «в провокационной деятельности чинов полиции» прозвучало на пленарном заседании Госдумы, что-то пошло бы по-иному в истории российского государства, а может быть, и нет. Потому что и без этого государство Российское рухнуло меньше, чем через два месяца. Но в одном можно не сомневаться, история «киргизского восстания» описывалась бы иначе. «Теория провокации» перестала бы быть «выдумкой политического авантюриста Г.И. Бройдо», а стала бы обвинением, прозвучавшим в высшем законодательном органе Российской империи. Возможно, конечно, что юрист А.Ф. Керенский отказался от намерения обвинить полицейские власти в сознательном провоцировании беспорядков в Семиречье потому, что сам признал доказательную базу недостаточно убедительной. Даже сейчас, в XXI веке, теоретики-правоведы и следователи-практики считают, что доказать в суде факт наличия «провокации преступления» крайне сложно[13]. Это относится даже к провокации потенциальных преступников со стороны отдельного полицейского. А что уж говорить о том, когда в «провокации преступления» обвиняется начальник полицейского управления, глава администрации области или целого края?
Но возможна и другая причина изъятия из доклада тезиса о провокации. Не будем забывать, что в конце 1916 года депутаты Госдумы, включая А.Ф. Керенского и А.И. Шингарева, уже ничего не боялись. Они были уверены, что дни власти сочтены. Так считали не только в Таврическом дворце, но и во многих министерских кабинетах, в том числе в МВД и в Министерстве земледелия, где и задумывалась «инсценирование призыва инородцев».
Поэтому вовсе не исключено, что будущего лидера Февральской революции, как и второго участника слушаний в Комитете по военно-морским делам депутата — А.И. Шингарева, после 27 ноября 1916 года пригласили для разговора хорошо известные и уважаемые ими люди, например, тот же помощник министра внутренних дел князь В.М. Волконский или член Государственного Совета, бывший Главноуправляющий землеустройством и земледелием А.В. Кривошеин. Эти авторитетнейшие петроградские сановники могли вполне доходчиво объяснить депутатам, для решения каких «жизненно важных для государства» задач было необходимо срочно «инсценировать» киргизское восстание и почему его пришлось «провоцировать». И депутаты, проникшись важностью этих действий и осознанием всего происходящего, должны были понять и согласиться, что обнаруженные ими факты вовсе не обязательно делать известными всем их коллегам по Государственной Думе. А за такую «понятливость» и способность мыслить государственно двум депутатам могли быть обещаны, например, … министерские портфели в будущем правительстве.
Такое объяснение корректировки доклада вполне возможно еще и потому, что, едва придя к власти, оба критика «антинародных и противоправных действий царской власти в Туркестане» — А.Ф. Керенский и А.И. Шингарев не только ничего не сделали, чтобы восстановить справедливость по отношению к изгнанным с родных мест киргизам, но, напротив, без колебаний подтвердили от имени новой власти правильность «плана Куропаткина» по «недопущению киргизов на те земли, где была пролита хотя бы капля русской крови».
Напомним, что А.Ф. Керенский, который в первом составе Временного Правительства стал министром юстиции, имел возможность опротестовать решение об изгнании киргизов с родовых земель, но вместо этого он 18 марта 1917 года издал постановление об амнистии всех карателей, арестованных в рамках расследования событий августа-сентября 1916 года[14]. Второй депутат, проявивший себя в расследовании туркестанских событий, — А.И. Шингарев получил во Временном Правительстве портфель министра земледелия, который отвечал и за переселенческую политику[15]. На этом посту бывший депутат оказался совершенно не дееспособным и уже в мае 1917 года оставил его, возглавив министерство финансов. Но этих двух месяцев ему хватило, чтобы 31 марта 1917 года сообщить генерал-губернатору А.Н. Куропаткину, что Временное Правительство не возражает против выселения киргизов в Нарынский уезд, то есть поддерживает «план Куропаткина»[16].
Таким образом, два главных «борца за права туркестанских инородцев», получив властные полномочия, продолжили колониальную политику прежней власти. Пытаясь объяснить такие метаморфозы взглядов А.Ф. Керенского и А.Н. Шингарева, вполне допустимо предположить, что посты министров в составе Временного Правительства два главных думских обвинителя «туркестанской бойни» получили именно в обмен на исключение из списка обвинений «провокации восстания» и согласие с «планом Куропаткина». Это, безусловно, серьезное обвинение в непорядочности двух лидеров Февральской революции. И мы вполне осознаем тяжесть обвинений. Но, сопоставляя слова двух депутатов осенью 1916 года и реальные деяния, совершенные ими весной 1917 года в роли министров, каждого из них иначе как лицемером назвать нельзя. А разве в истории человечества были политики, которые лицемерили безвозмездно?
