Представляем ПЯТУЮ часть статьи, состоящей из введения, 5 частей и заключения, с нашим изложением и анализом одного из ключевых событий в Семиречье, собственно и составивших “восстание киргизов 1916 года”.
Азыркы учурда орус гана тилинде
Как это ни удивительно, но исследователи, упоминая этот эпизод, как пусковой момент «восстания киргизов Пишпекского и Пржевальского уездов», не приводят подробное описание самой акции, хотя в архивах имеется достаточное количество документов.
Первая часть статьи знакомит с так называемой «губернаторской версией» — т.е. с тем, как этот эпизод захвата был представлен из Верного администрацией Семиречья, во второй части проанализированы «свидетельства» тех, кто воспроизводил эту версию, не будучи ни прямыми очевидцами, ни участниками событий, в третьей части речь идет о фактах, ставших известными депутату А.Ф. Керенскому, но которые он не озвучил в своем докладе в Госдуме Российской империи. В четвертой части представлены результаты расследований генерал-губернатора Туркестана А.Н. Куропаткина, которые «полу-царь» не решился Всеподданейше доложить царю. Ниже обсуждаются свидетельства непосредственных участников и очевидцев этого эпизода во взаимосвязи с тем, как их освещали заинтересованные лица.
Резюмирующая часть – ЗАКЛЮЧЕНИЕ – будет опубликована вслед за 5-ой частью
Ссылки – в конце публикации
Винтовки для повстанцев
(Дело о захвате киргизами транспорта с оружием в 1916 году)
Часть 5. Версия участников и… мнение жандармского ротмистра
5.1. Реабилитированные документы
В первых четырех разделах нашего расследования мы представили и проанализировали уже введенные в научный оборот документы, в которых имеются упоминания о нападении на “транспорт с оружием”. Эту группу материалов объединяет, во-первых, то, что все они были выявлены в архивах и опубликованы в 20-е – 60-е годы прошлого столетия, широко использовались историками на протяжении нескольких десятилетий XX и XXI веков. Во-вторых, их авторами являются либо представители русской колониальной власти, либо те, кого есть основания считать агентами этой власти, секретными осведомителями и сотрудниками полиции. И наконец, в-третьих, – среди этих авторов нет ни одного участника событий или прямого свидетеля, никто из них не мог сказать “я видел этот транспорт с оружием”. Факт, безусловно, не только поразительный, но и подозрительный.
В 5-ой части мы рассмотрим те документы, которые либо остались за пределами внимания историков, хотя и были опубликованы ранее, либо были введены в научный оборот в последние десятилетия, либо были обнаружены нами в ходе архивных поисков и представлены впервые.
К этой группе документов следует отнести единственное более или менее детальное описание нападения на транспорт с оружием, которое приведено в разделе “Примечания” сборника документов и материалов “Восстание 1916 года в Киргизстане”, составленного историком Л.В. Лесной и изданного в 1937 году под редакцией Т.Р. Рыскулова[1]. К сожалению, эта информация о захвате оружия оставалась незамеченной в течение 80 лет, в монографиях и публикациях, изданных до 2016 года, ссылки на эти сведения отсутствуют. Возможно, это обусловлено тем, что в издании 1937 года раздел “Примечания” не обеспечен архивными ссылками и потому не было ясности, на какие первоисточники опирался составитель этой справки.
5.2. Подполковник М.Н. Писаржевский говорит правду, но не всю правду
В 2016 году в фонде И-75 “Коллекция документов о восстании 1916 года”, хранящемся в ЦГА КР, нами было изучено дело № 49 с рукописными материалами к монографии Л.В. Лесной о событиях 1916 года, собранными ею в 1935-1937 годах. Сама монография, судя по всему, должна была дополнить упомянутый выше сборник документов “Восстание 1916 года в Киргизстане”, изданный под редакцией Турара Рыскулова. Но книга не увидела свет, так как в ходе организованного в годы сталинского правления тотального истребления партийных, советских и хозяйственных лидеров союзных республик Т.Р. Рыскулов был арестован и расстрелян. Вряд ли стоит удивляться тому, что после объявления “врагом народа” и убийства главного консультанта и редактора сборника историк Л.В. Лесная не рискнула продолжать исследования “восстания 1916 года” и занялась сбором русского произведений фольклора. Так что научную работу Л.В. Лесной, как и инициатора этих исследований Т.Р. Рыскулова, следует считать жертвой сталинского террора. Подготовленные Л.В. Лесной материалы остались пылиться среди архивных дел.
Однако всякая добросовестно выполненная работа когда-нибудь обязательно оказывается востребованной. Пришло время и для этих материалов. Среди многочисленных записей дела № 49 имеется и раздел “Ограбление киргизами транспорта с оружием”, который мы разобрали и опубликовали на сайте daniyarov.kg[2]:
Согласно надписи на архивном деле № 49, основным источником сведений, которыми пользовалась Л.В. Лесная, были “фонды Жандармского управления в г. Верный”. Доподлинно известно, что учреждения с названием “Жандармское управление” ни в Верном, ни во всем Семиречье никогда не было. Единственным территориальным подразделением Отдельного корпуса жандармов в Семиречье был “Розыскной пункт в г. Верном и Семиреченской области”, который возглавлял ротмистр В.Ф. Железняков. Среди выписок, имеющихся в деле № 49, имеются прямые цитаты из опубликованных протоколов допросов, которые снимал со свидетелей и обвиняемых заведующий Розыскным пунктом, в частности – из допроса Канаата Абукина. Это обстоятельство дает основания полагать, что Л.В. Лесная работала с фондом Розыскного пункта. В связи с этим следует со вниманием отнестись к пометке, сделанной в начале записей о нападении на транспорт. На листе 22 имеется аббревиатура “По н. р. Пр. № 765б“. Это расшифровывается как “Дело № 765б по настольному реестру Прокурора Верненского Окружного Суда”[3], что в свою очередь означает, что в 1916 году Верненской прокуратурой было заведено специальное уголовное дело о захвате транспорта, расследование которого вел жандармский ротмистр В.Ф. Железняков. Материалы этого дела и использовала историк Л.В. Лесная.
У нас нет оснований сомневаться в правильности записей, сделанных Л.В. Лесной. Судя по тексту, они сделаны на основе показаний лиц, допрошенных жандармским ротмистром в качестве непосредственных участников событий, в частности, – коменданта города Пишпека подполковника Писаржевского и старосты почтовой станции Муховикова. К сожалению, в записях Л.В. Лесной не указано, на какой именно станции служил этот чиновник.
Сведения, представленные подполковником М.Н. Писаржевским коротки, но содержат важную информацию. Во-первых, он сообщил, что транспорт из Верного заехал в Пишпек и пробыл там некоторое время (один или два дня), во-вторых, назвал ориентировочную дату прибытия, и в-третьих, – состав конвоя на двух отрезках маршрута. Все эти сведения позволяют реконструировать обстоятельства следования транспорта на отрезке пути от Пишпека до почтовой станции Кок-Мойнок.
В показаниях коменданта Пишпека есть моменты, которые дают основания подозревать этого свидетеля в утаивании известной ему информации от следствия. Невозможно представить, чтобы военный комендант уездного города, обнаружив на вверенной ему территории обоз с целым арсеналом оружия, не поинтересовался происхождением этого транспорта, не проверил документы у возчиков. Точно также невероятно, чтобы столь важный и опасный груз следовал без сопровождающего чиновника, и чтобы этот чиновник не зашел с докладом в уездную администрацию. Однако в показаниях подполковника В.Н. Писаржевского об этом ничего не сказано. Само это умолчание может быть основанием для обвинения в неоказании содействия официальному следствию.
Несмотря на эти умолчания в показаниях подполковника В.Н. Писаржевского нет ничего, что давало бы основания подозревать его во лжи. Скорее всего, так же решили и авторы сборника “Восстание 1916 года в Киргизстане”, и потому весь этот фрагмент включили в книгу. Это отличает показания пишпекского коменданта от сведений, которые предоставил второй свидетель.
5.3 “Истерн” почтового старосты Муховикова
В рукописном варианте выписок из показаний господина Муховикова говорится, что телеги с оружием на перегоне от станции Кок-Мойнок на Рыбачье следовали не самостоятельно, а в составе целого обоза, включавшего еще несколько повозок. В этих повозках якобы ехали гражданские лица, большинство из которых остались живы. Кроме того, в записях упоминается некий “старший конвоя”, о котором ни в одном другом официальном документе не сообщается. Отсутствие упоминаний о сопровождающем оружие лице всегда вызывало удивление, так как без руководителя подобная транспортировка была просто невозможна. И вот оказывается, что в составе конвоя был кто-то “старший”. Более того, почтовый работник заявляет, что старший конвоя был убит во время второй атаки киргизов.
Имя и должность этого погибшего конвоира староста почтовой станции Муховиков не назвал. Зато он весьма подробно описал детали захватывающего сражения за обоз, развернувшегося возле “караван-сарая Кутявина”. Если верить свидетелю (о том, что эта часть записей Л.В. Лесной основана на его показаниях нет сомнений), то героизм в защите казенного груза проявили не только пятеро павших в бою конвоиров, но и некие “вольные”, в том числе и сам Муховиков – единственный спасшийся герой битвы. Особый колорит придает рассказу экзотический образ командира киргизской шайки, который был сражен метким выстрелом того же Муховикова, а также русский боевой клич “Ура!” во время атаки. Бой получился крайне тяжелым и, если верить свидетелю, не менее восьми защитников обоза, включая татарина-извозчика и “старшего конвоя”, погибли. Потери нападавших были неисчислимы, 1000 патронов была истрачена не впустую. Но при этом все женщины и дети спаслись.
Надо честно признаться, что вся эта боевая сцена категорически не вызывает доверия. Уж больно она напоминает сцены из Майн Рида или какого-нибудь американского вестерна. Вряд ли у кого-нибудь могут возникнуть сомнения, что все это – откровенная выдумка или, как говорят в XXI веке, фейк. Ну а поскольку все это сказано в ходе следствия, под протокол, то правильное наименование всем этим рассказам – лжесвидетельство. Подтверждением тому служит хотя бы уже упомянутое выше свидетельство полковника А.И. Гейцига, разведчики которого обнаружили на Пржевальском тракте в районе Кутемалды ящики от ружей и патронов, но не увидели ни одного тела погибшего, никаких следов битвы. Даже татарин-возница, которого господин Муховиков объявил убитым и оставшимся на поле боя, как будет показано ниже, был лишь легко ранен холодным оружием и взят в плен. Так что принимать всерьез эту часть показаний старосты почтовой станции нет никаких оснований.
Такого же мнения придерживались и авторы сборника документов “Восстание 1916 года в Киргизии”. Это становится очевидным при сравнении рукописных записей Л.В. Лесной с соответствующим фрагментом раздела “Примечания” в этом издании, в который не включены многие факты, приведенные в рукописи. Показания подполковника М.Н. Писаржевского приведены в книге полностью, сокращения коснулись только сведений, представленных “отставным почтовым старостой Муховиковым”. В частности, в “Примечания” не включены упоминания обо всех дополнительных повозках и случайных попутчиках, якобы, следовавших вместе с обозом и чудесным образом спасшихся при нападении. В опубликованную версию также не вошло описание боя за оружие с активной стрельбой, многочисленными жертвами и вожаком нападавших, которого “можно было принять за армянина или грека, но не киргиза, с серебряной шашкой”.
И все же в этом фрагменте показаний, обработанных Л.В. Лесной, среди лжи, есть и вкрапления достоверной информации. В частности, среди нападавших киргизов почтовый работник узнал Нургазы Кыдыралина, что полностью соответствует действительности, так этот киргиз Сарыбагишевской волости, доживший до 1953 года, сам оставил воспоминания об участии в захвате обоза[4]. Интересно также, что господин Муховиков назвал еще двоих участников братьев Кыдыралы и Касымалы Аблаевых, первый из которых, возможно, был тем самым информатором, который, по словам других свидетелей, разнес по аилам весть о прибытии транспорта. Эти и другие не вызывающие сомнений факты, которые мог знать только реальный участник происшествия, демонстрируют, что свидетель Муховиков знал истинные обстоятельства, но скрыл их от жандармского ротмистра и рассказал ему сомнительную байку, то есть – лжесвидетельствовал.
Сопоставляя записи Л.В. Лесной, основанные на материалах уголовного дела, с показаниями межевого техника И.А. Поцелуева, отметим, что в обоих случаях в числе людей, следовавших с транспортом, присутствовали почтовый работник и еще некий господин, которого Муховиков называет то “проезжающий”, то “старик из Пржевальска”. Причем этот старик, по какой-то причине в ночь перед последним перегоном взял на себя роль ночного караульщика. Примечательно также, что И.А. Поцелуев, сообщая о героически защищавшемся, но “смятом конвое”, оставляет в живых именно почтового работника. Это дает основания предположить, что староста почтовой станции Муховиков и “начальник почтово-телеграфного отделения Рыбачье, отставной почтовый чиновник Кирсанов” из показаний И.А. Поцелуева – одно и то же лицо. Ведь маловероятно, что столь осведомленными людьми, “случайно” попавшими в эту историю и счастливо спасшимися, оказались два незнакомых между собой почтовых работника. Безусловно, эти разночтения не добавляют доверия к обоим показаниям. Но при этом заметим, что “версия Муховикова”, как и показания Поцелуева, во всех основных моментах соответствует “губернаторской версии” нападения.
