ДЕНЬ ЗА ДНЕМ. Ровно 100 лет назад в Туркестане. «Кровавые пржевальские дни», как назвал их жандарм Юнгмейстер. Сегодня день 42 от начала описания — 25 августа по новому стилю и 12 августа по старому стилю, использовавшемуся в 1916 году. Только на основе документов.
ЛЕТОПИСЬ Туркестанской Смуты
Дата: 12 августа 1916 года, четверг
Место действия: Семиреченская область
В предисловии к монументальному и безусловному важному труду – сборнику “Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане”, изданному издательством АН СССР в 1960 году, то есть в период хрущевской “оттепели”, приводится следующая последовательность взаимосвязанных событий, завершающаяся датой 12 августа 1916 года
По сигналу, данному Мокуш[ем] Шабдановым, 7 августа началось восстание киргизов племени Сарыбагыш (Сарыбагышская и Атекинская волости Токмакского участка). Быстро распространяясь волной с запада на восток, восстание охватило в течение нескольких дней (7—10 августа) восточную часть Пишпекского уезда, часть Загорных волостей, большинство волостей Пржевальского уезда в котловине озера Иссык-Куль с прилегающими горами и к 12 августа докатилось до самой южной части Джаркентского уезда (казахи рода Атбан).
Восставшие под руководством своих реакционных вожаков сжигали села, хутора, почтовые станции, уничтожали посевы и угоняли скот, грабили имущество, разрушали дороги и телеграф, сжигали мосты и прочие сооружения, население уничтожали, девушек и молодых женщин забирали обычно в плен и подвергали насилиям.
Отсталые элементы из числа русских крестьян и горожан под руководством кулаков, при содействии царских властей жестоко мстили иногда совершенно ни в чем не повинным мирным жителям-киргизам. Так, например, в Беловодске озверевшая толпа во главе с кулаками убила 517 арестованных накануне киргизов, никакого отношения не имевших к реакционному восстанию.
По дороге в Пишпек дружина, сформированная из русских крестьян, уничтожила 138 конвоируемых ею мирных жителей- киргизов. Но особенно свирепая расправа с киргизским населением началась в период подавления восстания царскими карательными отрядами, когда были уничтожены многие тысячи киргизов.
Все документы, цитируемые в ежедневных обзорах событий вековой давности со с ссылкой (документ № N Сборника 1960 г.), взяты из этого совместного труда Академии наук СССР, академических исторических институтов четырех среднеазиатских советских республик (за исключением Таджикской СССР) и Главного Архивного управления СССР. В связи с этим Предисловие к этому академическому изданию тоже является историческим документом, отражающим не только взгляды на события 1916 года, принятые в советскую эпоху, но и саму идеологию советского периода.
Если сравнивать, для примера, это предисловие, написанное с текстом, которым сопровождается недавняя публикация Росархива, то совершенно очевидно, что советская историография, в отличие от постсоветской, была свободна от шовинистического националистического угара, и, осуждая жестокость и бессмысленность “русских погромов”, не пыталась оправдывать ими зверства и грабежи карательных отрядов, в том числе добровольческих дружин.
12 августа стало последним днем , когда наиболее тяжелые жертвы несло русское население Семиречья и, одновременно, – первым днем, когда начались массовые убийства киргизов и разграбление киргизских аулов.
12 августа – день перелома, когда власти и провоцируемые ими русские обыватели сочли, что коренное население уже “достаточно виновно”, чтобы этим оправдывать начало массовых и бессудных “акций возмездия”. При этом уничтожению и вытеснению подлежали именно те киргизсие и дунганские волости, которые проживали на естественно плодородных или обустроенных многолетними трудами землях.
Оценка 12 августа, как дня качественного перелома в семиреченских событиях, может быть подтверждена Докладной запиской помощника главного военного прокурора В. Е. Игнатовича командующему войсками Туркестанского военного округа А. Н. Куропаткину, поданной 31 декабря 1916 года (документ № 47 Сборника 1960 г.):
Дальнейшее развитие движения среди киргизов Семиреченской области началось уже с августа месяца, причем оно приняло также характер восстания, сопровождавшегося нападениями на русские селения, убийствами, грабежами и насилиями, вследствие чего начальник края, руководствуясь 12 ст. правил о местностях, состоящих на военном положении, разрешил телеграммой от 11 августа командующему войсками области учредить при отрядах и в уездных городах области для суждения восставших туземцев военно-полевые суды.
О такой чрезвычайной мере было генерал-адъютантом Куропаткиным донесено рапортом от 12 августа за № 27847 на высочайшее имя, и 24 августа е. и. в. этот рапорт изволил читать.
Те, кто в течение долго времени “раскачивали лодку”, провоцируя подлежащих набору коренных жителей на совершение насильственных действий, добились своего: в области были разрешены чрезвычайные меры, о чем 12 августа как о принятом решении (а А.Н.Куропаткин был уполномочен принимать такие решения) Генерал губернатор Туркестана уведомил Николая II. Царь, который 26 июля отправлял генерал-адъютанта А.Н.Куропаткина с напутствием прекратить кровопролитие без малого месяц спустя прочитал сообщение о чрезвычайных мерах (то есть об эскалации насилия), но… ни о каких резолюциях его императорского величества на это сообщение в документах не сообщается.
Насколько справедливо мое мнение о том, что все это – и погромы посленцев-новоселов и последующее массовое истребление киргизских волостей – было реализовано сознательно и целенаправлено, каждый читающий эти обзоры решает сам. В одном читатели могут быть уверены – все цитируемые документы публикуются точно в том виде в каком они дошли до нас, независимо от того, подтверждают или опровергают они мнение автора.
Наиболее важные события этого дня, как и отмечено в приведенной выше выдержке из предисловия к Сборнику 1961 г., происходили на восточной оконечности озера Иссык-Куль Пржевальского уезда, на территории Беловодского участка Пишпекского уезда, и в урочище Каркара на юге Джаркентского уезда.
12 августа продолжались столкновения в районе Токмака, затихали, но имели место, избиения русских в поселках на южном берегу Иссык-Куля, нарастали стычки и грабежи в других районах Семиреченской области. Но обо всем в один день не расскажешь, всему свое время.