Как бы то ни было, но историю не изменишь. И мы вынуждены констатировать, что в докладе члена Государственной думы, председателя думской комиссии по расследованию событий в Туркестанском крае А.Ф. Керенского властям не было предъявлено обвинение в провоцировании восстания. Поэтому, если бы военный министр Д.С. Шуваев не поспешил написать в Ташкент о готовности А.Ф. Керенского предъявить такое обвинение, скорее всего, никто бы и не узнал о его существовании.
В связи с этим, возвращаясь к главной теме нашего исследования, можно предположить, что упоминание о захваченном киргизами обозе с оружием, — это случайно оставшийся в тексте доклада А.Ф. Керенского факт из ряда подобных, которыми докладчик намеревался проиллюстрировать тезис о «провокационной деятельности местных органов охранной полиции». Поскольку от предъявления этого обвинения А.Ф. Керенский отказался, он не стал развивать эту тему дальше, то есть не стал задавать вопросы вроде тех 10, которые мы привели выше. Как говорится: «спустил тему на тормозах». И только генерал от инфантерии Д.С. Шуваев, о котором все говорили, что это — «недалекий, но, безусловно, самый честный и бескорыстный военный министр в истории Российской Империи», выдал двуличную игру будущего министра-председателя Временного Правительства, который в истории с туркестанским восстанием «размахнулся на рубль, а ударил — на копейку».
[1] ГАРФ. Ф. 102. Оп. 125 д. 130 ч. 11. Л. 1-15 — Показания Александра Ивановича Гиппиуса, генерал-лейтенанта, бывшего военного губернатора Ферганской области, ныне в отставке. Часть 1-ая
[2] Божко Ф., Галузо П. Восстание 1916 г. в Средней Азии. Сборник документов — М.; Ташкент, 1932 — Стр. 104-115 — Док. № 9 и № 10 — Стенографический отчет о заседаниях № 16 и № 17 V-ой сессии Государственной Думы 4-го созыва.
[3] ЦГА РУз. Ф. Канцелярия ферганского военного губернатора. Оп. 1. Д. 147. Л. 81— 82. Подлинник. — Опубл. В «Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане». Сборник документов. — М., АН СССР, 1960. — стр.347.
[4] ГАРФ. Ф. 102. Оп. 125. Д. 130. Ч. 1. Т. 3. Л. 12-13 — Доклад начальника Туркестанского Районного охранного отделения полковника М.Н. Волкова от 19 августа 1916 г. в Департамент полиции
[5] Котюкова Т. В. Керенские в Туркестане: История жизни одной семьи. — https: //www. fergananews. com/articles/7149
[6] ГАРФ Ф. 102. Оп. 125 д. 130 ч. 11. Л. 14об — Телеграмма генерала А. И. Гиппиуса генералу Пешкову от 28 августа 1916 года № 168 (в тексте Показаний А. И. Гиппиуса для ЧСК)
[7] ЦГИА РУз. Ф. 1. Оп. 31. Д. 1132. Л. 206. — Письмо и ходатайство генерала А. И. Гиппиуса на имя Куропаткина от 14 августа 1916 г.
[8] Божко Ф., Галузо П. Восстание 1916 г. в Средней Азии. Сборник документов — М.; Ташкент, 1932 — Стр. 104-112 — Док. № 9 — Стенографический отчет о заседании № 16 V-ой сессии Государственной Думы 4-го созыва.
[9]Божко Ф., Галузо П. Восстание 1916 г. в Средней Азии. Сборник документов — М.; Ташкент, 1932 — Стр. 104-115 — Док. № 9 и № 10 — Стенографический отчет о заседаниях № 16 и № 17 V-ой сессии Государственной Думы 4-го созыва. Там же.