Рассказчик, конечно, знал больше, чем поведал следователю, поскольку не исключено, что он был не случайным “свидетелем преступления”, а его активным участником и, вполне возможно, в какой-то степени – даже организатором. Поэтому в показаниях Муховикова, как и в свидетельствах подполковника М.Н. Писаржевского, есть фрагменты, отражающие реальные обстоятельства захвата обоза с оружием.
5.4. График движения транспорта
Показания, изложенные в выписках Л.В. Лесной, позволяют ориентировочно, но с высокой степенью вероятности, установить график движения транспорта. Согласно схеме почтового тракта “Пишпек-Кутемалды-Пржевальск” расстояние между Пишпеком и почтовой станцией Кок-Мойнок составляет 144,5 версты (149,4 км). Между этими пунктами располагалось еще четыре почтовые станции – Дмитриевское, Токмак, Старый Токмак и Джиль-Арык. Если транспорт выехал из Пишпека 5 августа, это значит, что он преодолевал один или два перегона в сутки, что, конечно, нельзя назвать спешным движением. При таком темпе езды 6 августа обоз должен был ночевать в Токмаке. Телеграф в этот день еще работал отменно, хотя помощник Туркестанского генерал-губернатора М.Р. Ерофеев, на основании доклада губернатора М.А. Фольбаума, в этот день уже рапортовал военному министру Д. С. Шуваеву о беспорядках в Семиреченской области и о мерах, принятых против бутовщиков[5]. На следующий день оружейный обоз находится в Старом Токмаке, где также работал телеграф, но и туда не поступили распоряжения ни о приостановке продвижения, ни об усилении охраны. И это при том, что 7 августа жандармский ротмистр В.Ф. Железняков уже телеграфировал директору Департамента полиции генералу Е.К. Климович у[6]:
[В] Семиречье вооруженное восстание. Телеграф [с] Ташкентом прерван [у] станции Самсы, где с воинской командой сорок человек под моим началом пробыл в осаде двух тысяч киргизов ночь.
События, о которых сообщил в Петроград жандармский ротмистр, происходили меньше чем в ста километрах от станции Джиль-Арык, но транспорт с оружием, тем не менее, продолжал удаляться от русских селений в сторону пустынной местности, заселенной исключительно киргизами. Стоит ли удивляться, что, когда через две недели тот же ротмистр В.Ф. Железняков прибыл в Пишпекский уезд, чтобы расследовать обстоятельства всех происшедших там разбоев и погромов, у него было очень много вопросов не только к местным военным администраторам, но и, конечно же, к работникам почтово-телеграфного ведомства. В делах Департамента полиции отложились документы, которые свидетельствуют, что жандармскому ротмистру пришлось вступить в серьезный конфликт с представителями почтового ведомства, и “истерн” господина Муховикова был не единственной палкой в колеса, которую почтовые работники пытались вставить в расследование истории с ружейным обозом.
5.5. Ротмистр В.Ф. Железняков против штабс-ротмистра Ф.И. Поротикова
Вряд ли для всего семиреченского чиновничества, как военного, так и штатского, в 1916 году был более чуждый и ненавистный человек, чем ротмистр Отдельного корпуса жандармов В.Ф. Железняков, заведующий Розыскным пунктом в городе Верном и Семиреченской области. Жандармов в России не любили во все времена и повсеместно. Их не любили не только в народе, но и власть предержащие. В народе не любили тупых и подлых жандармов, а чиновники ненавидели умных и честных. Ротмистр В.Ф. Железняков, безусловно, относился именно к последней категории “голубых мундиров”. Потребность в высококвалифицированных агентах для борьбы с революционерами и особенно террористами методами политического сыска российская элита осознала после серии восстаний, мятежей и бунтов 1905-1907 годов. Сразу после этого в Отдельном корпусе жандармов появились так называемые “офицеры розыска”. Чтобы попасть в эту группу, кандидат должен был отвечать ряду требований (ограничения по национальному происхождению, дворянство, православное или протестантское исповедание, полное среднее военное образование, не менее двух лет службы в армии, отсутствие долгов). В случае соответствия всем этим критериям претендент должен был пройти очень жесткий отбор. Прошедший такие испытания кандидат призывался на пятимесячные курсы, на которых получал специальные навыки по политической истории, юриспруденции, организации слежки, проведению допросов, после чего должен был успешно сдать экзамены. После этого высочайшим именным указом кандидат назначался офицером Отдельного корпуса жандармов и отправлялся к месту службы. Офицеры розыска могли осуществлять свою деятельность, игнорируя местную администрацию. По основной деятельности (организации и ведению политического розыска, проведению дознаний и другим вопросам) офицеры розыска подчинялись напрямую директору Департамента полиции в Петербурге (с 1914 года – Петрограде), но по службе они были “двойного подчинения” и обеспечивали информацией не только МВД, но и контрразведывательные структуры Военного министерства. Это была “высшая каста” жандармского сообщества.
Ротмистр В.Ф. Железняков успешно прошел все необходимые испытания и хорошо зарекомендовал себя в должности заведующего Енисейским розыскным пунктом. Пост заведующего Верненским Розыскным пунктом ротмистр В.Ф. Железняков занял в 1915 году. Когда этот “офицер розыска”, полтавский дворянин, получивший Высочайшее разрешение носить медаль своего деда – участника Бородинского сражения, прибыл в Семиречье, он сразу же был воспринят местным полицейским и чиновничьим сообществом как опасный чужак. В этих местах всеми делами заправляли выходцы из казачьего сословия – офицеры-семиреки. Любой начальник, включая губернатора, формально “по должности” являвшегося наказным атаманом Семиреченского казачьего войска, служил интересам казачьей верхушки. Генерал-лейтенант М.А. Фольбаум с этим полностью смирился, о чем выше уже было сказано.
Как следует из доклада ротмистра В.Ф. Железнякова[7], практически сразу по прибытии в Верный он понял, что его главным соперником в деле сыска будет полицмейстер города Верного штабс‑ротмистр Ф.И. Поротиков. Едва начав работать, новый заведующий обнаружил, что в возглавляемом им Розыскном пункте работает агент полицмейстера – переводчик из тарачинцев (уйгуров) Абдурахман Ахунбаев. Ротмистр В.Ф. Железняков, не имея формальных оснований уволить двойного агента, “личным отношением” добился того, чтобы переводчик А. Ахунбаев сам покинул Розыскной пункт. Уволившись, тот немедленно был принят на службу в Сыскное отделение, то есть перешел в прямое подчинение штабс-ротмистра Ф.И. Поротикова.
Такая “зачистка” штата Розыскного пункта, однако, лишь отчасти помогла новому заведующему наладить работу и добиться результатов, которых от него ждали в Департаменте Полиции. Розыскные пункты в Российской империи выполняли функции, аналогичные тем, которую играли органы государственной безопасности в СССР. Когда ротмистр В.Ф. Железняков во время киргизского восстания несколько увлекся и стал вносить предложения по организации карательной операции, в частности, – предложил организовать авиационную разведку за передвижением убегающих киргизских волостей, директор Департамента полиции генерал-майор Е.К. Климович строго осадил своего подчиненного, напомнив ему, чем он должен заниматься. Задачи была сформулирована предельно коротко и четко[8]
“Благоволите не отвлекаться от Ваших прямых обязанностей по политическому розыску и выявлению главарей мятежа”
Генерал Е.К. Климович не стал напоминать своему подчиненному, что в условиях войны на Розыскной пункт, дислоцированный в приграничном регионе России, возлагаются и контрразведывательные функции. Контрразведке и выявлению шпионов ротмистр В.Ф. Железняков уделял даже больше внимания, чем слежке за “революционерами и террористами”, так как последних в крестьянско-казачьем Семиречье никогда не было.
Важнейшими инструментами деятельности розыскных пунктов являлись вербовка секретной агентуры, организация наружного наблюдения, перлюстрация корреспонденции. Для осуществления такой деятельности ротмистру В.Ф. Железнякову требовались надежные сотрудники, но он не имел возможности привезти таковых с собой с прежнего места службы, а в Семиречье подобные кадры уже давно работали на штабс-ротмистра Ф.И. Поротикова. В результате заведующий В.Ф. Железняков и в целом его Розыскной пункт испытывали острый кадровый голод и, как указывал в своих докладах сам заведующий, находились в изоляции, в информационной блокаде. Руководителя Розыскного пункта не приглашали на важнейшие организационные совещания у губернатора, его доклады не принимались во внимание, а лиц, задержанных по подозрению в “провоцировании беспорядков” и препровожденных ротмистром В.Ф. Железняковым в тюрьму, по распоряжению полицмейстера отпускали, даже не сняв показаний.
Эта борьба двух силовых структур, двух ротмистров была очень напряженной и бескомпромиссной. На стороне штабс-ротмистра Ф.И. Поротикова была поддержка практически всей местной казачьей элиты, включая губернатора. Оценку личных качеств Верненского полицмейстера и его положения в системе управления Семиреченской области заведующий Розыскным пунктом изложил в своем Докладе, поданном в ноябре 1916 года на имя генерал-губернатора Туркестанского края[9]:
Со вступлением на должность Верненскаго Полицмейстера Штабс-ротмистра Поротикова, человека безусловно умного и ловкого, но не отличающегося честностью, им была организована целая система сыска между мусульманами, а в последние годы и между киргизами. Система эта заключалась в том, что при помощи одного из своих приближенных, Наманганского сарта Закира Исабаева, не состоящего на какой-либо службе, г. Поротиков набрал всякие отбросы туземцев, которые разъезжали по области, открыто выдавая себя за «жандаров», наводя страх на туземное население и нещадно его обирая. Слово «жандар» стало синонимом «вымогателя» и пугалом для туземцев, так как донос самого Исабаева или его своры подвергал туземца опасности быть обвиненным в преступлении или общем, или политическом. Полицмейстеру удалось войти в доверие к покойному Губернатору Генерал-лейтенанту Соколову-Соколинскому /Фольбауму/ и настолько подчинить его своему влиянию, что его доклада, даже необоснованного было достаточно, чтобы тот или другой туземец попал в тюрьму. Попутно «жандары» обделывали дела и делишки Исабаева и Поротикова. Страх перед «жандарами» был настолько велик, что перед ними преклонялись, откупаясь, самые влиятельные «почетные» и «манапы». О деятельности «жандаров» мною неоднократно докладывалось покойному Губернатору, докладывалось Прокурору Судебной Палаты, во время его последнего приезда в Верный, который имел разговор об этом с губернатором. При личных собеседованиях я говорил о деятельности «жандаров» Прокурору Верненского Суда, но влияние г. Поротикова на покойного Губернатора было настолько велико, что я ничего поделать не мог.
Еще более серьезные подозрения в адрес штабс-ротмистра Ф.И. Поротикова заведующий Розыскным пунктом высказывает в донесении № 112 от 31 января 1917 года[10], где полицмейстер Верного фактически обвиняется в антигосударственной деятельности. Ротмистр В.Ф. Железняков опирался на свой независимый статус “офицера розыска”, полномочного представителя Департамента полиции, и в какой-то степени на “здоровые кадры” семиреченской администрации, то есть тех ее отдельных представителей, которые видели и не принимали коррупционную деятельность верненского полицмейстера. Однако все полномочия и столичные связи офицера розыска были слабее ловкости полицмейстера и своры “жандаров” наманганского сарта.
Офицеров Отдельного корпуса жандармов частенько обвиняли в провоцировании людей на совершение противоправительственных действий. Обвиняли не напрасно, жандармы, как и коллеги из сыскных отделений полиции, нередко прибегали к организации провокаций. Причем именно в туркестанская охранка “прославилась” своими провокаторами. В монографии П.Е. Щеголева “Охранники, агенты, палачи” упомянуты два начальника Туркестанского охранного отделения настолько активно использовавшие метод провокации в своей работе, что их чуралось даже руководство МВД. Первый – подполковник Андреев, о котором П.Е. Щеголев сообщает[11]
Перечень наиболее крупных, притом вполне сознательных провокаторов был бы не полон, если не упомянуть подполковника Андреева, бывшего начальника туркестанского районного охранного отделения, затем ведавшего розыском в Риге, где особенно, благодаря ему, провокация расцвела пышным цветом, что и заставило удалить его со службы.
Второй охранник-провокатор – подполковник Л.А. Квицинский, возглавлявший ТРОО в 1905-1909 годах, был еще опаснее[12]:
Особого внимания заслуживает «розыскная» деятельность чиновника Квицинского, построенная сплошь на провокации (кажется, Квицинский вышел из рядов «сотрудников»). Он служил в Петроградском охранном отделении, на Кавказе, был начальником туркестанского районного охранного отделения, оттуда удален в Лифляндское жандармское управление, а в последнее время служил в Московском охранном отделении, где вел «общественную» агентуру. Полная уверенность в его преступной деятельности начальствующих лиц имела последствием для него лишь перемещения его с места на место, ибо начальство опасалось, что Квицинский в случае увольнения «передастся» в революционный лагерь и начнет «разоблачения».
Хотя оба эти жандарма-провокатора, служившие в начале XX века, были отозваны из Туркестана, их излюбленный стиль работы среди инородческого населения сохранялся в ТРОО до последних дней ее существования. О действия туркестанских охранников в 1915-1916 года, в том числе об изготовлении “заговорщицких” фальшивых писем, исполненных арабским шрифтом на местных языках, пишет к.т.н. Т.В. Котюкова[13].