Дата: 12 августа 1916 года, пятница
Место действия: Семиреченская область, Пржевальский уезд
Сводку выдержек из документов о событиях 12 августа 1916 года в Пржевальске необходимо предварить одной справкой. Во многих документах, касающихся событий в Пржевальске упоминаются китайцы-опийщики. Это связано с одним специфическим обстоятельством. Опиумный мак культивировали в Пржевальске с тех времен, как там появились дунгане. Но делалось это в относительно незначительных объемах и полулегально. Основными потребителями опиума были китайские контрабандисты, скупавшие опиум на территории Российской империи, так как на китайской территории за его возделывание полагалась смертная казнь. За контрабанду китайцы тоже казнили, но избежать ареста при переправке готового опия через границу было легче, чем спрятать маковое поле.
В России разведение мака тоже не поощрялось. До начала войны в связи с боевыми действиями резко возросла потребность в опийных препаратах, как обезболивающих. Задача на выращивание мака и поставку опия для нужд армии была возложена на Туркестан, а там – на самых больших специалистов в этом деле – дунган. 1916 год должен был стать годом первого большого производства опия. Маковые поля были в Пишпекском, Пржевальском и Джаркентском уездах Семиречья, то есть там, где были дунганские поселения. К моменту сбора опия во всех этих местах появились китайско-подданые, о которых докладывает начальник Пржевальского уезда полковник В.А.Иванов в приведенном ниже рапорте.
О том же во Всеподданнейшем докладе пишет и.д.семиреченского военного губернатора А.И.Алексеев (документ № 249 Сборника 1960 г.).
В отчетном году появление пришлых инородцев в Семиреченской области было тем более понятным, что обширная культура мака для добывания опиума, внезапно возникшая в уездах Пишпекском, Пржевальском и Джаркентском, привлекла тысячи кульджинских выходцев, а на работы по орошению долины р. Чу и по постройке Семиреченской ж. д. были допущены сарты из Кашгара.
Установить однозначно, какую роль сыграла “опиумная мафия кульджинских выходцев” в событиях августа 1916 года вряд ли возможно. Но то, что возникшие в период снятия урожая опия беспорядки существенно повысили возможность большую часть полученного опия направить не для нужд императорской армии, а на спекулятивный рынок Китая, – нет никакого сомнения. Это не было тайной и для русской администрации в 1916 году. Поэтому вопрос стоит только в том, каким именно способом китайцы-опиумщики смогли втянуть российских дунган в самоубийственную для них авантюру с нападением на русских, кто и как спровоцировал дунган на это безрассудство. Но в любом случае, арест двух наиболее авторитетных дунганских лидеров – мариинского управителя Маджина Марафу и его коллегу – управителя николаевско-дунганской волости Булара Могуева было частью операции по принуждению дунган к участию в восстании. В Пишпекском уезде это не сработало, зато в Пржевальском приняло самые ужасные формы. Лишившись своих благоразумных и лояльных к русской власти лидеров, дунгане стали игрушкой в руках провокаторов.
Должен сразу огорчить многочисленных “следопытов”, во всем ищущих “вражеский след”: политики тут никакой не было, только бизнес.
К сожалению данные о том, сколько опия было заказано мариинским дунганам в 1916 году и сколько реально получило Управление Верховного начальника Санитарно-Эвакуационной части Императорской армии неизвестно. Но, тот, кто прочитает анализ событий 12 августа 1916 вокруг села Мариинского Пржевальского уезда, думаю, согласится со мной, что названное армейское Управление не получило ни грамма.
После этого введения перейдем к документам.
Телеграфное, почтовое и курьерское сообщение между Пржевальском и Пишпеком, а следовательно – с Верным и Ташкентом, было прервано еще 9-10 августа. Поэтому о чрезвычайных мерах, введенных Генерал-губернатором для подавления сопротивления киргизов, там знать не могли. Тем не менее там, как и в пишпекском уезде, чрезвычайные меры по сути начали применять еще до телеграммы от 11 августа.
Описание событий 12 августа в Пржевальске для лучшего представления происшедшего следует начать документальными свидетельствами о событиях предыдущих двух дней. Некоторые повторы цитат, уже приведенных в обзорах предшествующих дней, допущены для лучшей ясности взаимосвязи событий и позиции авторов документов.
В донесении пржевальского уездного начальника В.А.Иванова (документ № 248 Сборника 1960 г.), представленном и. д. вице-губернатора Семиреченской области А.И.Алексееву 26 сентября 1916 г., те дни описаны следующим образом:
10 августа в три часа дня поднялась паника.
Где-то раздался выстрел (как оказалось впоследствии, нечаянно выстрелил солдат около почтовой конторы), народ бросился бежать по домам с криками, что киргизы режут на базаре. Купцы стали закрывать лавки. Я тотчас же отправился на базар, где и убедился, что тревога совершенно ложная. Но после этой тревоги все киргизы, которых, по словам очевидцев, в этот день было особенно много на базаре, моментально скрылись из города.
Вечером этого же дня к моему дому подъехал купец Ибрагимов, только что вернувшийся из поездки в Курмектинскую волость, и доложил мне следующее: при его выезде из Шатинского его окружила толпа киргиз, которые дали ему прочесть письмо сарыбагишевцев Пишпекского уезда, где последние пишут, что они уже взяли Пишпек, вырезали и сожгли Токмак, и что советуют киргизам Пржевальского уезда сделать то же самое и с Пржевальском, и что затем все они под знаменем Шабдана соберутся на совет на урочище То-Су.
В этот же вечер десять дунган во главе с волостным управителем Марафу явились к моему дому, выразили желание охранять его, говоря, что в случае появления киргиз, первое нападение будет сделано именно на дом уездного начальника; при этом они доставили мне 5 охотничьих ружей, которыми собирались вооружиться; ружья эти оказались поломанными частью и все без патрон. Они были мною отобраны и впоследствии сданы в мастерскую для исправления. Дунгане же, прокараулившие всю ночь, утром уехали домой.
Этот случай послужил поводом к слуху, циркулирующему среди народа, будто я накануне восстания вооружил дунган ружьями.
Ночь с 10 на 11 прошла спокойно.
Но затем кем-то был пущен слух, что в 2 часа ночи будет нападение на тюрьму, но слух не оправдался. И утром пришло известие, что в Мариинском выселке началась резня наших дунган китайскими подданными, а несколько минут спустя другое, что наши же дунгане нападают и режут русских, бегущих в город.
После этого я приказал всему населению собраться в казармы, т. к. при малочисленности солдат было бы невозможно защищать такую большую площадь, как весь город; укрепив же казарменный район проволочными заграждениями, баррикадами из телег, мы могли продержаться в нем до прихода подкрепления и защищать там все население.