[10] РГВИА Ф. 400. Оп. 19. Д. 159. Л. 140-141. Отпуск — Отношение военного министра Д. С. Шуваева от 3 декабря 1916 г. № 3787 Туркестанскому генерал-губернатору А.Н. Куропаткину
[11] РГВИА Ф. 400. Оп. 19. Д. 159. Л. 142-142об. Отпуск — Отношение начальника Главного штаба Н. П. Михневича от 21 декабря 1916 г. № 3997 Туркестанскому генерал-губернатору А.Н. Куропаткину
[12] РГВИА Ф. 400. Оп. 19. Д. 159. Л. 52-52об. Подлинник — Докладная записка по Главному штабу № 274 от 20 декабря 1916 г.
[13] В.В. Дударенко — диссертационная работа на степень кандидата юридических наук «Юридическая природа провокации преступления в уголовном праве», 2016 г. — http://www.dslib.net/kriminal-pravo/juridicheskaja-priroda-provokacii-prestuplenija-v-ugolovnom-prave. html
[14] ЦГА Республики Казахстан Ф. 76. Оп. 2. Д. 35. Л. 8-10. Заверенная копия. — Циркулярная телеграмма и. д. военного губернатора Семиреченской области А.И. Алексеева о всеобщей амнистии участников восстания 1916 г. согласно Постановления Временного правительства
[15] Иванов А. А. — «Если бы мне предложили начать революцию сначала, я не колеблясь сказал бы «Начнем!»» Андрей Иванович Шингарев (1869—1918) — https://ruskline.ru/history/2016/11/08/esli_by_mne_predlozhili_nachat_revolyuciyu_snachala_ya_ne_koleblyas_skazal_by_nachnem/
[16] ЦГА РУзб. Ф. 1. Оп. 27. Д. 698. Л. 1-3об. — Письмо Министра земледелия А. И. Шингарёва № 223 Туркестанскому генерал-губернатору А.Н. Куропаткину
< ЧАСТЬ 2-я. ГУБЕРНАТОРСКАЯ ВЕРСИЯ > ПРОДОЛЖЕНИЕ. ЧАСТЬ 4-Я (в процессе публикации)
По теме:
В.ШВАРЦ: ГУБЕРНАТОР «С ГВОЗДЁМ». ЧАСТЬ 1
ГУБЕРНАТОР «С ГВОЗДЕМ». ЧАСТЬ 2
В.ШВАРЦ: ГУБЕРНАТОР «С ГВОЗДЁМ». ЧАСТЬ 3 >
В.ШВАРЦ: ГУБЕРНАТОР «С ГВОЗДЕМ». ЧАСТЬ 4 ПОСЛЕСЛОВИЕ >
Еще:
ДОКУМЕНТ №53. ПОКАЗАНИЯ А.И. ГИППИУСА ЧАСТЬ 1-я
ДОКУМЕНТ №54. ПОКАЗАНИЯ А.И. ГИППИУСА ЧАСТЬ 2-я
О ПОКАЗАНИЯХ «ГУБЕРНАТОРА С ГВОЗДЁМ»
И еще:
ДОКУМЕНТ №61. ВОСПОМИНАНИЯ ЫБРАЙЫМА СЫНА ТОЛО-АЖЫ О ЗАХВАТЕ ОБОЗА С ОРУЖИЕМ В 1916 Г.
ДОКУМЕНТ №62. РАССКАЗ ИНЖЕНЕРА К.Л.БОНДЫРЕВА О СОБЫТИЯХ 8 АВГУСТА, ЗАПИСАННЫЙ ИМ 02.11.1916
ДОКУМЕНТ №63. 1916 ГОД В ВОСПОМИНАНИЯХ КАРАЧОРОЕВА ЖУНУША, КЫРГЫЗА САРЫБАГЫШЕВСКОЙ ВОЛОСТИ
ДОКУМЕНТ №64. 1916 ГОД В ВОСПОМИНАНИЯХ КЫДЫРАЛИЕВА НУРГАЗЫ ИЗ БАЛЫКЧЫ. ТЕТРАДИ №1 И №12
ДОКУМЕНТ №65. 1916 ГОД В ВОСПОМИНАНИЯХ СУЛЕЙМАНОВА ЭЛЕБЕСА ИЗ БАЛЫКЧЫ. ТЕТРАДЬ №12
ДОКУМЕНТ №66. ДНЕВНИК Н.А.ПОЛТОРАЦКОЙ С ЗАПИСЯМИ О СОБЫТИЯХ 1916 ГОДА В СЕМИРЕЧЬЕ
1916 ГОД. ТУРКЕСТАН. ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ ОБЗОР. ДЕНЬ 39