Известно, что в бытность заведующим Енисейским Розыскным пунктом ротмистр В.Ф. Железняков тоже неоднократно, успешно и даже не без некоторого “жандармского изящества” организовывал провокации против ссыльных революционеров, которых в Восточной Сибири было немало[14]. Небезынтересно, что во время службы в Енисейском Розыскном пункте ротмистр В.Ф. Железняков сам занимался перлюстрацией писем большевиков, перехватывал слезные просьбы Иосифа Джугашвили, обращенные к однопартийцам, в том числе к провокатору Р.В. Малиновскому, о присылке ему денег. Используя эту информацию, жандармский ротмистр пресекал попытки И. Джугашвили к бегству. Но в Семиречье заведующему Розыскным пунктом совершенно неожиданно для него самого пришлось столкнуться с грандиозной провокацией, направленной не только против киргизов, но и, в определенной степени, против него самого – ротмистра В.Ф. Железнякова.
5.6. Командир Железняков или “месть телеграфистов”
События, связанные с реализацией царского повеления от 25 июня 1916 года, до предела обострили противостояние двух ротмистров-“силовиков”. Кампания по реквизиции коренного населения на окопные работы в Семиречье началась с совещания в Областном правлении, на которое Заведующего Розыскным пунктом даже не пригласили. О событиях, происходивших в Семиречье в связи с реквизицией, ротмистр В.Ф. Железняков узнавал только от своих секретных агентов, среди которых, без всякого сомнения, были люди, работавшие на полицмейстера Ф.И. Поротикова. Последние усердно поставляли в Розыскной пункт сведения не соответствующие действительности, но отвечающие той “легенде о восстании”, которую было решено преподнести обществу в качестве реальной. Анализ докладов сексотов и рапортов, которые ротмистр В.Ф. Железняков посылал в Департамент полиции – очень интересное и познавательное занятие, но оно выходит за рамки данного расследования, для которого важно лишь разобраться, когда, от кого и каким образом главный семиреченский контрразведчик узнал о захвате оружия.
Упомянутую выше телеграмму № 20 о желательности присылки в Семиречье аэропланов ротмистр В.Ф. Железняков послал в Петроград 7 сентября 1916 г. с почтовой станции Кутемалды, куда он специально прибыл из Верного для организации контрразведывательной работы непосредственно в зоне действия карательных отрядов. Получив в ответ строгое указание генерал-майора Е.К. Климович заниматься своими прямыми обязанностями, ротмистр В.Ф. Железняков срочно этим озаботился. За время пребывания в Кутемалды с 7 по 11 сентября заведующий Розыскным пунктом смог установить три десятка имен “главарей восстания”, список которых разослал всем начальникам карательных отрядов, а также в Петроград, Ташкент и Верный[15]. В этот список включены, по сути, все наиболее заметные лидеры киргизских родов того времени – и волостные управители, и манапы. “Список Железнякова” до настоящего времени является, с одной стороны, главным источником сведений о волостях и лицах, участвовавших в восстании, а с другой, – серьезным контраргументом против утверждений о том, что “восстание возглавили простые киргизы”.
Чтобы собрать данные о лидерах восстания жандармский ротмистр прибыл на берега Иссык-Куля, несколько дней оставался в расположении штаба карательных отрядов, где допрашивал пленных киргизов и русских, побывавших в плену у мятежников. Однако, даже находясь буквально на месте захвата транспорта с оружием, главный контрразведчик Семиречья, не был оперативно проинформирован о столь серьезном происшествии, как захват большой партии оружия. Упоминание о нападении на оружейный обоз появляется в рапорте заведующего Розыскным пунктом лишь в донесении № 27 от 12 сентября 1916 г., посланном из Токмака, то есть уже после возвращения из Кутемалды. Таким образом, семиреченский контрразведчик узнал о серьезнейшем преступлении лишь почти через месяц после того, как об этом происшествии стало известно военным, включая генерал-губернатора Туркестанского края. Такая задержка во времени нагляднее всего свидетельствует, что историю с транспортом от жандармского ротмистра старались скрыть. Но когда ему об этом все-таки стало известно, то история с ружейным обозом тут же обросла совершенно удивительными “подробностями”. В рапорте № 27 ротмистр В.Ф. Железняков сообщил в Департамент полиции[16]
Девятого августа между Токмаком и Пржевальском киргизами ограблен транспорт оружия, сто семьдесят восемь винтовок “Бердан”, свыше 30 тысяч патронов, конвой убит, руководитель ограбления Мокуш Шабданов; там же тогда же разграблена почта – 875 тысяч новых кредитных билетов, шедших [из] Ташкента [в] Пржевальское казначейство, сопровождавшие 5 почтальонов убиты, руководитель ограбления Тувалды Суранчин.
В части основных обстоятельств захвата оружия данное сообщение в основном совпадает с “губернаторской версией”, только дата нападения, названная ротмистром В.Ф. Железняковым, соответствует реальной, а не смещена, как в других показаниях. Но главное отличие состоит в том, что в донесении № 27 возникает ограбленная почта, причем с точным указанием числа погибших почтальонов и имени вожака налетчиков.
Выше мы уже упоминали, что еще в первой декаде августа из телеграфной конторы Токмака сообщалось, что в Штаб Туркестанского военного округа в Ташкенте и губернатору в Верный были отправлены две телеграммы. В первой – от 8 августа (о ней в донесении писал и. о. начальника Пишпекского уезда подполковник Ф.Г. Рымшевич) – сообщалось о захвате киргизами крупной суммы денег, а во второй, датированной следующим днем, адресата извещали, что некая “почта с ценностями” и сопровождавшие ее почтальоны благополучно прибыли в Рыбачье. Одновременно той же телеграммой подтверждалось, что все телеграфное сообщение между Пржевальском и Токмаком восстановить не удается ввиду действий повстанцев. Подателем этих телеграмм был руководитель Токмакской почтово-телеграфной конторы. Создавалось впечатление, что первая телеграмма была ошибочной, а затем недоразумение выяснилось. Ни о каких захваченных деньгах и убитых почтальонах больше не сообщалось.
И вдруг месяц спустя, 12 сентября история с серьезным ограблением – (875 тысяч рублей – это огромные деньги) всплывает опять. Причем эту заведомую дезинформацию в Петроград, руководству Департамента полиции и МВД, сообщает некто иной, как заведующий Розыскным пунктом, главный контрразведчик Семиречья. Без всякого сомнения, это была провокация, тип которой в наше время принято называть “подстава”.
Ротмистра В.Ф. Железнякова “разыграли” и он без дополнительной проверки направил ложную информацию “наверх”. Это выглядело крайне непрофессионально. Но уже 15 сентября в ответ на запрос из Петрограда рапортом № 40 ротмистр В.Ф. Железняков сообщает[17]
Сведения об ограблении почты и руководителях ограбления были сообщены мне начальником Токмакской почто-телеграфной конторы, выезжавшим на исправление линии Токмак-Пржевальск. Сегодня он сообщил, что, якобы, почте в действительности удалось пройти, и деньги доставлены благополучно в Пржевальск. По окончательном выяснении телеграфирую дополнительно.
У нас есть все основания предположить, что после такого “розыгрыша” со стороны официального должностного лица, каковым являлся начальник почтово-телеграфной конторы, у жандармского ротмистра В.Ф. Железнякова обязательно появились подозрения, что это – далеко не первая “байка”, которую ему поставляют местные почтовые чиновники.
Через некоторое время заведующий Розыскным пунктом города Верного и Семиреченской области получил еще один укол такого же рода и тем же оружием. Еще по дороге из Верного в Кутемалды ротмистр В.Ф. Железняков останавливался в Токмаке и первые допросы в рамках своего расследования сделал там. О полученных сведениях телеграммой № 4 от 30 августа 1916 г. он доложил в Петроград[18]
Пишпекском [и] Пржевальском уездах идут бои с полчищами мятежных кара-киргизов. [На] Выручку Пржевальска [из] Токмака выступил отряд [с] пулеметом и артиллерией. Нахожусь [при] штабе войск, действующих против мятежников; телеграф [с] Ташкентом вновь разрушен в пределах Сыр-Дарьинской области. № 4. Командир Железняков
Тот, кто сегодня прочтет это донесение, скорее всего, не обратит внимания на подпись под этой телеграммой. Но в царской России таким вопросам придавали большое значение. Поэтому директор Департамента полиции, получив донесение № 4 от своего подчиненного, начертал на телеграфном бланке
Запросить, какой он “командир”? К[лимович] 31/VIII [1916]
Такая резолюция означала, что генерал-майора Е.К. Климовича серьезно возмутила подобная подпись его подчиненного под официальной телеграммой. Это было нарушением субординации, и не исключено, что у руководителя Департамента полиции даже возникло подозрение, что ротмистр В.Ф. Железняков подавал телеграмму “под шафе”. Можно себе представить, что почувствовал “офицер розыска”, получив такой запрос из Петрограда. Разумеется, жандармский ротмистр не оставил это дело без последствий. На переписку с почтово-телеграфными ведомством по этому вопросу у Заведующего розыскным пунктом ушло целых два месяца, но 30 октября 1916 года он направил на имя Директора Полиции все подлинники этих сношений с почтовиками, из которых следовало, что на самом деле телеграмма из Токмака была подписана “Ротмистр Железняков”, но, якобы, при устной передаче ее из Токмака в Пишпек какой-то почтовый служащий неправильно услышал последние слова, отчего и родился “Командир Железняков”.
Ни у кого из участников этой почти анекдотической истории не могло быть сомнений, что это “недоразумение” было сознательным деянием, направленным против ротмистра М.Ф. Железнякова. Подобная “шутка” в отношении “офицера розыска” не могла быть совершена рядовым телеграфистом. Искажение подписи в донесении, адресованном одному из самых могущественных людей империи, было совершено с целью унизить слишком любознательного жандарма и дискредитировать его в глазах руководства. На подобное чиновник мог решиться только по прямому указанию какого-то уездного и областного начальника и при попустительстве местного главы почтового ведомства. Однако, скорее всего, эффект получился противоположным. 26 октября 1916 года начальник Туркестанского почтово-телеграфного округа уведомил ротмистра В.Ф. Железнякова, что на виновного в искажении подписи наложено административное взыскание[19]. Удовлетворило это жандармского ротмистра или нет – неизвестно, но то, что он крайне разозлился на такую “подставу”, сомнений быть не может. Выходка телеграфистов возмутила и Директора Департамента полиции: на сопроводительном письме к оригиналам переписки, генерал-майор Е.К. Климович сделал пометку[20]:
До[ложи]ть причину. К[лимович] 18/XI [1916]
Такая резолюция начальства давала заведующему Розыскным пунктом право провести специальное расследование и доложить высшему начальству его результаты, а значит и свое видение всех обстоятельств киргизского восстания. Ротмистр В.Ф. Железняков этим шансом воспользовался и 6 января 1917 года направил “личное” сообщение на имя директора Департамента полиции[21]. Но и без всякого специального расследования было ясно, что “ошибка” токмакского телеграфиста являлась еще одной объективной уликой того противодействия, которое было оказано семиреченскими чиновниками в проведении следственных мероприятий жандармским ротмистром.
Для нашего расследования эти “палки в колеса” ротмистру В.Ф. Железнякову являются примерами неоднократно отмечавшихся нами признаков активного и весьма “специфического” участия чинов почто-телеграфного ведомства, в частности руководства Токмакской почто-телеграфной конторы, в истории с захватом оружейного транспорта. Судя по докладам ротмистра В.Ф. Железнякова, у него тоже сложилось подобное впечатление. Когда же он, для проверки таких подозрений, начал детальнее изучать действия почтовиков, допрашивать их и собирать показания других лиц, то в отношении жандарма тут же начали действовать уже проверенными методами ложной информации, подметных писем и провокаций.
На этой почве выросли и “байка” начальника Токмакской почтово-телеграфной конторы об ограблении казенной почты, и “ошибка” его подчиненного Москалевшина с указанием должности жандарма в официальной телеграмме, и утаивание сведений о преступлениях, которые были известны токмакским чиновникам. В череде такого рода препятствий, чинимых почтовиками расследованию “офицера розыска”, стоят показания старосты почтовой станции Муховикова, больше напоминающие “фильму про индейцев”, чем описание реальных событий.
Ротмистру В.Ф. Железнякову, приехавшему в Пишпекский уезд для проведения расследования всех обстоятельств “киргизского восстания”, никто не доложил о таких не вызывающих сомнения преступных эпизодах августовских событий как разграбление и поджог лесного передаточного пункта ЧУПРа, уничтожение лесосплавного пункта и лесопильного завода на реке Чон-Кемин, убийство нескольких сотрудников партии инженера В.А. Васильева и других актах насилия. Во всяком случае, в донесениях, докладах и рапортах заведующего Розыскным пунктом отсутствуют упоминания об этих “преступлениях бунтовщиков”. И это при том, что потерпевшими были должностные лица, что было разграблено имущество казенного предприятия, что был нанесен весьма серьезный ущерб деятельности по обводнению долины реки Чу. Скорее всего, позже, после возвращения в Верный, жандарм узнал и об этих эпизодах восстания киргизов, но расследовать их по горячим следам, находясь на месте преступлений, он не смог.