В местной команде, состоящей из 80 человек, оказалось всего 42 бердановские винтовки, кроме того были реквизированы все имеющиеся у населения охотничьи ружья, которых оказалось 73, а также взяты были из архива уездного управления 13 бердановских винтовок и 3 револьвера. Этим оружием я вооружил часть людей конского запаса, т. к. оружие, высланное для них, не было получено.
Население же, как городское, так и деревенское, вооружилось пиками и вилами.
11 августа, когда уже почти все население перебралось в казармы, я, едучи из казарм в свою квартиру, встретил межевого техника Поцелуева, ведущего партию китайских подданных дунган. Остановивши меня, он заявил, что их следует казнить за все те убийства и зверства, которые они позволили себе учинить над русским населением. Я ответил ему, что казнить не имею права, пускай пока отведут их в арестное помещение, а затем соберем полевой суд, чтобы решить их судьбу. Об этом я сказал повстречавшемуся мне тут же генералу Нарбуту, прося его через полчаса зайти в казармы, чтобы сообща решить этот вопрос. Но обстоятельства так сложились, что сформирование суда решили отложить до следующего дня.
Ночью уже арестованные дунгане, выломав доски из пола, пробили ими потолок и выломали окно, пытаясь бежать, причем и были расстреляны караулом.
Ежеминутно подвозились раненые, найденные по дороге от урочища Ирдык до сада Шеленина (в 3-х верстах от города, в этом месте дунгане нападали на крестьян, бегущих в город).
При виде этих искалеченных людей толпа озверела и стала избивать всех мусульман, попадавшихся ей под руки: всех дунган, сартов и прочих туземцев. Привозимых ко мне в казармы я отправлял в арестное помещение, как единственный способ спасти им жизнь, но часто по дороге туда толпа вырывала их у солдат и тут же приканчивала их.
Нередки были случаи, как я узнал впоследствии, что многие арестованные не доводились даже до юрты, где я находился: толпа, преимущественно женщины, набрасывались на них и расправлялись самым жестоким образом. Бороться с этим явлением было немыслимо при той небольшой наличности солдат, которые были в моем распоряжении. Принимая еще во внимание, что все эти солдаты — местные жители, некоторые из которых наравне с крестьянами потеряли своих близких или свое имущество благодаря восстанию.
Ежедневно прибывали крестьяне окрестных сел, из их рассказов можно было установить, что киргизы сначала ограничивались тем, что, выгнав жителей, завладевали их имуществом и скотом, зажигали их села, но из жителей убивали лишь тех, которые сопротивлялись; впоследствии же стали избивать всех застигнутых врасплох, не исключая и грудных детей… В особенности зверски расправились они с учителями сельскохозяйственной школы. Кроме служащих школы, там собрались жители села Высокого: большинство из них было перебито самым жестоким образом, а часть молодых женщин и девушек уведена в плен.
Конный отряд, посланный мною в школу, нашел там лишь убитых и раненых; последних тотчас же привезли в Пржевальск.
Крестьяне, застигнутые врасплох этим несчастьем, старались найти виновника всего происшедшего и кончили тем, что обвинили виновным меня, якобы продавшего уезд киргизам за миллион рублей. Все эти нелепые слухи доходили до меня, конечно, стороной; в лицо же никто не решался это высказать.
Распространению этих слухов способствовал судья Руновский, с которым у меня только что перед этим вышло недоразумение: он говорил вслух, что я и два генерала (очевидно, Нарбут и Корольков) продали уезд киргизам
12 августа заведующий переселением Шебалин с моего ведома распорядился вывозить в казармы имущество, брошенное бежавшими дунганами. Большая часть вещей сложена была в одну кучу на казарменной’ площади. И хотя тут же была поставлена охрана, но чернь нахально из- под самого носа тащила все, что могла.
Судя по всем характеристикам полковника В.А.Иванова, прозванного “Валериан Великолепный”, этот человек не привык оправдываться. Но данное донесение практически сплошь состоит из попыток оправдать свое бездействие. Но даже из его донесения создается впечатление, что в городе царила полная анархия. При этом уездный начальник даже не пытается показать, что ситуация находилась под его контролем.
Некоторые эпизоды – в частности с предложением дунган защищать резиденцию начальника или попытка бегства заключенных, в том числе дунган, которых посадили в тюрьму чтобы спасти от расправы – выглядят настолько алогичными, что и всё остальные утверждения уездного начальника начинаю вызывать сомнение.
Тем не менее, именно это донесение было получено областным и краевым начальством, и позднее было растиражировано в документах администрации семиреченского военного губернатора и Генерал-губернатора Туркестана.
Версия пржевальского уезного начальника, полковника В.А.Иванова используется в неоднократно цитировавшимся Всеподданнейшем рапорте и. д. военного губернатора Семиреченской области А. И. Алексеева Николаю II о от 4 марта 1916 года для оправдания неоказания помощи со стороны уездной администрации жителям поселений по обоим берегам Иссык-Куля (документ № 249 Сборника 1960 г.).
Горожане сами охвачены были паническим страхом, который поддерживался рассказами толпами прибываемых в город беженцев о чинимых бунтовщиками зверствах и о намерении их напасть на Пржевальск. Опасение такого нападения еще более усилилось, когда стало известно, что дунгане сел. Мариинского, считавшиеся вполне мирными жителями, присоединились к мятежникам и помогают им ловить по дорогам и убивать беженцев. Чувство самозащиты пересилило все остальное. Все горожане собраны были на казарменной площади, которая спешно укреплена баррикадами; все ведущие за город улицы были загорожены рогатками, а для усиления гарнизона из чинов конского запаса и добровольцев сформирована милиция, для вооружения которой взяты хранившиеся в архиве уездного управления 13 бердановских винтовок и охотничьи ружья, реквизированные у частных лиц.
О возможности отрядить часть милиционеров на помощь сельским жителям в первое время никто и не думал.
Исполняющий дела Семиреченского губернатора полковник А.И.Алексеев был осведомлен о массовых убийствах и грабежах дунган, происходивших в Пржевальске 10-12 августа, и проинформировал государя-императора о том, как православные подданные его императорского величества грабили и убивали его мусульманских подданных, в том же рапорте
Вероломно неожиданные нападения на русские селения, сопровождавшиеся зверскими убийствами и изуродованием трупов, насилия и издевательства над женщинами и детьми, варварское обращение со взятыми в плен и полное разрушение нажитого тяжелым многолетним трудом благосостояния с потерей во многих случаях и домашнего очага в сильной степени озлобило против них русское население. Лишь только панический страх перед грозившей опасностью прошел, и оно почувствовало свою силу, явилась жажда мести и самосуда, при котором, конечно, не учитывалось, причастно ли данное лицо к мятежу или нет.