Поэтому неудивительно, что в феврале 1917 года, собрав и осмыслив всю эту информацию, ротмистр В.Ф. Железняков писал Директору Департамента полиции А.Т. Васильеву, сменившему на этом посту генерала Е.К. Климовича, в манере, которую трудно ожидать от жандарма[22]
… Разобраться, где кончается шпионство, и где начинается сыск, где кончается подавление беспорядков и начинается подстрекательство к ним, очень трудно, так как все это переплелось в один клубок…
Реакция петроградского начальства на этот доклад ротмистра была неожиданной – его отстранили от занимаемой должности. А еще через пару месяцев, в течение которых в России произошли революционные перемены и были упразднены Отдельный Корпус жандармов и Департамент Полиции, а жандармский ротмистр В.Ф. Железняков был взят под стражу и посажен на гауптвахту, он написал о подоплеке событий, произошедших летом 1916 года в Семиречье, уже без всяких философских сетований и сомнений[23]:
… за время моей службы в Верном я… принял все меры для предотвращения мятежа туземцев и последствий его по случаю набора рабочих от них, который считал и считаю по условиям его провокацией сверху.
Что касается лица, непосредственно виновного во всех этих преступлениях, то имя главного организатора провокационных акций ротмистр В.Ф. Железняков называл в нескольких донесениях, и прежде всего в пространном докладе, поданном Туркестанскому генерал-губернатору в ноябре 1916 года. Этим организатором, по мнению главы службы контрразведки Семиреченской области, был не кто иной, как полицмейстер города Верного штабс-ротмистр Ф.И. Поротиков. Ответственным исполнителем всего “дьявольского плана” был наманганский сарт Закир Исабаев, который и привлек к провокациям десятки, если не сотни своих агентов. О тех же лицах как о провокаторах многочисленных кровавых эксцессов писал генерал-губернатору А.Н. Куропаткину и инженер М.Т. Тынышпаев.
5.7. Настоящее ограбление, оставшееся в тени
В конце первой декады августа 1916 года, то есть в те дни, которые принято называть “началом восстания киргизов Семиречья” на территории Токмакского участка Пишпекского уезда произошло много криминальных происшествий. Ограбление оружейного транспорта, которому посвящено настоящее исследование, – лишь одно из преступлений тех дней. В архивных документах упоминаются жестокие убийства, поджоги, ограбления, произошедшие на территории Пишпекского уезда 7-9 августа 1916 года. При изучении обстоятельств этих дел, неизбежно напрашивается вывод о том, что все эти преступления, совершенные в течение двух суток, были связаны между собой. Казалось бы, чему удивляться: раз началось всеобщее восстание, то так и должно быть. Только вот содержание этих преступлений и отношение к ним властей, очень сильно различались. И эти отличия делают версию “всеобщего организованного бунта” киргизов крайне сомнительной. Скорее наоборот, они подтверждают теорию организованной серии локальных провокаций.
Выше рассматривалось “ограбление казенных денег, сопровождавшееся убийством четырех почтальонов”, которое оказалось откровенной выдумкой, “дымовой завесой”. К сожалению, того же нельзя сказать о другом крупном ограблении, совершенном в Пишпекском уезде в те же дни, когда был захвачен транспорт с оружием. Сведения об этом преступлении обнаружены нами в “Справке о событиях на Кеминском заводе лесных материалов” (далее – “Справка…”), составленной одним из сотрудников “Управления работ по орошению Чуйской долины” (ЧУПР)”. Эта организация, которую часто называли “партия Васильева”, по имени ее руководителя инженера В.А. Васильева, в 1914-1916 годах была крупнейшим и богатейшим производственным объектом всего Семиречья. Когда губернатору Семиреченской области, генерал-лейтенанту М.А. Фольбауму требовался автомобиль, он просил об этом инженера В.А. Васильева, у которого в распоряжении было целых три авто. Других автомобилей в области просто не было.
Так вот этой казенной организации, относящейся к Министерству Земледелия, в 1916 году был нанесен настолько серьезный ущерб, что она надолго полностью прекратила все работы. Один из элементов этого ущерба описан в упомянутой “Справке… “, хранящейся в фонде ЧУПРа в ЦГА КР. Приведем ее полностью[24]:
О событиях на Кеминском заводе лесных материалов.
Транспорт в полном своем объеме выполнял работу по вывозке лесных материалов с завода в Б. Кебине на строительные участки. Весь транспорт для большего удобства в пути был разделен на пять обозов, из которых 4 бычьих выполняли работу с передаточного пункта у станции Джиль-Арык (урочище Кызыл-Курган) до строительных участков, лошадиный же обоз вывозил лес из горной местности до равнины.
Передаточный пункт
Передаточный пункт служил для перегрузки леса и на этом пункте производился ремонт телег, бричек, сбруи и ковка лошадей, где были устроены кладовая для хранения инструментов и материалов, кузница, тельная и шорная мастерские и склад под овес и клевер.
6-го августа на передаточный пункт пришел бычий обоз – 27 пар, то есть 54 быка, 7-го числа он был нагружен и 8-го должен был при полной нагрузке отправиться. В ночь на 8-ое августа пришли еще два обоза, лошадиный в 35 лошадей и бычий в 33 пары, т. е. 66 быков. Как только собрались три обоза, часть рабочих сделала забастовку, требуя увеличения жалования и выдачи денег вперед, грозя уходом, и часть из них из первого обоза отказалась ехать, чем и объясняется скопление трех обозов при передаточном пункте.
В ночь на 9-ое августа часов в 12 ночи на передаточный пункт было произведено нападение массой в 300 человек киргиз, которые, прежде всего, забрали из конюшен лошадей и угнали вышеуказанных лошадей и быков. Русские рабочие разбежались, киргизы же рабочие перешли на сторону мятежников. Вскоре, по словам рабочих Михаила Гуржина, Василия Червякова и Егора Третьякова, на пункте вспыхнул пожар, был подожжен склад клевера, сена и овса, далее пожар распространился… перешел на конюшни и кладовую для хранения инструментов и материалов, кузницу, тельную и шорную мастерские, и жилые помещения, где погибло все, указанное в ведомости.
Телеги же и брички были, видимо, свожены на место, обложены лесными материалами и сожжены вместе с наложенным на них лесом.
Заведующий транспортом Кирьяков
22 июня 1917 г.
Приведенные в “Справке… ” заведующего транспортом ЧУПРа обстоятельства разгрома склада строительных материалов крупнейшей казенной организации Семиреченской области дают все основания сделать заключение, что это было очень серьезное преступление. Первое, что обращает на себя внимание, – это не просто корыстный, грабительский, но и “вредительский” характер этой акции. Мало того, что преступники угнали более половины поголовья тяглового скота ЧУПРа (в XX веке это равносильно уничтожению значительной части машинного парка крупного строительства), в ходе набега ими было уничтожено большое количество другого имущества “партии Васильева”. Подобные поджоги преступники, опасающиеся расследования, устраивают для того, чтобы замести следы. Но зачем это нужно было делать “повстанцам”, объяснить трудно. Никогда в истории мятежники не считали себя преступниками и заметанием следов не занимались. В то же время подобные действия часто совершали те, кто, пользуясь сумятицей мятежей и бунтов, вершит свои темные дела “под шумок”. Поэтому этот поджог вызывает подозрения.
Второе подозрительное обстоятельство заключается в том, что налет этот имел явные признаки тщательной предварительной подготовки, так как счесть “случайным совпадением” происходившее в течение трех дней накопление на пункте целого стада скота и последовавшую за тем забастовку извозчиков может только очень наивный человек. В этих событиях чувствуется режиссура опытного и хорошо информированного преступника, к тому же облеченного властью.
Третий момент, обращающий на себя внимание, заключается в том, что, учитывая время свершения преступления, это ограбление с полным основанием можно было рассматривать как одну из акций, осуществленных в рамках “киргизского восстания”. Рассказ о 300 киргизских налетчиках и переходе на их сторону возчиков-киргизов вполне укладывался в “губернаторскую версию” событий о заранее спланированном бунте. Поэтому следовало ожидать, что уездные власти включат угон скота и поджог склада в перечень преступных действий киргизов в первый день восстания. Однако этого не произошло: ни одного упоминания об этом событии не было ни в оперативных сводках, поданных в августе 1916 года, ни в последующих обобщающих докладах. Первый документ, в котором упоминается этот набег, – приведенная выше “Справка… “, направленная на имя инженера В.А. Васильева в июне 1917 года. Этот документ был составлен не полицейскими чинами и не следователями, а сотрудником ЧУПРа. Заметим, что о сожжении лесопильного завода в долине Чон-Кемина, находившегося на балансе того же ЧУПРа, говорилось в рапортах семиреченских чиновников, начиная с 20-х чисел августа 1916 года, позже упоминание об этом было в докладе и. о. начальника Пишпекского уезда Ф.Г. Рымшевича[25]. Однако о разграбленном и сожженном складе, расположенном на территории того же уезда, – ни в одном документе не было сказано ни слова.
Возможно, причина такого замалчивания заключается в следующем. Внимательный анализ событий, предшествовавших собственно ограблению передаточного пункта, дает серьезные основания предположить, что ограбление производственного объекта с большим штатом рабочих, да еще вблизи от почтовой станции Джиль-Арык, могли организовать и совершить только лица, причастные к осуществлению перевозок ЧУПРа. Ведь ни один посторонний человек, незнакомый с принципами работы пункта, не смог бы свести вместе сразу три обоза. Для этого нужно было сознательно нарушить график перевозок, что и было сделано. То есть передаточный пункт “готовили к ограблению”, начав подготовку, как минимум, за два дня до налета. Такой уровень организации означает, что киргизы к данному ограблению могли быть причастны лишь косвенно, в роли привлеченных исполнителей.
Совершенно ясно, что всей работой по обводнению долины реки Чу, в том числе заготовкой и поставкой лесных материалов, руководили местные чиновники Министерства Земледелия, структурной единицей которого являлся ЧУПР. Случайное стечение обстоятельств крайне маловероятно. Также трудно поверить, что такую многоходовую акцию провернули неграмотные и не говорящие по-русски возчики-киргизы. Скорее тут просматривается рука опытных аферистов вроде Закира Исабаева и его шефа полицмейстера Ф.И. Поротикова. Эти подозрения только усиливаются, если вспомнить, что рядом с передаточным пунктом находилась почтово-телеграфная контора и караван-сарай Джиль-Арык. Несмотря на эту близость, никаких сообщений об этом серьезном преступлении в эти дни ни в Пишпек, ни в Верный подано не было. Об ограблении передаточного пункта нет упоминаний ни в ежедневных докладах генерал-губернатору, ни в переписке областных и уездных военных начальников. Как следствие – этот инцидент практически не упоминается в историографии восстания[26]. Видно, что-то мешало расследовать такое разорительное для казны ограбление ранее, но что именно – оставалось совершенно неясным. Попробуем восполнить этот пробел, чтобы понять, почему этот разгром не был расследован “по горячим следам”, а “Справка… ” заведующего транспортом Кирьякова была составлена почти через год после того, как произошло ограбление.
Если принять версию “Справки… ” и рассмотреть ее вместе с информацией о захвате транспорта с оружием, то возникает картина двух разбойных нападений, произведенных в течение 12 часов. Ситуация выглядит следующим образом. В час ночи 9-го августа некая шайка напала на передаточный пункт и, не встретив никакого сопротивления, угнала целое стадо тяглового скота, скопившегося там вследствие забастовки извозчиков. Заметая следы, налетчики сожгли все строения пункта, а скот угнали “в неизвестном направлении”. Нападавшие киргизы были настолько страшны, что в страхе “разбежались” не только русские рабочие, которые незадолго до этого “сделали забастовку”, но и администрация передаточного пункта. Причем страх был настолько силен, что ни один из “разбежавшихся” не посмел даже рассказать об этом налете. В результате это масштабное ограбление казенного учреждения прошло, во-первых, совершенно бескровно – при захвате пункта не было ни одного погибшего или раненого, а во-вторых – без каких-либо последствий, то есть без проведения расследования и без возбуждения уголовного дела. О нем вспомнили только через 11 месяцев. Фантастика, по-другому не назовешь, тем более, что на этом дела не завершились.
В то время, когда якобы совершался налет в районе почтовой станции Джиль-Арык, на восточном выходе из Боомского ущелья на почтово-телеграфной станции Кок-Мойнок, готовился к очередному перегону транспорт с оружием. Извозчик и конвой транспорта, как будто не подозревая о начале восстания, спокойно собрались и с рассветом тронулись в путь по местности Кутемалды в сторону Рыбачьего. Около полудня, не доезжая 5-6 верст до берега Иссык-Куля, на обоз напала еще одна шайка вооруженных ружьями киргизов. И опять, также как в случае с лесным передаточным пунктом, нападение закончилось полным успехом киргизских повстанцев, гибелью и/или бегством вооруженных русских конвоиров. Вот такая картина, свидетельствующая о хорошо спланированном “киргизском заговоре”. Как тут не вспомнить о “переданном по телеграфу сигнале “Умер Абдулла Баякин”, о котором, как о призыве к всеобщему восстанию, сообщал в одном из своих докладов вр.и.д. начальника пишпекского уезда подполковник Ф.Г. Рымшевич[27], но который решили оставить без внимания и областное начальство в Верном, и краевое – в Ташкенте.