Особенно жестока была самосудная расправа в Пржевальске с жившими в городе дунганами Мариинской волости. При первом известии, что односельчане их присоединились к мятежникам, почти все городские дунгане были перебиты, а имущество их разграблено.
Утверждение о вероломном характере нападения киргизов весьма сомнительно хотя бы потому, что в то, что киргизы готовы безропотно выполнить указ о наборе на окопные работы присутствовала только в ежедневных донесениях уездного начальника в Верный, в реальности же большинство подлежащих набору туземцев и их вожди открыто противились набору и заявляли об отказе давать рабочих. Но с “верующими” часто так бывает: они верят в то, что им выгодно, хоть и не реально, а когда дела принимают естественный и негативный для них оборот, – обвиняют окружающих в вероломстве.
Но с ломками от тщетных верований, скрепя сердце и пренебрегая логикой, еще можно примириться, а вот обвинения в “неожиданности” – откровенная и наглая ложь Количество свидетельств о предупреждениях о возможном бунте настолько велико и разнообразно- от крестьянских старост до верненской областной администрации, от отдельных работников-киргизов до волостных туземных управителей и богатых туземцев, что неготовность уездного начальства к защите можно рассматривать только, как сознательное способствование увеличению жертв со стороны переселенцев.
И тем не менее, преемник покончившего с собой генерал-лейтенанта М.А.Фольбаума принимает нелепые и косноязычные оправдания Валериана Великолепного за чистую монету.
В обзорах 10 и 11 августа приводились соответствующие выдержки из показаний отставного генерал-майора Я.И.Королькова , данные им мировому судье в октябре 1916 года в рамках следствия о нападении на Пржевальск (документ № 249 Сборника 1960 г.). О событиях пятницы и субботы Я.И.Корольков пишет
В пятницу 12 августа положение продолжало оставаться крайне напряженным ввиду постоянного ожидания нападения на город.
В пятницу уже я узнал, что начальником уезда было отправлено на Каркару несколько гонцов с письмами к находившемуся там ротмистру Кравченко с просьбой о присылке немедленной помощи Пржевальску, но ответа на эти письма получено не было.
В субботу по моему предложению был созван начальником уезда военный совет, на котором выяснилось, что винтовок имеется в гарнизоне налицо всего 40. Тут же было принято мое предложение о немедленном взятии инициативы в наши руки, для чего: реквизировать все; имеющееся у населения огнестрельное оружие, призвать в ружье охотников и, вооружив как безоружных нижних чинов, так и охотников собранным оружием, немедленно отправить в Мариинское и на ферму сорганизовавшийся отряд, во-первых, для уничтожения шаек киргиз[ов] и дунган, угрожающих городу, а во-вторых, с целью вывода оттуда учеников и служащих.
Это было немедленно приведено в исполнение. Отряд под начальством урядника Овчинникова выступил в два часа после перестрелки около сел. Мариинского с шайками дунган и киргизов, рассеял их и направился на с.-х. ферму куда, к крайнему сожалению, пришел поздно, так как утром в этот день киргизами сделано было нападение на ферму, во время которого ими было убито около 100 чел. мужчин, женщин и детей, человек 60 ранено более или менее тяжело, а здания фермы все сожжены, за исключением скотного двора. Скот и лошади были уведены еще накануне. Раненые в этот же день были доставлены в гарнизонную и помещены в здание, служившее раньше лазаретом.
Из числа служащих в с.-х. школы убиты: управляющий школой А.А.Псалмопевцев, учителя — С. Я. Яхонтов и А. X. Лагудин, десятник при постройке школьных зданий Ф.В.Гордеин, эконом О.И.Дворников и четыре ученика. Остальные убитые были как из числа русских служащих в школе, так и пришедшие из соседнего сел. Высокого и некоторые хуторяне.
В числе раненых из школьного персонала были: жена школьного учителя А.И.Яхонтова с дочерью пяти лет и жена эконома Дворникова с сыном, приказчик Алексеев и четыре ученика Ястребков, Белов, Носков и Щекин. Кроме того, по слухам, уведены в плен киргизами: Р.М.Псалмопевцева с тремя дочерьми, М.И.Лагудина с дочерью и сестрой (девушкой) и четыре ученика киргизы..
Первое, что обращает внимание, это то, что последовательность и датировка событий в изложении полковника В.А.Иванова и генерал-майора Я.И.Королькова не вполне согласуются между собой. Донесение полковника В.А.Иванова отличается от большинства подобных документов. Высокие военные чины и их писари, как правило были очень хорошо образованы в части составления докладов и рапортов. А в рапорте полковника В.А.Иванова явно нарушается хронологическая последовательность событий, отсутствует жесткая связь между изменением ситуации и принимаемыми им действиями, многое просто неправдоподобно, или, как минимум, алогично. Например, с одной стороны утверждается, что “беженцы из поселений не могли прийти в город, так как дунгане нападали на них”.
Описание происходившего 11 и 12 августа на улица Пржевальска уезда есть и в показания межевого техника И.А.Поцелуева (документ №11 из Сборника 1937 г.):
С полудня 11 августа разъезды стали доставлять в крепость (казарменный двор) толпы китайцев-опийщиков. Люди эти попадались все на пути к Мариинке. Сначала полковник Иванов приказывал отпускать их после обыска и отобрания ножей и опия, и отпущенным на свободу китайцам разрешалось идти в сторону границы по Аксуйской дороге, но вскоре было установлено, что люди эти, обойдя город, стремились пробраться в мятежную Мариинку. После этого пойманных за городом китайцев стали арестовывать, хотя толпа требовала казни. Часов до 4 дня в крепости не было ни одного убийства. Часа в 4 арестованные китайцы выломали дверь арестного дома и кинулись рассыпным строем бежать в сторону Мариинки.
Караул открыл стрельбу. Этот факт послужил сигналом к всеобщему избиению китайцев-опийщиков. Толпа бросилась догонять убегающих и чинить над ними свою расправу. Страсти разгорелись. Били все и чем попало. Даже женщины и подростки потрошили уже израненных китайцев. Из 60 убегавших через 15—20 минут на площади были приготовлены форменные битки. За отсутствием оружия били палками и камнями, кололи вилами, потрошили серпами и косами.
Отсутствие войск и полная разнузданность толпы — вот причины этого зверства. Никакая власть не могла остановить побоища. Народ мстил кровью и ужасом за своих. Мариинка посылала нам телеги живого мяса, толпа, заражаясь звериными инстинктами, приготовляла то же блюдо в крепости из китайцев, дунган и кашкарлымов.
На следующий день избиения и бесчинства над туземцами распространились за город. Рассказ, что «я убил столько-то сартов или дунган», считался доблестью, рассказчик становился героем. Особенно убийства приняли массовый характер, когда разъезды доложили, что там, на Мариинской дороге, нет пощады никому. Из трупов убитых туземцев сложены призмы не в одну сажень протяжением.
И опять множество разночтений с другими свидетельствами. Даже в таких конкретных вещах, как момент “побега” из тюрьмы. В.А.Иванов описывает мелкие детали этого события и утверждает, что оно имело место в ночь с 11 на 12 августа, а техник И.А.Поцелуев называет точное время – 4 часа дня 11 августа.
В собственном рассказе межевой техник И.А.Поцелуев выглядит как блюститель законности, а в рапорте В.А.Иванова, – как инициатор бессудных убийств. В то же время сам И.А.Поцелуев восхваляет действия уездного начальника, заявляя, что “Валериан Великолепный и в дни осады был великолепен”, а отставника, возглавившего городской Военный совет, корит за рутину и медлительность, обусловленные тем, что Я.И.Корольков “старый и полуглухой”. Да и вообще, по версии техника И.А.Поцелуева, вся “интеллигенция” Пржевальска проявила себя трусами, склонными к убийству беззащитных инородцев и мародерству.
В целом картина ужасающая.
Помимо этих трех свидетельств есть еще показания мариинского волостного управителя, дунганина Маджина Марафу, которые этот лидер дунган из села Мариинское дал не какому-нибудь следователю или мировому судье, а лично начальнику Верненского сыскного отделения титулярному советнику Петрову. Вот что записано в протоколе допроса (документ № 259 Сборника 1960 г.).
О том, что произошло в Мариинской волости между дунганами и русскими и как были перебиты там дунгане, я очевидцем не был, так как 10 августа я был подвергнут аресту в г. Пржевальске и освобожден в 10 числах сентября.
После освобождения меня мне удалось узнать некоторые подробности избиения дунган русскими.
Дело это произошло так. В нынешнем году, задолго еще до восстания киргиз[ов], в Пржевальский уезд стали съезжаться из пределов Китая китайцы, китайско-подданные дунгане, кашгарские сарты и даже сарт-калмыки. Всего съехалось несколько тысяч человек. Большинство из них были люди молодые, на хороших лошадях и седлах, многие имели при себе шашки, револьверы, но ружей я у них не видел, хотя, надо полагать, были у них и ружья. По билетам они значились торговцами, но эти указания в паспортах едва ли отвечали действительности. Многие из них приезжали за опиумом, некоторые работать, а некоторые прямо для какой-то исключительной цели. Были и беспаспортные.
Эти выходцы из Китая стали ютиться больше в окрестностях Пржевальска, особенно в Мариинской волости, на что я даже обращал внимание уездной администрации, но так как у этих китайско-подданных были паспорта, то им предоставлено было право жить свободно.
9 августа начались киргизские беспорядки, и сразу же стало заметно, что киргизскую толпу стали дополнять массою китайско-подданные китайцы, дунгане, кашгарлыки и сарты-калмыки.
Марийские дунгане всегда был верными русскому правительству, и я ручаюсь, что они никогда бы не выступали против русских, когда-то приютивших их от преследования китайцев. Восставшие киргизы и китайско-подданные лица увлекли за собой и дунган, восстановили их против русских. Таким образом, виновными в. избиении дунган Мариинской волости являются, прежде всего, китайско- подданные.
11 августа из Мариинской волости прибежали в Пржевальск: несколько джигитов-дунган с докладом уездному начальнику, что китайцы бьют их, дунган, и заставляют выступать против русских, и просили: помощи против китайцев, но, к сожалению, эти джигиты были убиты русскими в общей свалке в г. Пржевальске, куда перешло побоище из Мариинской волости.
Вообще, положение дунган Мариинской волости весьма критическое.
С одной стороны, китайско-подданные и киргизы силою заставляли их вступать в число бунтующих, с другой,— потеря доверия со стороны русских, которые уже видели дунган среди восставших и бивших русских.
Когда русские отогнали киргиз[ов], китайцев, дунган китайско-подданных, сарт-калмыков и кашгарлыков и когда уже русские расправились с мариинскими дунганами за измену, побоище перешло на улицы Пржевальска, где озверевшая толпа, бывшая хорошо осведомлена о зверствах дунган, направляемых против русских, стала беспощадно избивать всех дунган Пржевальска.
Здесь погибло, по приблизительному подсчету, около 140 дворов, или около 1500 чел. Осталось в живых всего восемь человек дунган. Где теперь находится население Мариинской волости, я не знаю. Может быть, население перебито, может быть, оно скрылось. Имущество было вывезено в г. Пржевальск.
В заключение могу лишь сказать, что выступление против русских китайцев, кашгарлыков, сарт-калмыков, дунган Мариинской волости окончательно подорвало доверие русского населения вообще ко всем туземцам, и русские, а в особенности крестьяне сел и деревень, чтобы обезопасить себя при малейшем возникновении подозрений, убивают мусульман, не считаясь, какой это мусульманин — русский ли подданный или китайско-подданный.
Еще добавлю, что по получении мною сведений 9 и 10 августа русских стали бить сначала китайцы, а потом и мариинские дунгане, причем те и другие очень походят друг на друга. Те и другие носят одинаковую одежду, имеют почти одинаковый выговор и похожи на лицо»
Буквально с первых строк возникает изумление: получается, что тот самый Маджин Марафу, который в ночь на 9 августа, опасаясь, как бы с уездным начальником В.А.Ивановым не произошло что-то нехорошее, по собственной инициативе выставил вокруг его дома вооруженный дунганский караул, – буквально на следующий день был арестован. Кем, как и за что – нигде не значится. И титулярный советник Петров такие вопросы в протоколе не отражает.
Но и это не все. Дело в том, что в Пржевальске была всего одна тюрьма, и, как свидетельствуют показания, все заключенные этой тюрьмы в ночь на 12 августа были перебиты при попытке к бегству. А как же г-н Маджин Марафу?