Каждое из двух описанных нападений, взятое по отдельности, выглядит более-менее правдоподобно, а взятые вместе – хорошо укладываются в версию заговора с целью “организованного восстания”. Но в таком случае мы возвращаемся к тому же вопросу: почему о разгроме лесного передаточного склада ничего не сообщалось в многочисленных докладах?
5.8. Инженер К.Л. Бондырев опровергает
Можно было, конечно, не мучиться этим вопросом, принять вполне убедительную, на первый взгляд, “Справку… ” заведующего транспортом Кирьякова, и забыть про этот эпизод, тем более, что он не сопровождался человеческими жертвами. Так бы мы и поступили, если бы в 2018 году не познакомились с рядом уникальных документов. Речь идет о “Материалах о восстании киргизов”, которые в 1980 году прислала в Институт истории АН Киргизской ССР Н.А. Бондырева-Полторацкая, бывшая жена К.Л. Бондырева – инженера “партии Васильева” и ответственного исполнителя работ по орошению Чуйской долины[28]. Наиболее интересные фрагменты этих материалов разобраны, оцифрованы и размещены для всеобщего ознакомления на сайте daniyarov.kg в рамках подготовки к публикации настоящего расследования. В состав этих документов входит собственноручная записка инженера К.Л. Бондырева, в которой имеется упоминание разгрома лесного передаточного пункта ЧУПРа. Всего лишь одна фраза, без подробностей[29]:
В 5 часов утра была поднята тревога. Все были на ногах. Ночью было нападение на лесной передаточный склад. Угнаны все лошади (около 60) и волы.
Казалось бы, ничего противоречащего “Справке…” заведующего транспортом Кирьякова. Но дело в том, что записка инженера К.Л. Бондырева посвящена событиям, происходившим в течение одних суток – с позднего вечера 7 августа и до ночи следующего дня. Поэтому из его рассказа следует, что передаточный пункт был разграблен и сожжен не “в ночь на 9-ое августа часов в 12 ночи“, как написано в “Справке… ” заведующего транспортом Кирьянова, а… на сутки раньше: в ночь с 7 на 8 августа. Эта корректировка даты разгрома передаточного пункта имеет принципиальное значение для нашего расследования, так как в записке инженера упомянут и оружейный обоз.
Инженер К.Л. Бондырев описывает, как он, получив ночью с 7 на 8 августа от атамана Самсоновки известие о начавшемся киргизском бунте, счел необходимым вывезти всех работников ЧУПРа в безопасное место. Для того, чтобы забрать своих людей, К.Л. Бондырев поехал из станицы Самсоновской в лагерь гидротехников, располагавшийся на берегу реки Чу, неподалеку от почтовой станции Джиль-Арык, и, подъезжая к лагерю, он стал свидетелем следующей сцены[30]:
В это время по той стороне бурливой Чу, по Пржевальскому тракту спокойно тянулись шесть подвод. Возниц не было видно, они, видимо, были под брезентами и спали. Когда я немного отъехал и поднялся на террасу, увидел на той стороне Чу быстро мчавшихся всадников в количестве около 15 человек, они полным карьером[31] подскакали к подводам, но потом круто повернули обратно, когда на подводах из-под брезентов выглянули солдатские фуражки.
Как потом оказалось – это был транспорт оружия в Пржевальск.
Я остановился: эта сцена происходила в саженях 70-100 от меня, а обратно мчавшиеся киргизы – в саженях 30-40, приходилось решать моментально. Нет, трудно выпустить первую пулю по человеку, и я, проводив их глазами до крутого подъема в горы, по которому они исчезли, вернулся обратно на домики. Начиналась эвакуация.
Эта информация принципиально меняет всю картину событий. Прежде всего, благодаря этой записи можно точно установить, где находился транспорт с оружием утром 8 августа. Как мы и предполагали, в это время он только тронулся от караван-сарая Джиль-Арык в сторону Боомского ущелья. А вот следующий факт – сенсация: оказывается, первая попытка нападения на этот транспорт была совершена утром 8 августа. Но она была отбита… высунувшимися из-под брезента солдатскими фуражками. То есть грабители, подъехав поближе, поняли, что они делают что-то неправильно и отказались от своей затеи. А возможно, что и не “поняли”, а им это сказал или приказал, кто-то из конвоиров, сопровождавших транспорт. Как бы то ни было, но факт примечательный.
Еще важнее в рассказе К.Л. Бондырева то, что, согласно его словам, оружейный обоз и сопровождавшие его люди провели ночь с 7 на 8 августа в караван-сарае почтовой станции Джиль-Арык, в непосредственной близости от которой в эту же ночь была разграблена и сожжена передаточная база. Этот налет, как следует из “Справки… ” заведующего транспортом Кирьянова, завершился колоссальным пожаром, который в ночной темноте должен был быть виден на десяток верст вокруг. Не видеть или не знать этого старшина почтовой станции, хозяин караван-сарая и их постояльцы не могли категорически. И, тем не менее, проснувшиеся рано утром в 5 километрах от пылающего склада возчик и конвой оружейного транспорта как ни в чем не бывало направились не в находящееся поблизости крупное русское селение Самсоновка, а повели лошадей в заселенное киргизами Боомское ущелье, где за каждым поворотом можно было попасть в засаду.
Мало этого, люди, сопровождавшие военный груз, ничуть не всполошились, даже когда на них было совершено нападение. За световой день 8 августа обоз прошел 26 верст по Пржевальскому тракту от станции Джиль-Арык через Боомское ущелье к почтовой станции Кок-Мойнок, расположенной на восточном выходе из ущелья. Переночевав в караван-сарае при станции, утром следующего дня транспорт двинулся по местности Кутемалды в сторону Рыбачьего, где около полудня, подвергся второму нападению киргизов, на сей раз успешному. Вот такая картина, свидетельствующая о “коварном киргизском заговоре”.
На наш взгляд все это больше похоже на авантюрный роман третьесортного писателя или на еще один фрагмент того “вестерна”, который решил пересказать ротмистру В.Ф. Железнякову почтовый чиновник Муховиков.
5.9. Самые достоверные показания
Здесь надо сделать одно важное замечание о степени доверия к различным источникам. Если взять всю совокупность имеющихся документов о событиях 1916 года, то, на наш взгляд, сведения, представленные в записях инженера К.Л. Бондырева, так же, как и дневниковые его жены – Н.А. Бондыревой-Полторацкой, имеют самый высокий уровень доверия. Сведения, представленные в записях этой супружеской пары, абсолютно достоверны. Авторы их могли ошибаться в каких-то оценках и предположениях, их заключения могли быть основаны на недостоверных слухах или ложной информации третьих лиц, но ни одного слова сознательной лжи в этих записках нет.
Например, в записях Н.А. Бондыревой-Полторацкой есть фраза, касающаяся наличия огнестрельного оружия у атаковавших село Самсоновское киргизов. Рассказывая о событиях утра 9 августа, жена инженера пишет
У нападавших киргиз объявилось огнестрельное оружие, захваченное в том обозе, который направлялся в Пржевальск и который Костя видел утром 8 августа. Обоз был почти без охраны, и возчики и солдаты были перебиты киргизами, едва обоз втянулся в ущелье, а винтовки из обоза стали стрелять по нас.
Молодая женщина не знает и не может знать, что киргизы захватили транспорт только днем 9 августа, и потому у нападавших на селение киргизов ружья могли появиться не ранее полудня следующего дня. К тому же сотрудник партии И.Г. Назаров был убит ружейным выстрелом еще 8 августа, значит огнестрельное оружие было у нападавших еще до захвата обоза. Поэтому предположение Н.А. Полторацкой не соответствует действительности. Но это – не ложь, которая постоянно звучит в показаниях Муховикова, которая чувствуется в “Справке…” Кирьякова. Это всего лишь ошибочное суждение, вызванное отсутствием достоверной информации. Такие ошибки свидетельствуют об искренности автора дневника, они не уменьшают, а напротив, увеличивают убежденность в искренности повествователя, доверие к его словам.
Это доверие обусловлено, прежде всего, тем, что записи сделаны двумя высоко образованными интеллигентными людьми, никаким образом не заинтересованными в искажении фактов. Каждая строчка этих материалов дышит правдой, в чем легко убедиться, прочитав их. Во-вторых, записи эти касаются исключительно тех событий, участниками и непосредственными свидетелями которых были супруги Бондыревы. В-третьих, – записи были сделаны непосредственно в октябре-ноябре 1916 года, когда все события были свежи в памяти. В-четвертых, каждый из супругов Бондыревых сделал свои записи самостоятельно, независимо от другого и это позволяет сравнивать и сличать приведенные ими факты. Вследствие этих обстоятельств доверие к записке инженера К.Л. Бондырева несравненно выше, чем к “Справке… ” заведующего транспортом Кирьякова, написанной почти через год после разгрома передаточного пункта, да еще со слов неких рабочих, которые сначала “устроили забастовку”, а потом “разбежались от страха”.
Если же факты, приведенные в “Справке…” Кирьякова скорректировать с учетом записей К.Л. Бондырева, то становится ясным и ответ на вопрос, почему об ограблении передаточного пункта не было заявлено сразу же и почему это преступление скрывалось почти целый год.
Если бы кто-то, обладающий минимальной умением мыслить логически (например, ротмистр В.Ф. Железняков или юрист Г.И. Бройдо), начал расследовать этот эпизод по горячим следам, то все “белые нитки” этого ограбления мгновенно вылезли бы наружу. Даже при поверхностном анализе сразу возникает впечатление неестественности произошедшего, и появляются вопросы. На каком основании и кем персонально был приостановлен налаженный процесс транспортировки древесины? Кто был организатором “забастовки”? Какие действия были предприняты руководством передаточного пункта? На эти вопросы пришло бы отвечать лицам, работавшим на лесной передаточной базе.
Также появились бы вопросы к лицам, обеспечивавшим транспортировку оружия. Например, как могли люди, перевозящие казенный военный груз, спокойно отправиться в путь, если буквально на их пути совершается столь дерзкое нападение на казенное предприятие? Почему никто из конвойных обоза не доложил о происходящем уездному или областному начальству и не затребовал усиления охраны? Почему из Токмака не послали гонцов, чтобы догнать обоз и предупредить об опасности?
Если же исходить из предположения, что и отправление обоза с оружием прямо в руки киргизам, и ограбление ЧУПРа были запланированы и осуществлены аферистом Закиром Исабаевым и его “сворой жандаров”, получившими задание полицмейстера города Верного Ф.И. Поротикова “обеспечить киргизское восстание”, то перечисленные вопросы либо отпадают, либо получают простые и логичные ответы.
Поэтому, на наш взгляд, и “отправка транспорта с оружием” и “разгром лесного передаточного пункта” – это две грубых преступных инсценировки, осуществленные для создания видимости “восстания киргизов”. Причем, если захват оружия имел исключительно провокационный характер, то ограбление передаточного пункта изначально было уголовным преступлением – грабежом, и принесло немалую выгоду преступникам. При этом организаторы этих афер ни на минуту не забывали, что в Семиречье есть Розыскной пункт и его заведующий ротмистр Отдельного корпуса жандармов В.Ф. Железняков. И потому понимали, что, если в одну “байку” о задуманном и успешно осуществленном киргизами набеге еще можно было как-то поверить, то две подобные истории о преступлениях, совершенных в одном и том же районе и приблизительно в одно время, становились уже абсолютно неправдоподобными. Поэтому нужно было выбирать что-то одно. И организаторы “восстания киргизов” из полицейского управления города Верного выбрали “транспорт с оружием”.
А сто голов тяглового скота, похищенные у казенной организации, люди Исабаева и Поротикова просто присвоили.
5.10. Делегат от Самсоновки А.А. Иванов докладывает
В Токмакском участке Пишпекского уезда в 1916-1917 годах проживало порядка 20 тысяч европейцев. Взрослых мужчин из них вообще было несколько тысяч. Любая важная информация, какой являлось все, что относилось к “восстанию киргизов”, мгновенно становилась известной каждому из них. Поэтому нет ничего удивительного в том, что о проехавшем по единственному почтовому тракту обозе с оружием и его разграблении знали все жители участка. Многочисленные свидетельские показания подтверждают это. Не могли остаться незамеченными и такие значительные преступления как разгром лесного передаточного пункта или поджог лесообрабатывающего завода в долине Чон-Кемина. Однако об этих разорительных для ЧУПРа происшествиях, в реальности которых не может быть сомнений, информации практически нет.
Точно также крайне редки упоминания о двух жестоких убийствах, совершенных русскими поселенцами в ночь на 9 августа 1916 года в Токмаке и соседней Покровке. О том, что несколько крестьян во главе с Токмакским старостой ночью вырезали и закололи вилами Шамсинского волостного управителя, его двух жен и малолетних детей, ставших добровольными заложниками, стало известно только вследствие доноса односельчанина убийц. Доносчик пытался шантажировать старосту-душегуба, требуя, чтобы это “должностное лицо” дало ему справку о якобы разоренном киргизами хозяйстве. Староста отказал (видно не очень опасался, что уездные власти будут расследовать это убийство), и тогда жадный и мстительный крестьянин не только донес следователям о разбойном нападении на знатного киргиза, но и указал место захоронения жертв преступления. Несмотря на то, что именно эти ночные убийства (а вовсе не реквизиция на окопные работы) спровоцировали нападение на Токмак и Покровку киргизов Загорных волостей под руководством Канаата Абукина, и то, что по убийствам проводилось следствие, о них очень мало упоминаний и в документах, составленных в 1916-1917 годах, и в исторической литературе.
И напротив, слухи об ограблении казначейской почты, хотя и были явной выдумкой, всплывали несколько раз и даже вошли в официальные документы, благодаря чему упоминаются в некоторых работах по истории восстания и век спустя.
Такой “живучей” была и ложь о захвате 8 или 9 августа киргизами некоего “табуна из 600 лошадей”, закупленных для армии и гнавшихся отделением конского запаса из Пржевальска. Это фиктивное ограбление иногда называют вместе с захватом транспорта с оружием, приписывая оба преступления киргизам из рода сарыбагиш, то есть “шабдановцам”. То, что не подтверждаемое никакими документами исчезновение огромного казенного табуна было сознательно запущенной дезинформацией подтверждает использование этой лжи в развернутой в 1917 году кампании по дискредитации всего киргизского сообщества и пресечению их попыток вернуться на прежнее место жительства после “падения кровавого режима царя Николая”.
Примечательно, что упоминания о табуне, возникшие в августе-сентябре 1916 года, несколько поутихли после октябрьского визита генерал-губернатора А.Н. Куропаткина в Семиречье и “убийственного” разноса, который был учинен им губернатору М.А. Фольбауму. Но, как только разжалованного генерал-адъютанта изгнали из Ташкента и все инициированные им уголовные дела по преступлениям в отношении киргизов были закрыты по указанию министра юстиции Временного Правительства А.Ф. Керенского, байки про “ограбления” опять были пущены в ход.
Наверное, последним по сроку издания официальным документом, в котором упоминается транспорт с винтовками, является Постановление № 245 от 15 мая 1917 года, которое Центральный Войсковой Семиреченский казачий исполнительный комитет, заседавший в Верном, направил военному министру Временного Правительства. Основываясь на докладе некоего “делегата” из станицы Самсоновской А.А. Иванова, новый “демократический” орган исполнительной власти Семиречья сообщал в Петроград[1]:
“1) В ночь на 3-е августа в ущелье Боамском киргизы ограбили у следовавшей казенной почты лошадей (свидетель почтово-телеграфный работник г. Сушков, а также может подтвердить население Быстрорецкой волости).
2) Утром 8-го августа сделали нападение на селения Орловское и Новороссийское и в то же время на перегоне между станцией Джил-Арык и селением Быстрорецким ограбили до шестисот лошадей, гнавшихся нижними чинами конского запаса из Пржевальска на Токмак, а нижние чины взяты были в плен, причем некоторые из них, хотя и возвратились, но ограбленные и побитые, а одному из них побои были нанесены тяжкие. Обстоятельство это должно быть известно командиру Пишпекского отделения конского запаса или Пишпекскому уездному начальнику, в общем же может подтвердить население Быстрорецкого и даже Токмакской волости.
3) В то же время обнаружено, что телеграфные столбы по Пржевальскому тракту подрезаны и проволока снята, это известно почтово-телеграфному ведомству и пребывавшему в то время в Токмаке помощнику начальника Туркестанского почтово-телеграфного округа, а также может подтвердить и население Быстрорецкого и Токмакского (сел).
4) В то же время на почтовом тракте за Джил-Арыком к Кутемалдам был ограблен транспорт с винтовками и боевыми патронами, и об участи конвоировавших этот транспорт нижних чинов и возчиков неизвестно до сих пор и т.п.
В последующее время наступление продолжалось на казачью станицу Самсоновскую, на селения Быстрорецкое, Белопикетское, Ново-Александровское, Токмакское, Покроввское, Ивановское, Юрьевское, Ионовское, а также погромлены, ограблены попутно и пожжены почтовые станции, постоялые дворы, все постройки, имеющиеся на Иссагатинских минеральных водах, и имущество, хутора, пасеки и проч.”
Далее “делегат А.А. Иванов” упоминает осаду Самсоновки и Ново-Российского, бегство жителей малых селений в более крупные, подробно описывает разгромы церквей, а также приводит формы жестокого обращения киргизов с пленными, и даже возмутительные факты “привлечения оставшихся в живых пленных в качестве рабочих и пастухов, как на местах их стоянок, так и при перекочевках и побегах…” В заключение в Постановлении № 245 отмечается, что киргизы не испытывают никакого раскаяния, не возвращают пленных и скот, и не хотят возмещать убытки. На основании всего изложенного делается вывод, что без удовлетворения всех названных требований добрососедское проживание невозможно, и военному министру следует исходить из того, что это станет возможным “только при новом поколении”.
Постановление № 245 казачьего Исполкома примечательный документ. И по содержанию, и по форме – это декларация итогов “киргизского восстания” и принципов организации жизни в Семиречье. Жизнь эта виделась авторам вполне ясно: киргизы каются и отдают все, что у них имеется, а казаки – правят и получают контрибуции. О крестьянской, переселенческой части семиреченского населения в Постановлении № 245 не сказано ни слова. И это при том, что летом-осенью именно погибали в основном только новоселы и киргизы, и они же полностью лишились своего имущества. Казаки же не пострадали категорически. Они и крестьяне-старожилы были настоящими выгодополучателями “восстания”.
С точки зрения главной темы нашего расследования в этом документе примечательны три момента. Во-первых, очень интересен перечень преступлений, в которых автор обвиняет киргизов. В этом списке перемешаны реальные события и деяния, которых не было, но о которых распространялись слухи. В то же время, в перечень не вошли разгромы, грабежи и поджоги объектов ЧУПРа, убийство сотрудников этой организации. И это пишет “делегат станицы Самсоновской”, в которой собственно и произошли все эти события, где были похоронены убитые сотрудники “партии Васильева”. Такая избирательность обвинений не может быть случайной: она отражает позицию казачества и их претензии.
Второй момент связан с очередностью событий. Через 8 месяцев после начала беспорядков в Семиречье житель Самсоновки утверждает, что транспорт с оружием был захвачен 8 августа и лишь “в последующее время” беспорядки продолжились наступлением на его родное село. То есть даже спустя почти целый год в казачьей среде упорно настаивали на безусловно лживой версии о захвате оружия как о “спусковом крючке” для всех остальных агрессивных действий киргизов. О том, что истинное положение дел было известно составителям Постановления № 245, говорит указание места нападения на транспорт – “за Джил-Арыком к Кутемалдам”. Любому человеку, знакомому с расположением почтовых станций на Пржевальском тракте, очевидна лукавость и абсурдность такой адресации: между эназванными двумя пунктами более полусотни верст и почти два дня пути. Но составители Постановления не утруждали себя географическими тонкостями, а потому смешали в одно целое наименование “запланированного места захвата” и название того места, где это произошло в реальности. При этом авторы Постановления № 245 не замечают, что, сообщая об избитых и ограбленных у Токмака нижних чинах отделения конского запаса, они дают основание для вопроса: “А для кого же в таком случае везли винтовки в Пржевальск, если официально заявленные получатели оружия 8 августа уже были в Чуйской долине и умудрились “разминуться” на Пржевальском тракте?” Ну как тут не вспомнить абстрактный анекдот от Юрия Никулина: “По одноколейной дороге навстречу едут два скорых поезда и… не сталкиваются. Как так? – А не судьба…” Вот и здесь тоже, видно, “не судьба” была.
И наконец третье, на что следует обратить внимание – это частота упоминания в Постановлении казачьего Исполкома сотрудников почтового ведомства в качестве “свидетелей преступлений”. Совершенно новой и неожиданной является информация, что во время событий в Токмаке находился “помощник начальника Туркестанского почтово-телеграфного округа“. Высокопоставленный чиновник приехал из Ташкента в захолустный Токмак ровнехонько к “восстанию”. Сопоставляя эту информацию с пребыванием там же еще одного столичного чиновника – помощника прокурора Верненского окружного суда, невольно приходишь к выводу, что эти начальники краевого и областного уровня, прибывшие в Токмак и не афишировавшие своего пребывания там, являлись эмиссарами местных властей, направленными заранее для обеспечения “правильного хода восстания”. Присутствие в Токмаке столь значимых фигур вполне может объяснить ту смелость, граничащую с наглостью, которую позволяли себе почтовые работники токмакской почтово-телеграфной конторы по отношению к заведующему Верненским розыскным пунктом жандармскому ротмистру В.Ф. Железнякову.
В целом же Постановление № 245 производит впечатление документа, в котором тайные цели всей авантюры с “реквизицией киргизов на окопные работы” декларируется в своей явной, хищнической, колонизаторской форме. Поэтому перечень “киргизских преступлений” и требований к киргизам (как и в случае с заявлениями И.А Поцелуева) выглядит как переведенные в ультимативную форму “обоснование и план восстания киргизов”, разработанные в Полицейском управлении Семиреченской области в июле 1916 года. Ну, а поскольку, с одной стороны, не все пункты плана были успешно реализованы, а с другой – часть “преступлений” киргизов, не входивших в план, была “внесена” и совершена в реальности уже на стадии исполнения, обвинительная часть Постановления № 245 получилась такой абсурдной – одновременно и не полной, и ложной. В частности, это касалось заявления о неизвестности “участи конвоировавших этот транспорт нижних чинов и возчиков“.
[1] РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 4639. Л. 67–70. – Постановление центрального войскового Семиреченского казачьего исполнительного комитета
5.11. Оживший участник событий
В приведенных выше выписках, сделанных историком Л.В. Лесной из показаний, которые староста почтовой станции Муховиков дал ротмистру В.Ф. Железнякову, однозначно указано, что “возчик татарин, ехавший с транспортом, был убит”. Скорее всего, делая такое заявление, Муховиков искренне верил, что эти слова соответствуют действительности. Можно себе представить, как бы он удивился, узнав, что в фонде Главного Управления Генерального Штаба РГВИА имеются показания того самого «возчика татарина», который в приведенной выше цитате значится как убитый. Показания хозяина лошадей, везших телеги с оружием, были получены в ноябре 1916 года в российском Консульстве в Кашгаре, куда плененный киргизами возчик был доставлен вместе с другими пленными русскими, уведенными в Китай, а потом освобожденными стараниями драгомана Консульства Г.Ф. Стефановича. Полный текст протокола был впервые опубликован нами еще в 1916 году в рамках проекта “Хроника Туркестанской Смуты”, а недавно был размещен как самостоятельный документ на сайте daniyarov.kg[32].
Показания 26-летнего верненского возчика Гайнуллы Шаймарданова в некоторых ключевых моментах совпадают с показаниями почтового чиновника Муховикова и лиц, с которыми беседовал техник И.А. Поцелуев. Учитывая, что и оказавшийся в Китае возчик, и приплывшие в Пржевальск конвоиры были убеждены в гибели друг друга, соответственно никак не могли согласовать показания между собой, их рассказы о событиях абсолютно независимы, и совпадающие детали происшествия можно считать истинными.
Важным моментом для нашего расследования является то, что в показаниях Г. Шаймарданова полностью отсутствуют упоминания о почтовых повозках, следовавших вместе с его обозом 9 августа 1916. Вряд ли татарский возчик забыл или стал скрывать это обстоятельство. Либо никаких посторонних повозок в составе обоза не было, либо письмоводитель Российского императорского Консульства в Кашгаре П.В. Зиновьев не стал включать эту информацию в протокол. Нельзя исключать, что чиновник, допрашивавший по поручению Российского императорского консула жителя Верненской татарской слободки, решил, что упоминание о неких посторонних лицах, следовавших вместе с военным транспортом и к тому же счастливо избежавших смерти и плена, будут лишними. И все же более реалистичным представляется предположение, что староста почтовой станции Муховиков просто фантазировал, чтобы запутать следствие и заставить ротмистра В.Ф. Железнякова тратить время на поиск несуществующих свидетелей. Напомним, что техник И.А. Поцелуев, хотя и был “поражен” фактом захвата обоза, в своих показаниях тоже ни слова не сказал о том, что на приплывшем из Рыбачьего баркасе были не только названные им “почтовый чиновник и вахмистр Семиреченского казачьего войска Дмитриев”, но и какие-то женщины. Нет подобных упоминаний и в записях архимандрита Иринарха. Так что из 4 прямых и косвенных свидетелей о присутствии в обозе посторонних лиц упоминал только почтовый работник Муховиков, что существенно снижает доверие к этой части его показаний.
В показаниях возчика обоза Г. Шаймарданова весьма интересны упоминания «сыновей Шабдана», которые якобы были в руках русских представителей, а потом отпущены. Такой поворот событий маловероятен. Поэтому непонятно, зачем эти сомнительные данные консульские работники оставили в протоколе, ведь они в какой-то степени дискредитируют их работу. Можно сделать предположение, что “сынами Шабдана” возчик назвал кого-то из многочисленного рода сарыбагишей, которых традиционно называли “детьми Шабдана”. А кто такой «сын Шабдана Джатак» это вообще загадка. Не исключено, что извозчик каждый раз говорил «сына Шабдана Джантаева», не указывая его имени, а письмоводитель П.В. Зиновьев записал так, как слышал.
Содержащиеся в показаниях возчика Г. Шаймарданова сведения об убийстве киргизами «в местности большой Тебен… 30 человек казаков с одним офицером», без сомнения, относятся к разгрому киргизами Атекинской и Сарыбагишевской волостей в долине реки Чон-Кемин (Большой Кемин) двух небольших отрядов под командованием Величкина и Дмитриева, пытавшихся проникнуть из Самсоновки к селению Ново-Российское 12-13 августа 1916 года. То, что число убитых русских в Кеминской долине по показаниям верненского возчика несколько завышено – неудивительно: во-первых, на момент допроса с августовских событий прошло уже три месяца, а, во-вторых, Г. Шаймарданов вряд ли мог видеть этот бой своими глазами, скорее слышал рассказы о нем от непосредственных участников.