Эти вопросы без ответов заставляют предположить, что все показания, включенные в протокол, есть не что иное как попытка Маджина Марафу хоть как-то сохранить свое положение в России. Ведь мариинский управитель был одним из богатейших дунган Семиречья, таким же авторитетным, как управитель николаевско-дунганской волости Булар Могуев, который также в это время сидел в тюрьме. Маджина Марафу понимал, что его народ, перебитый на улицах и во дворах Мариинского и Пржевальска, уже не вернешь. Поэтому так неестественно звучат в протоколе допроса Маджина Марафу слова о “подрыве доверия” русских ко всему, по сути, местному населению. Судя по всему, пожилой, имеющий большой жизненный опыт китаец-мусульманин говорит то, что ему диктуют. Потому что, помимо всего прочего, ему было страшно. В этом не приходится сомневаться, потому что где бы ни находился Маджин Марфу 11-12 августа 1916 года, он знал, что в эти дни произошло в Пржевальске…
Вот как все это описывается в выписках, из протоколов № 93 и 12 дела Верненского окружного суда (ЦГА КР ф.И-75, оп.1, д.49 стр.72-73).
Начиная с 11-12 августа крестьяне из сел стали бежать в г.Пржевальск. Городские жители в это время, оставив свои дома и все имущество, убежали в казармы гарнизона, надеясь на защиту солдат, находившихся в казармах. Казармы были перегружены городскими жителями и сельскими беженцами настолько, что некуда было ступить.
Вследствие страшной тесноты и присутствия в числе укрывшихся в казарме заразных больных, началось перемещение из угла в угол, из помещения в помещение, и, наконец, прямо на улицу.
Взволнованная масса, узнав, что большая часть солдат, преимущественно конского запаса, не вооружена, впала в отчаяние. Надежда на защиту солдат рухнула, каждый чувствовал себя в ловушке, и, чувствуя необеспеченной свою жизнь, требовал от местной власти порядка и проявления энергии.
Частые тревожные донесения страшно нервировали эту толпу, и она поднимала свой голос, где нужно, и где не нужно. Доходило до того, что она требовала от отставного генерала Краснобородского, чтобы он взял в свои руки инициативу обороны города.
Скопища киргиз приближались к городу ближе и ближе, народ слонялся по казарменной площади, как угорелый, не зная, что делать. В городе не было создано дружины, не были выставлены наблюдательные посты.
Возбужденная толпа, не дождавшись создания дружины администрацией, сама избрала полководцем казака П.А.Овчинникова и заведующим хозяйством П.И.Шабалина. После избрания этих лиц публика успокоилась, надеясь на них, хотя главное управление всеми делами находилось по-прежнему в руках начальника гарнизонов [то есть – воинского начальника Пржевальского уезда, полковника В.А.Иванова].
До прихода войск из Каркары [то есть – до 15 августа], в городе было “реквизировано” (отобрано) разное движимое имущество у дунган (главным образом и сартов, и свалено на площади в огромную кучу без всякого порядка под открытым небом. Здесь были: самовары, сундуки, экипажи, лампы, посуда, меха, одежда и даже куски шелковой материи. Эта куча разнообразных ценностей разжигала аппетиты у беженцев и они незаметным образом потаскивали те или иные предметы, а потом вошли во вкус и начали расхищать “реквизированное добро”. Тащили из этой кучи не только темные и бедные, но и состоятельные и культурные.. Были попытки остановить этот грабёж, но стрельбы в воздух, ругань и даже пожарные машины не помогли. Все имущество моментально исчезло.
Обладателей этого имущества – дунган, сартов и др.мусульман пригоняли на площадь по одиночке и целыми группами и, по требованию отдельных лиц из толпы беженцев, безо всякого суда и следствия уводили за казармы и там убивали их.
Нотариус И.П.Пьянков дает такую картину расправы озверевшей толпы над мусульманским населением Пржевальска: “группу женщин-дунганок с детьми я застал на месте казни, где озлобленная толпа беженцев кричала “убить, убить надо”. Как эти жертвы убивались, кричали и взывали о пощаде, но все было напрасно, и приговор толпы не был приведен в исполнение только благодаря вмешательству П.И.Шебалина, который приказал отпустить несчастных”
Попущение к разграблению имущества, сложенного на площади, послужило как бы поводом к грабежу дунганских и сартовских домов. Вооруженные бандиты врывались в их дома и требовали денег.
Завершим подборку задокументированных свидетельств о страшных погромных днях Пржевальска цитатой из донесения жандармского ротмистра Г.Юнгмейстера, командированного в уезд специально, чтобы разобраться с произошедшим, так как его начальник – ротмистр В.Ф.Железняков категорически не верил донесениям “Валериана Великолепного”. В своем донесении Г.А.Юнгмейстер, отвечая на вопрос о событиях в Пржевальске, пишет (документ № 250 Сборника 1960 г.):
Непонятно выступление мариинских дунган, обласканных русским правительством и разбогатевших со времени переселения из Китая в Россию.
Среди мариинских дунган, разделившихся на две части — Большой и Малый Хозрет, идут издавна споры из-за назначения должностных лиц. По объявлении высочайшего повеления часть дунган согласилась дать рабочих, часть же решила не давать. Из этого именно Хозрета молодежь по объявлении повеления ушла в Китай.
10 августа 1916 г., когда волна восстания докатилась до Пржевальска, Хозрет, бывший против выдачи рабочих, восстал, поддержанный китайцами-опиумщиками, которые были весьма недовольны русскими, препятствовавшими вывозу опиума в Китай, и заставил присоединиться к мятежу и остальных дунган.
На самый г. Пржевальск, как я упоминал выше, нападения со стороны киргизов не было, тем не менее в городе разыгрались кровавые события. Русское население окрестных селений 9—10 августа с. г., опасаясь нападения киргизов, оставив свои селения, начало перебираться в г. Пржевальск.
10-11 августа с. г. часть дунган сел. Мариинского совместно с китайцами-опиумщиками напала на шедших и ехавших в Пржевальск русских и частью изуродовала их.
В ответ на это нападение в Пржевальске началось избиение туземцев главным образом купцов-дунган, не принимавших участия в мятеже.
Часть туземцев была по приводе на казарменную площадь, где собралось население во главе с начальством, по приказанию полковника Иванова без суда и следствия переколота штыками чинами конского запаса. Приказание об избиении дунган было отдано в присутствии свидетелей — отставного генерал-майора Нарбута, прапорщика Русакова и других — прапорщику Желтикову.
Другая часть туземцев была перебита милиционерами и толпой.