Даже с учетом перечисленных несоответствий показания Г. Шаймарданова содержат важную информацию, а введение их в научный оборот, позволит исследователям анализировать этот документ и принимать решение, что в нем правда, а что – вымысел или повторяемые слухи.
5.12. Свидетельства киргизской стороны
Источниками всех приведенных выше сведений, – достоверных, сомнительных и откровенно лживых, – являются представители европейского населения Семиреченской области. Исключение составляет татарин возчик Г. Шаймарданов, но и он нанят европейцами. Создается впечатление, что ничего, сказанного или написанного об этом эпизоде представителями киргизского населения, до нашего времени не дошло. Учитывая масштабы и продолжительность репрессий и карательных акций, обрушившихся на киргизов начиная с сентября 1916 года и продолжавшихся почти 5 лет, можно было предположить, что все киргизы, участвовавших в захвате обоза были убиты или погибли во время Уркюна.
Но, к счастью, этого не произошло. Прежде всего, ни для кого не секрет, что лихолетье пережили все четыре сына Шабдана Джантаева. Те самые братья Шабдановы, которые были официально объявлены вдохновителями, организаторами, главарями и “душой” восстания. Несмотря на предпринятые попытки захватить их и покарать, несмотря на специально посланную для их поимки казачью экспедицию в Китай, несмотря на обвинения и репрессии, сыпавшиеся на них до последних дней жизни, Аман, Кемел и Исаметдин скончались в своих домах в 40-50-х годах, и только Мокуш был расстрелян уже во время сталинских репрессий[33]. Безусловно, эти люди могли бы ответить на множество вопросов о событиях 1916 года, которые остаются у историков. Но, увы, ни они сами, ни их дети (как минимум двое из которых были репрессированы) не оставили ни одного документа о том времени. Следует полагать, что в этой семье вообще было наложено табу на эту тему. Иначе трудно объяснить, почему ни один из четырех братьев не оставил ни строчки воспоминаний или комментариев по истории событий 1916 года. А если таковые были составлены в 20-е годы, то позднее – в сталинщину – все было уничтожено во избежание кар со стороны сталинских палачей.
Так что до настоящего времени ничего о трактовке этих событий кем-либо из четырех сыновей Шабдана Джантаева не известно. Остается только надеяться, что где-то в архивах еще прячутся их записи. Эти надежды не совсем тщетны, потому что известны и опубликованы документы, написанные братьями Шабдановыми по поводу других событий первой четверти 20-го века, более того, в последние годы в архивах выявлено несколько новых рукописей. Это значит, что Шабдановы не приняли обет молчания.
Надежду на то, что будет обнаружено и станет известно мнение кого-то из сыновей Шабдан-баатыра, подкрепляет история рукописи их двоюродного брата – Ыбрайыма Тёлеева, сына младшего брата знаменитого вождя сарыбагишей – Толо-ажы Джантаева.
5.13 Свидетельства от первого лица
Почти полвека в семье Жаныл Абдылдабек кызы – правнучки Шабдан-баатыра и внучки Самудина Шабданова хранилась рукопись с воспоминаниями о захвате обоза с оружием, написанная Ыбрайымом Тёлеевым, главным организатором захвата обоза, племянником Шабдана Джантаева, двоюродным братом Кемеля, Амана, Мокуша и Исаметдина Шабдановых. Записи эти Ыбрайым Тёлеев сделал в 1947 году и вручил Кемелю Шабданову, а тот – вместе со всем своим архивом передал на сохранение в семью Жаныл Абдылдабек кызы, которая и опубликовала их через 80 лет после описанных драматических событий.
Свои записи Ыбрайым Тёлеев написал на киргизском языке арабским алфавитом. В 1996 году в связи с 80-тилетием драматических событий записи были переложены на кириллицу и опубликованы на киргизском языке в сборнике материалов ҮРKҮН[34]. Но время была такое, что эта публикация, которая, казалось бы, должна была стать настоящей исторической сенсацией, осталась практически без внимания. К “круглым датам” появлялись газетные публикации с вольным пересказом воспоминаний организатора нападения на обоз и без ссылок на оригинальную версию, но и они тоже оставались незамеченными[35]. Во всяком случае, никаких фундаментальных работ, никаких коррекций сложившихся версий киргизского восстания на основании свидетельств главного участника событий за прошедшие почти что четверть века не появилось.
Поневоле приходишь к мысли, что виновны в этом молчании не “лихие 90‑е”, а наоборот – “косные 70-е”, когда сложилась и забронзовела версия событий, в том виде, в каком она была оформлена еще в 1916 году стараниями “умного и ловкого, но не отличающегося честностью” полицмейстера Ф.И. Поротикова и “способного на все обиралы“ Закира Исабаева. Поразительно, но шитая белыми нитками, насквозь фальшивая и нелогичная версия событий, предложенная беспринципным коррупционером и “аферистом”, в 1918-1919 годах служившим в отделе пропаганды в армии А.В. Колчака, и проходимцем-сартом, подозревавшемся в шпионаже, оказалась настолько удобной для всех общественно-экономических формаций, для всех идеологических систем, что принимается за достоверную вот уже целый век. А ведь именно эта пара негодяев, по сути, не только организовала провокации, приведшие к массовым убийствам и изгнанию киргизов с родных земель, она же заложила в план “восстания” и разгромы переселенческих поселков, и последующую “зачистку” всего побережья Иссык-Куля от европейских крестьян-самоселов. При этом категорически игнорируются мнения и показания казахского интеллигента М.Т. Тынышпаева, русского дворянина и жандармского “офицера розыска” В.Ф. Железнякова, дипломированного еврея-юриста, ссыльного социал-демократа Г.И. Бройдо и ряда других исторических личностей, включая генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина. Все эти хорошо информированные современники и свидетели тех событий в один голос говорят: в основе “восстания” лежит провокация и “земельный вопрос”. Но историки целый век затыкают уши. Им мила только конспирологическая версия “афериста Поротикова и обиралы Исабаева” о “тайном заговоре киргизских манапов, действовавших под указку немецких и турецких агентов”.
В 2020 году Жаныл Абдылдабек кызы перевела воспоминания своего двоюродного деда Ибраима на русский язык и предоставила право их публикации Фонду Санжарбека Даниярова. Эти воспоминания на киргизском и впервые на русском языках в день 104 годовщины нападения на оружейный обоз опубликованы на сайте daniyarov.kg[36].
Подробное описание обстоятельств, при которых племянник Шабдана Джантаева узнал о об оружейном транспорте и во главе небольшого отряда киргизов напал на него, имеют одно важное отличие от большей части показаний, приведенных в нашем расследовании. Это отличие заключается в том, что в рассказе Ыбрайыма Тёлеева практически отсутствуют недоговорки, умолчания и какие-либо противоречия здравому смыслу. Рассказ племянника Шабдана не оставляет без ответа ни один вопрос и практически не нуждается в комментариях. Более того, большая часть конкретных деталей, которые приводит организатор нападения на обоз, не противоречат соответствующим утверждениям других прямых свидетелей, будь то возчик Г. Шаймарданов или почтовый староста Муховиков. Зато сомнительные фрагменты, имеющиеся в рассказах двух последних, полностью отсутствуют в воспоминания киргизского “повстанца”. Ыбрайым Тёлеев, конечно же, не касается вопросов происхождения и назначения захваченного им оружия. Но он и не мог этого знать, поэтому и не пытается строить никаких предположений.
Примечательно, что в тексте воспоминаний он подробно рассказывает, как и кому распределил захваченные винтовки, но при этом ничего не говорит об эффективности использования этого оружия. Это единственное умолчание, на наш взгляд, является косвенным подтверждением гипотезы о том, что обоз вез исключительно некондиционное оружие, которое никоим образом не помогло восставшим киргизам. Все успешные выстрелы, которые были произведены Ыбрайымом Тёлеевым и его сыном как во время захвата оружия, так и в дальнейших стычках с карателями, были сделаны из того оружия, которое было у них и у бывших в составе отряда охотников еще до 9 августа.
5.14. Дополнительные свидетельства
С точки зрения достоверности очень важно, что описание событий, в изложении Ыбрайыма Тёлеева, в основных чертах подтверждается показаниями еще одного непосредственного участника нападения – охотника из Сарыбагишеской волости Жунуша Карачороева. Рассказ 72-летнего киргиза был записан в рамках акции по сбору свидетельств о событиях 1916 года, осуществленной в 1953 году студентами исторического факультета Киргизского государственного университета. В рамках подготовки настоящей публикации эти показания, также как и воспоминания Ы. Тёлеева, были переведены нами на русский язык и размещены на сайте daniyarov.kg[37]
Эти воспоминания о событиях 35-летней давности, записанные студентом со слов уже очень немолодого человека, безусловно, содержат какие-то неточности и искажения, рассказчик может ошибаться в численности участников событий, датах и интервалах, между отдельными эпизодами. Но в общем содержании и последовательности событий рассказы Ыбрайыма Тёлеева и Жунуша Корочороева совпадают и хорошо дополняют друг друга. В частности, это касается описания того, как киргизами была получена информация о приближающемся обозе. Как настойчиво указывал жандармский ротмистр В.Ф. Железняков, в начале каждой провокации стояли криминальные элементы из киргизской среды, которым довелось сталкиваться с полицией до лета 1916 года, а значит, быть зависимыми от Исабаева и Поротикова. Вот и Жунуш Карачороев, рассказывая о том, как они узнали об обозе, неспроста делает оговорку, что сообщил об этом Ыбрайыму человек по имени Кыдыраалы, о котором было известно, что он – вор. Ну разве хоть один вор ни с того ни с сего бросит свою затею с кражей брошенного хозяином скота и отправится за несколько верст, чтобы рассказать манапу о каком-то обозе? Это – нонсенс. Гораздо логичнее предположить, что этот Кыдыраалы – был специально послан “старшим конвоя” предупредить того из глав киргизских родов, который с наибольшей вероятностью мог решиться на такое ограбление. Заметим, что староста почтовой станции Муховиков в своих показаниях ротмистру В.Ф. Железнякову среди опознанных им нападавших на обоз киргизов называет человека по имени Кыдыраалы.
Эта версия Жунуша о получении первичной информации необязательно противоречит рассказу самого Ыбрайыма Тёлеева, так как Кыдыраалы мог явиться в аил и рассказать об увиденном им обозе сородичам Ыбрайыма, а уже они могли послать гонца, чтобы известить об этом отважного племянника Шабдан-баатыра. Зато обе эти версии категорически не укладываются в распространенную версию, что первым о транспорте с оружием узнал Исаметдин Шабданов, находившийся 7 августа в Пишпеке, и что именно он приказал своему кузену Ыбрайыму захватить оружие. Такой вариант событий явно имеет то же происхождение, что и постоянные утверждения о главенствующей роли братьев Шабдановых. А это – часть “губернаторской версии”, то есть ложь.
Дополнительным аргументом в пользу того, что слух о прибытии обоза с оружием распространяли сами конвоиры, является то, что уведомление о прибывшем транспорте получили сразу несколько волостей. Этот факт отражен в рассказе Элебеса Сулейманова, киргиза Семизбельской волости, который также был записан студентами в 1953 году и в настоящее время опубликован на сайте daniyarov.kg[38]. В 1916 году киргизу Семизбельской волости Э. Сулейманову было 34 года, и, как следует из его рассказа, он тоже в день захвата обоза был на местности Кутемалды. Об обозе с оружием люди его волости якобы узнали из письма, которое пришло днем ранее, то есть 8 августа. Когда семизбельцы приехали на место засады, там уже были сарыбагыши. По словам Элебеса он и его сородичи, во главе с волостным управителем Сагыном Ниязбековым, участвовали и в нападении, и в дележе добычи. Этот рассказ в основных моментах подтверждает слова Ыбрайыма и Жунуша, с той разницей, что, хотя сарыбагиши отрицали участие семизбельцев в самом нападении, они подтверждали, что людям, пришедшим с Сагыном, досталась значительная часть ружей и патронов,
Согласно рассказу Элебеса Сулейманова нападение киргизов Семизбельской волости на селение Рыбачье и бегство его жителей на лодках произошло на день ранее истории с обозом, но это – простительная ошибка памяти 70-летнего человека.
Третий рассказчик, который упоминает об обозе с оружием, – это русский крестьянин И.А. Жданов, который жил поселке Рыбачье и видел своими глазами момент прибытия на берег Иссык-Куля конвоиров обоза[39]. В 1916 году он был 17-тилетним юношей. По его словам, еще до нападения киргизов на поселок Рыбачье жителям стало известно, “что киргизы поехали встречать на Кутемалды обоз с оружием”. Кто именно сообщил – неизвестно, но важно то, что об этом обозе знали не только киргизы, но и переселенцы.