…
Имущество, оставшееся после убитых в г. Пржевальске туземцев, по приказанию начальника уезда было конфисковано, причем конфискация производилась частными лицами, без установленных формальностей и часто переходила в вооруженный грабеж. Лучшие вещи (ковры, халаты, вазы и др.) богатых туземцев отвозились на частные квартиры, худшие отвозились в указанные для этого места. Часть вещей — одежда, белье, теплые вещи были розданы крестьянам-беженцам, остальное продано с аукциона, от которого выручено приблизительно 4700 руб., тогда как вещей было отобрано на несколько сот тысяч.
Благодаря нераспорядительности администрации во время кровавых Пржевальских дней (с 10 по 20 — 25 августа с. г.) в городе царили среди белого дня грабежи и убийства. Всего убито туземцев, по словам волостного управителя Мариинской волости Маджина Марафу, до 700 чел. Дунган в городе, по его же словам, осталось в живых шесть человек.
Нераспорядительность, с одной стороны, непринятие своевременных мер для спасения сельского населения, с другой стороны,— вызвало ярко враждебное отношение населения к полковнику Иванову. Немалую роль в этом отношении сыграла выдача 20 ружей дунганам, которые, пользуясь доверием полковника Иванова, были предназначены для охраны дома и семьи полковника в ночь с 10 на И августа с. г., но утром 11 августа скрылись, захватив и ружья.
Вот так! Оказывается полковник В.А.Иванов все-таки не устранился от руководства. Он руководил погромом – грабежом и бессудными убийствами. И история с вооружением винтовками (то ли сломанными, то ли без патрон) дунган, которых потом всех до единого истребили, разве не является повторением в миниатюре истории с “транспортом с оружием”, якобы захваченным в Боомском ущелье? Точно тот же почерк…
Сто лет спустя трудно уверенно сказать, чей это почерк. Но и русский жандарм В.Ф.Железняков и казахский либерал М.Тынышпаев называют одно и то же имя – Закир Исабаев, безродный авантюрист от которого, по словам М.Тынышпаева – ” можно ожидать решительно всего “…
Кстати, разве этот “почерк” не напоминает американского министра, размахивающего пробиркой с белым порошком с целью обоснования уничтожения Ирака? Может быть, господин Колин Пауэлл – потомок Закира Исабаева?
Не удивительно, что жандармский ротмистр Г.А.Юнгмейстер называет все происходившее в августе на восточной оконечности Иссык-Куля “кровавыми пржевальскими днями”.
В завершение рассказа о страшных событиях этого дня в Пржевальском уезде соответствующая запись из дневника начальника казачьего карательного отряда, хорунжего фон Берга (документ № 448 Сборника 1960 г.):
12-го августа 1916 г. с 10 ч. утра толпы киргиз[ов] стали собираться на юго-западной стороне Каркаринской долины, в 8 верстах от урочища. Приходили киргизы со стороны с. Таврического, со стороны Сан-Таша, с ближайших щелей. Было видно белые флаги, знамена. Мне приказано было выйти с командою навстречу толпе, которая была численностью около 5000 чел.
Одновременно со мной выступила рота прапорщика Моргунова, я со своей командой пошел внизу под прикрытием оврага, а прапорщик Моргунов левее меня по ровному месту. Наша задача состояла в том, чтобы возможно более окружить противника. Пройдя версты полторы по направлению к киргизам, я услышал залп пехоты; видя, что наш план не осуществился, и обход не удался, я с казаками выскочил на равнину, спешил команду и дал 3 залпа.
По нас тоже стали стрелять киргизы, которые своих стрелков спешили, положили между буграми и под их прикрытием отступали. Видя панику среди киргиз[ов] и самый благоприятный момент для конной атаки, я посадил свою команду на лошадей и, разомкнув, хотел уже кинуться на толпу, но в этот момент ко мне прискакал солдат с приказанием от ротмистра Кравченко атаки не производить, а отступать назад.
Около 12-ти ч. дня собрал свою команду в 23 чел., и решил по собственной инициативе отправиться в горы, разбить банду киргизскую, которая, по имевшимся данным, собралась со всем своим имуществом, с семьями и скотом в ближайшей от Каркары щели. По дороге встретили техника Головина, примкнувшего к моей команде.
Не доезжая с версты до горы, мною замечено было много киргиз[ов], толпившихся по вершинам горок и по ущельям. Приняв меры охранения, я поднялся на командную высоту и увидел, что киргизы двигаются со скотом и семьями по направлению к сыртам. Не теряя времени, кинулся наперерез дороги и отрезал киргизам путь отступления, и завязалась оружейная перестрелка, киргизы то наступали, то отступали.
Мною замечен был один киргиз с белым флагом на сером коне, особенно резко бросалась в глаза серебряная сбруя его седла, блестевшая на солнце. Сообразив, что это какое-то важное лицо, я взял свою винтовку, поставил прицел 8 и выстрелил, киргиз взмахнул руками, выронил флаг и покатился под гору. Подъехав к нему, увидел, что это волостной со знаком на груди, имеющий золотую медаль Александра III-го, кроме того, в кармане у него нашел печать и документы. С убийством предводителя киргизы дрогнули, и кинулись бежать, бегущих догоняли и рубили шашками.
В результате боя мною отбито и представлено ротмистру Кравченко 10 000 голов скота, 40 вьючных верблюдов с имуществом, 2 табуна лошадей (по 100 голов) и несколько ружей
Вот такую “войну” с кочующими семьями киргизами и казахами и их скарбом уже третий день ведет семиреченский казачий хорунжий фон Берг. А, как мы помним, в это время буквально в полудневном верховом переходе от Каркары горят переселенческие села, гибнут русские переселенцы… что уже там говорить об абсолютно непричастных дунганских женщинах и детях Пржевальска, попавших под “рикошет”…
И это, увы, еще не конец “кровавых пржевальских дней”…
Дата: 12 августа 1916 года, пятница
Место действия: Семиреченская область, Пишпекский уезд
Как было описано в обзоре за 11 августа на территории Чуйской долины к северо-западу от Пишпека – в районе села Беловодское – тоже имела место завязка своей кровавой драмы. Местный пристав Грибановский с отрядом в несколько добровольцев, в целях поимки неизвестных лиц, убивших на заимке отца и сына Босовых, а также нападавших 10-11 августа на людей, следовавших по тракту Аулие-Ата-Пишпек, отправился в горы.
Из этого рейда пристав Грибановский вернулся в село со 138 задержанными в горах мужчинами-киргизами, которых разместили в сельском арестантском помещении. Позднее пристав Грибановский, докладывал [ЦГАКР, ф.И-75, о.1, д.18, л.13]
12-го августа провёл опрос и зарегистрировал задержанных повстанцев.