Об оружейном обозе было известно не только в непосредственной близости от станции Рыбачье, но и на противоположном берегу Иссык-Куля. В историческом фонде Центрального государственного архива Киргизской Республики есть копии материалов уголовного дела «О нападении на село Гоголевку», которое вел мировой судья В.Н. Руновский. В имеющихся в этом деле показаниях Евдокии Зиновьевны Груковой, грамотной 16-тилетней крестьянки села Гоголевки Пржевальского уезда, упоминается обоз с транспортом[40]:
Когда я спрашивала Чолпонбая, за что киргизы нас бьют и разоряют, то он сказал: «Нам вас жалко, но во всем виноват уездный начальник, он вас продал. Вот если бы он нам попался, мы бы его изрезали на куски: он с нас много брал, а потом еще и потому, что нас берут в солдаты». Кроме того, Чолпонбай говорил мне, что им, киргизам, было известно, что в Пржевальск едет оружие, они подкараулили транспорт и отобрали это оружие. У меня киргизы убили отца, мать, сестру и брата. Подписано Е. Груковой
Несмотря на то, что селение Гоголевка находится в 200 километрах от станции Кутемалды, это свидетельство некоего Чолпонбая в изложении 16-летний крестьянки Е.З. Груковой удивления не вызывает. Её показания не противоречит другим вышеприведенным свидетельствам, которые в совокупности приводят к простому выводу: захват оружия не был “счастливой случайностью”, как это настойчиво утверждали семиреченские администраторы. Информацию о двигающемся по киргизским землям транспорте сознательно широко распространяли, как продавцы на базаре: “А вот кому ружья и патроны? Налетай – отдаем даром!”
А коль так, значит, вся эта эпопея с оружейным транспортом и его ограблением от начала до конца была заранее спланирована, режиссирована и инсценирована администрацией Семиречья. По сути, киргизы во главе с Ыбрайымом Тёлеевым атаковали бутафорский транспорт. Их обманом вовлекли в спектакль. Но все последующее было страшной реальностью.
Что и требовалось доказать. Обобщенная версия, основанная на всей совокупности приведенных аргументов – в ЗАКЛЮЧЕНИИ. (все ссылки ниже)
Сноски в тексте
[1] «Восстание 1916 г. в Киргизстане. Документы и материалы, собранные Л. В. Лесной. Под редакцией и с предисловием Т. Р. Рыскулова». – Государственное социально-экономической издательство. – Москва, 1937. – С. 165. (Примечание 13)
[2] ЦГА КР. Ф. И-75. Оп. 1. Д. 49. Л. 22-27 – Записи Л. В. Лесной по истории восстания 1916 года. Раздел “Ограбления киргизами транспорта с оружием” – Опубл. https://daniyarov.kg/2020/09/20/dokument-n74-rasskaz-komendanta-pishpe/
[3] Эта ремарка, сделанная Л. В. Лесной, дает надежду на то, что уголовное дело о захвате обоза с оружием до настоящего времени хранится в Центральном государственном архиве Республики Казахстан и ждет своего исследователя.
[4]ИЯиЛ НАН КР. Рукописный фонд. Оп. Тарих. Д. 1519 (1). Л. 2-17 – Воспоминания Нургазы Кыдыралиева
[5] РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 4546. Ч. 1. Л. 236. Копия – Доклад от 6 августа 1916 г. помощника Туркестанского генерал-губернатора М.Р. Ерофеева военному министру Д. С. Шуваеву о беспорядках в Семиреченской области
[6] РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 4546. Ч. 1. Л. 233. Копия с копии – Доклад ротмистра Отдельного корпуса жандармов В.Ф. Железнякова 7 августа 1916 г. директору департамента полиции Е. К. Климовичу о восстании в Семиреченской области.
[7]ЦГА КР. Ф. И-75. Оп. 1. Д. 46. Л. 41-51об. Заверенная копия. – Доклад ротмистра В.Ф. Железнякова № 112 от 1 января 1917 г. Директору Департамента полиции
[8] ГАРФ. Ф. 102. Оп. 125. Д. 130. Ч. 1. Т. 3. Л. 161 – Резолюция директора Департамента полиции Е.К. Климовича на докладе ротмистра В.Ф. Железнякова № 20 от 9 сентября 1916 г. из Кутемалды
[9] РГИА. Ф. 1292. Оп. 1. Д. 1933А. Л. 475–505. Подлинник. – Доклад заведующего Верненским жандармским розыскным пунктом ротмистра В.Ф. Железнякова о причинах мятежа «киргизов» – Опубл. https://daniyarov.kg/2016/04/27/doklad-rotmistra-zheleznyakova/
[10] ЦГА КР. Ф. И-75. Оп. 1. Д. 46. Л.40-51. Заверенная копия. – Донесение ротмистра В.Ф. Железнякова от 31 января 1917 № 112 директору Департамента полиции – Опубл. https://daniyarov.kg/2020/09/10/dokument-n70-doklad-rotmistra-v-f-zhelez/
[11] Щеголев П.Е. Охранники, агенты, палачи / Вступит. статья, составление и коммент. Ф. М. Лурье. – М.: Просвет, 1992. – с.226
[12] Там же. – с.225.
[13] Котюкова Т.В. “Политические дела” в Туркестане в начале XX в.: “шпиономания” или “охота на ведьм”. Ислам в современном мире. 2016. Том 12. № 3. С. 155-176.
[14] Бакшт Д.А., – Секретный сотрудник жандармского управления между двумя революциями. – Вестник КГПУ им. В.П. Астафьева, 2014. – с. 213-217
[15]ЦГА РК. Ф. 44. Оп.1. Д. 19370. Л. 2-2об. Копия – Циркулярное сообщение № 31-35 начальника розыскного пункта г.Верного В.Ф. Железнякова о предводителях восстания
[16] ГАРФ Ф. 102. Оп. 125. Д. 130. ч. 1. т. 3. л. 201 – Донесение ротмистра В.Ф. Железнякова от 12 сентября 1916 г. № 27 из Токмака
[17] РГИА. Ф. 1292. Оп. 1. д. 1933а л. 303 – – Донесение ротмистра В.Ф. Железнякова от 15 сентября 1916 г. № 40 в Департамент полиции
[18] ГАРФ Ф. 102. Оп. 125. Д. 130. ч. 1. т. 3. л. 87 – Донесение ротмистра В.Ф. Железнякова от 30 августа 1916 г. в Департамент полиции
[19] ГАРФ. Ф.102. Оп.125. Д.130 ч.1. т.3. Л.92 – Отношение начальника Туркестанского почтово-телеграфного округа С.П. Орлова от 26 октября 1916 г. ротмистру В.Ф. Железнякову
[20] ГАРФ. Ф.102. Оп.125. Д.130 ч.1. т.3. Л.89 – Сопроводительное письмо ротмистра В.Ф. Железнякова от 30 октября 1916 г. № 733 директору Департамента полиции Е.К. Климовичу
[21] Данный документ не обнаружен, но ссылка на него приведена в докладе ротмистра В.Ф. Железнякова в Департамент полиции от 10 февраля 1917 года № 112
[22] ЦГА КР. Ф. И-75. Оп. 1. Д. 46. Л. 51. Заверенная копия. – Доклад ротмистра В.Ф. Железнякова в Департамент полиции от 10 февраля 1917 года № 112
[23] ЦГА РК Ф. 797. Оп. 1. Д. 50. Л. 45. – Письмо ротмистра В.Ф. Железнякова Председателю Военной Фракции Государственной Думы от 19 апреля 1917 г.
[24] ЦГА КР Ф. И-54. Оп. 1. Д. 30. Л. 75 – Справка заведующего транспортом ЧУПРа Кирьякова о разграблении лесного передаточного пункта
[25] ЦГА КР Ф. И-75. Оп. 1. Д. 34. Л. 16-18об. Копия. – Рапорт и. д. начальника Пишпекского уезда Ф.Г. Рымшевича в Семиреченское областное правление о ходе восстания от 28 ноября 1916 года
[26] Единственное упоминание о забастовке на лесном передаточном пункте обнаружено в машинописной копии сборника документов по истории восстания 1916 года, подготовленном в 1941 году сотрудниками Рабиновичем и др., но не вышедшем в свет. ИЯиЛ АН КР. Рукописный фонд. Оп. Тарих. Д. 59. Л. 22.
[27] ЦГА КР Ф. И-75. Оп. 1. Д. 34. Л. 16-18об. Копия. – Рапорт и. д. начальника Пишпекского уезда Ф.Г. Рымшевича в Семиреченское областное правление о ходе восстания от 28 ноября 1916 года
[28] История этих документов очень интересна сама по себе, а сведения, в них содержащиеся, во-первых, отличаются от многих иных документов абсолютно достоверностью, а во-вторых, проливают свет на многие темные обстоятельства первых дней “восстания киргизов” в западной части Пишпекского уезда, в районе села Самсоновское и Токмака.
[29] ИЯиЛ АНКР. Рукописный Фонд Оп. 1 (Тарих). Д. 5173. Л. 8-13 – Записи инженера К. Л. Бондырева о событиях 7-8 августа 1916 года.
[30] Там же Л. 10-11.
[31] Карьер – конский аллюр, самый резвый вид галопа
[32] РГВИА Ф. 400. Оп. 19. Д. 159. Л. 521-521об – Показания верненского мещанина Г. Шаймарданова данные им 19 ноября 1916 г. в Кашгаре
[33] Абдылдабек кызы Ж., Шабдан Баатыр. Эпоха и личность. – Бишкек, 1999. Изд. “Шам” – 280 с.
[34] Уркун. 1916. Документально-исторические очерки. – Бишкек, 1993. Изд “Ала Тоо” – 240 с.
[35] Алыкулов Б. – Ыбырайымдын Мылтыктары. – Кыргыз Туусу, 4-6.9.2001. – л.11.
[36] Воспоминания Ыбрайыма Толо-ажы уулу
[37] ИЯиЛ НАН КР. Рукописный фонд. Оп. Тарих. Д. 1519 (2). Л. 67-73. – Воспоминания Жунуша Карачороева.
[38] ИЯиЛ НАН КР. Рукописный фонд. Оп. Тарих. Д. 1519 (12). Л. 35-37. – Воспоминания Элебеса Сулейманова.
[39] ИЯиЛ НАН КР. Рукописный фонд. Оп. Тарих. Д. 1519 (12). Л. 91-92. – Воспоминания жителя села Рыбачье И.А. Жданова
[40] ЦГА КР Ф. И-75. Оп. 1. Д. 7. Л. 7 – Протокол допроса крестьянки села Гоголевка Пржевальского уезда Е.З. Груковой
< ЧАСТЬ 4-Я. ВЕРСИЯ ДЛЯ ИМПЕРАТОРА > ЗАКЛЮЧЕНИЕ (публикуется)
По теме:
В.ШВАРЦ. ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР КУРОПАТКИН: «КАК МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ, ЧТО ДЕТИ ШАБДАНА СТАЛИ ВО ГЛАВЕ МЯТЕЖА?»
ДОКУМЕНТ №1. ДОКЛАД РОТМИСТРА В.Ф.ЖЕЛЕЗНЯКОВА О ПРИЧИНАХ МЯТЕЖА КИРГИЗ В СЕМИРЕЧЕНСКОЙ ОБЛАСТИ, ЕГО ТЕЧЕНИИ И НАСТРОЕНИИ НАСЕЛЕНИЯ К ТЕКУЩЕМУ МОМЕНТУ
И еще по теме:
ДОКУМЕНТ № 75. 1916 Г. В ВОСПОМИНАНИЯХ И.А.ЖДАНОВА, ЖИТЕЛЯ С. РЫБАЧЬЕ. ТЕТРАДЬ №12
ДОКУМЕНТ №73. ПОКАЗАНИЯ ВОЗЧИКА ОБОЗА С ОРУЖИЕМ, ДАННЫЕ ИМ В НОЯБРЕ 1916 Г. В КАШГАРЕ
ДОКУМЕНТ №72. ПИСЬМО РОТМИСТРА В.Ф. ЖЕЛЕЗНЯКОВА В ГОСДУМУ С ВЕРНЕНСКОЙ ГАУПТВАХТЫ В 1917 Г.
ДОКУМЕНТ №61. ВОСПОМИНАНИЯ ЫБРАЙЫМА СЫНА ТОЛО-АЖЫ О ЗАХВАТЕ ОБОЗА С ОРУЖИЕМ В 1916 Г.
ДОКУМЕНТ №62. РАССКАЗ ИНЖЕНЕРА К.Л.БОНДЫРЕВА О СОБЫТИЯХ 8 АВГУСТА, ЗАПИСАННЫЙ ИМ 02.11.1916
ДОКУМЕНТ №63. 1916 ГОД В ВОСПОМИНАНИЯХ КАРАЧОРОЕВА ЖУНУША, КЫРГЫЗА САРЫБАГЫШЕВСКОЙ ВОЛОСТИ
ДОКУМЕНТ №64. 1916 ГОД В ВОСПОМИНАНИЯХ КЫДЫРАЛИЕВА НУРГАЗЫ ИЗ БАЛЫКЧЫ. ТЕТРАДИ №1 И №12
ДОКУМЕНТ №65. 1916 ГОД В ВОСПОМИНАНИЯХ СУЛЕЙМАНОВА ЭЛЕБЕСА ИЗ БАЛЫКЧЫ. ТЕТРАДЬ №12
ДОКУМЕНТ №66. ДНЕВНИК Н.А.ПОЛТОРАЦКОЙ С ЗАПИСЯМИ О СОБЫТИЯХ 1916 ГОДА В СЕМИРЕЧЬЕ
1916 ГОД. ТУРКЕСТАН. ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ ОБЗОР. ДЕНЬ 39