Ввиду отказа мирового судьи 4-го участка от принятия к производству дела о беспорядках киргизов, я составил постановление о заключении в Пишпекскую тюрьму 137-и человек.
В ту же пятницу об убийстве двух крестьян и ситуации, сложившейся под Беловодском, Генерал-губернатор Туркестана А.Н.Куропаткин специальной телеграммой информировал военного министра Д.С.Шуваева (документ № 228 Сборника 1960 г.).
В Пишпекском уезде киргизы 3-х волостей отказались от призыва, разгромили три двора русских, живущих в Соленой Щели, самих русских держат в плену. Все юрты перекочевали в горы.
Киргизы скопляются около Беловодска, где убито 2 крестьянина. Подлежащие призыву киргизы разных волостей большими партиями направляются к ст. Отар, где присоединяются к восставшим верненским киргизам. 6190
В телеграмме Главнокомандующего Туркестанским военным округом звучит тревога: впечатление, что киргизы всего западного Семиречья собираются у Беловодска, чтобы в единым фронтом обрушится на русские села и города. Чуть позже в тот же день Генерал-губернатор шлет в Петроград министру дополнительную телеграмму (документ № 229 Сборника 1960 г.):
Дополнение телеграммы 6190. По полученным донесениям, положение в Семиреченской области существенно не изменилось. Шайки киргиз[ов] продолжают терроризировать русское население.
Высланными из Пишпека и Верного небольшими отрядами шайки отогнаны с почтового тракта, и телеграфное сообщение с Верным восстановлено, но мятежники группируются в районе Кастекских гор, откуда и делают набеги на русские селения
Оказывается, все не так страшно: небольшие отряды без потерь и особого труда разгоняют “шайки”. Генерал-губернатор писал правду: одним из небольших отрядов, “отгонявших шайки с почтового тракта” в районе села Беловодского командовал местный пристав Грибановский. 12 августа, после составления постановления о препровождении в Пишпек арестованных днем ранее 137 киргизов (один за ночь скончался), его отряд снова выехал в рейд, о чем пристав 14 августа рапортовал коменданту Пишпекского уезда (документ № 15 Сборника 2011 г.),
12 августа дружинами было захвачено пленных по горам несколько сот киргиз, которые были помещены в арестное помещение и на ограде волостного правления.
Не вполне понятно, что произошло с первой группой – отправились ли 137 человек 12 августа 1916 года из Беловодского в Пишпекскую тюрьму, еще до прибытия новой группы задержанных или ночевали вместе с вновь доставленным в Беловодске. Но это, на самом деле, не очень существенно, важно то, что ни один из арестованных киргизов не дожил до понедельника…
Последовательность событий, предшествовавших одной из задокументированных и расследованных трагедий августовских дней, изложена в рапорте начальника Пишпекского уезда Ф.Г.Рымшевича, представленном в Семиреченское областное управление 24 декабря 116 года (документ № 264 Сборника 1960 г.).
- Б е л о в о д с к и й у ч а с т о к.
10 августа возникли беспорядки вследствие составления приговоров в Тлеубердинской волости, отстоящей от сел. Беловодского в 20 верстах- на юг, а вечером в тот же день, перед закатом солнца, вследствие распространившегося слуха об убийстве якобы в сел. Беловодском участкового пристава, стражника и писаря Горбаня возникли беспорядки в Джамансартовской волости, надел которой в трех верстах от сел. Беловодского, и в селениях Утенгенском Бакинской волости и Талды-Булакском и Байкочевском Карабалтинской волости, отстоящих от сел. Беловодского в 25 верстах на юго-запад.
Пункт 3. Толпа киргизов Тлеубердинской волости накинулась на своего волостного управителя Чалпанкулова и на стражника Инчина, но они спаслись бегством в русское сел. Беловодское. После чего толпа эта, вооруженная палками, ружьями и шашками, преградила путь в сел. Беловодское для проезжающих.
Были отобраны лошади и часть имущества у проезжавших крестьян сел. Белогорского Юшко Стопчатого и Бородина, и они были заключены в амбар. По отъезде Чалпанкулова с Инчином прибыл писарь Тлеубердинской волости Горбань, на которого толпа накинулась, одним из киргизов был нанесен ему удар по- голове шашкой, и когда Горбань свалился с лошади, то киргизы били его палками и нагайками, отобрали у Горбаня деньги, часть одежды. После этого Горбань был отведен в амбар, где и оставался до прибытия пристава.
По приезду пристава с командою в 10 чел. нижних чинов толпа разбежалась, и на пути бегства киргизами был совершен поджог в сел. Белогорском сарая под соломенной крышей крестьянки Медведевой, но пожар туг же был потушен.
Киргизы Джамансартовской, Карабалтинской волостей, некоторые селения этих волостей не принимали никакого участия, услыхав о беспорядках в Тлеубердинской волости, двинулись в Аксуйское ущелье, на пути забирая скот и имущество крестьян, находившихся на полевых работах, и грабя заимки в Аксуйском ущелье, в ущелье убили крестьян сел. Белогорского Ефремия [Босова документе – Босого] с 17-летним сыном Михаилом и взяли в плен крестьянок сел. Беловодского Ульяну Потемкину, Домну Постовую, Фиону Краснобородкину, Ульяну и Настасию Босовых.
Пункт 4. Беспорядки продолжались 10 и 11 августа, для прекращения беспорядков с 10—17 августа пристав Беловодского участка совершил лично выезд с командою в 10 нижних чинов, состоящих в его распоряжении, и чинами организованной вольной дружины из крестьян 11 августа было задержано из числа мятежников-киргизов 138 чел.,
12 августа еще около 400 чел., все пленные были доставлены в сел. Беловодское. Пункт 5. Ввиду разъездов и задержания в плен мятежников-киргизов, беспорядки были быстро окончены, и с 12 августа со стороны киргизов никаких выступлений по отношению к русским не было.
Пункт 6. Пострадавших войск не было, как не было пострадавших из чинов русской администрации, кроме тлеубердинского писаря Ивана Горбань. Пострадало 60 хозяйств, сожжен один сарай, убыток 10 руб. Побитых и потравленных хлебов на 800 руб., ограблено разного имущества у 60 лиц на сумму 16 тыс. руб.
Вот и все, что вспомнилось в ноябре подполковнику Ф.Г.Рымшевичу об августовских событиях в Беловодском участке…
ПРЕДШЕСТВУЮЩИЙ ДЕНЬ СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ
