К публикации монографии Павла Архиповича Ковалева “Тыловые рабочие Туркестана в годы первой Мировой войны (1916 — май 1917 гг.).” 60 лет спустя.
Монография посвящена ходу реквизиции коренных туркестанцев в 1916 году, а также обстоятельствам жизни и деятельности этих людей, добровольно-принудительно оторванных от дома и отправленных на государственные работы. Эти важные исторические моменты практически не изучались другими историками и не известны широкому кругу читателей.
Ссылка на опубликованную нами монографию – в конце данной публикации.
Некоторое время назад Фондом Санжарбека Даниярова была оцифрована и размещена на сайте фонда daniyarov.kg статья советского историка, доктора исторических наук, сотрудника Ташкентского университета Павла Архиповича Ковалева “Эпизоды из истории восстания 1916 года в Туркестане (дело Ферганского губернатора генерала А. Гиппиуса)”: «Труды САГУ им. В.И. Ленина», выпуск 150, исторические науки, кн.31. Ташкент, 1959. — стр.3-36.
Полнота раскрытия темы, избранной д.и.н. П.А. Ковалевым, имеющиеся в статье описания политической и экономической обстановки, сложившейся в Туркестане к лету 1916 года, политические портреты исторических персонажей, участвовавших в тех событиях, свидетельствовали, что автор был очень хорошо знаком со всеми обстоятельствами реализации в Туркестанском крае царского повеления от 25 июня 1916 года о реквизиции рабочих на тыловые работы. Заинтересовавшись трудами Павла Архиповича, мы обнаружили принадлежащую его перу монографию “Тыловые рабочие Туркестана в годы первой Мировой войны (1916 — май 1917 гг.)”, которая была выпущена в 1957 году Ташкенте Государственным издательством Узбекской ССР.
Монография эта уникальна прежде всего содержанием и темой исследования. Массив научных и публицистических работ, посвященных протестным акциям коренного населения пяти областей Туркестана в связи с объявлением набора на тыловые работы, составляет десяток монографий и сотни статей. За прошедший век опубликовано как минимум десяток сборников документов и материалов, включающих около тысячи исторических документов по общей истории “туркестанского восстания 1916 года” и истории локальных эпизодов этих событий в “коренных областях” Туркестана, в Семиреченской и Закаспийской областях, в Тургайской области Степного края. При этом более или менее подробное описание собственно хода реквизиции коренных туркестанцев, а также обстоятельств жизни и деятельности этих людей, добровольно-принудительно оторванных от дома и отправленных на государственные работы, практически не известны не только широкому кругу читателей (в том числе потомкам этих рабочих, вернувшихся по домам в 1917-1918 годах), но и большинству историков.
В связи с вековым юбилеем туркестанских событий 1916 года нередко звучали утверждения, что “тема восстания в советские времена была табуирована”, что кровавые инциденты лета 1916 года “были невыгодны советской власти и потому замалчивались”. Анализ фонда публикаций по данной теме за любой период существования СССР дает полное основание утверждать, что такие заявления не соответствуют действительности, а, попросту говоря, – ложны. Протестные выступления и их силовое подавление местными властями изучены очень неплохо. А вот “мирная составляющая” реквизиции и деятельность десятков среднеазиатских рабочих, напротив, практически не исследовались. Как раз об этой части предреволюционной истории Туркестана можно сказать “замолчанная”.
Книга П.А. Ковалева, без всякого сомнения, является исключением. Выпущенная в 1957 году, то есть (как это часто делалось в СССР) в связи с “круглой датой” – 40-летием описываемых событий – монография дала основу для общего понимания сути событий и открыла направления для более детальных исследований, изучения и описания отдельных эпизодов “тыловых работ”, судеб реквизированных рабочих и их семейств. Но, увы, никаких последствий эта работа не имела. За 60 лет, прошедших с ее издания она оказалась напрочь забыта и цитируется крайне редко.
В этом отношении труд П.А. Ковалева следует поставить в один ряд с монографией Д.М. Будянского “История беженцев-киргизов (1916-1927 годы)”, которая тоже представляет собой детальное, основательно фундированное описание событий, которые совершенно неоправданно отнесены “на периферию” туркестанского восстания. И второе, что объединяет эти две работы – их уникальность и… “бесплодность”. У обеих работ, имевших все основания стать толчком для обширных и детальных исторических исследований, очень печальная судьба: они практически не востребованы.
Поскольку мы уже разместили книгу Д.М. Будянского, и учитывая то глубокое уважение, которое вызывает П.А. Ковалев как историк, мы считаем своим долгом продолжить линию публикаций незаслуженно забытых работ и “реанимировать” его труд, предоставив тем самым возможность ознакомиться с ним всем нашим современникам, которые интересуются не только “кровавыми страницами истории”, но и описанием хотя и мирного, но неимоверно тяжкого, труда наших близких предков – дедов и прадедов.
Поэтому представляем: Ковалев Павел А. “Тыловые рабочие Туркестана в годы первой Мировой войны (1916 — май 1917 гг.).”, Ташкент, Госиздат Уз ССР. 1957 г., – 187 с.
Несколько замечаний о представляемом издании.
Помимо упомянутых сходств монографий П.А. Ковалева и Д.М. Будянского у этих работ есть еще одно общее качество – они очень “советские”. Среди множества архивных ссылок в книге про “Тыловых рабочих…” постоянно встречаются цитаты из работ В.И. Ленина, а вот ссылка на труды И.В. Сталина – всего лишь одна и весьма “куцая”. В этом отношении автор повторяет принятую в статье о деле губернатора А.И. Гиппиуса дозировку обращения к классикам, которая была отмечена в рецензии на эту публикацию.
Но данный ныне осуждаемый “привычный вывих” исторических работ советского периода вполне компенсируется несвойственным современным публикациям обильным цитированием архивных источников.
Монография разделена на четыре главы.
- Глава первая. Первая мировая война и начало мобилизации на тыловые работы в Туркестане.
- Глава вторая. Мобилизация на тыловые работы в Туркестане в период с августа 1916 года по март 1917 года
- Глава третья. Жизнь, труд и борьба тыловых рабочих Туркестана
- Глава четвертая. Февральская революция 1917 года и возвращение тыловых рабочих на родину
Первая и четвертые главы содержат в основном хорошо известные сведения общего характера и потому более политизированы. К главе 1 в книге приведено 39 ссылок, из которых – 10 на ленинские работы или “партийные документы”, в главе 4 – из 56 ссылок – “ленинских” цитат не менее 13.
А вот главы 2 и 3, составляющие основной объем и главную ценность работы П.А. Ковалева, содержат 114 и 176 ссылок соответственно, из которых на основоположников – единицы. Все остальные цитируемые документы обнаружены автором в Центральном государственном историческом архиве Узбекской ССР (ныне – ЦГА Республики Узбекистан) и отложились в фондах Канцелярии Туркестанского генерал-губернатора и фондах канцелярий областных правлений Ферганской, Сыр-Дарьинской и Самаркандской областей. К сожалению П.А. Ковалеву были недоступны московские и ленинградские архивы, которые открыты для современных исследователей, но и изученная им документальная база позволяет дать весьма полноценную картину, так как – и это один из важных моментов, вытекающих их работы, – генерал-губернатор А.Н. Куропаткин не ограничивался только сбором и отправкой “реквизированного” контингента, как можно было бы ожидать, а держал под контролем все передвижения собранных им “рабочих эшелонов” и даже (как правило не очень результативно) старался управлять их трудоустройством и обеспечением. Обширная и познавательная переписка генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина с должностными лицами, принимавшими рабочих из Туркестана в Европейской части России, является основой для повествования в труде д.и.н. П.А. Ковалева.
Поскольку в Фонде Санжарбека Даниярова постепенно сложилась вполне определенная концепция причин трагических событий 1916 года в Туркестане и, в частности, в Семиречье, особый интерес представляли взгляды П.А. Ковалева на этот аспект событий. Нет сомнений, что такой информированный и глубокий исследователь тех событий как П.А. Ковалев (по результатам наших поисков Павел Архипович в 1955 по 1971 год опубликовал не менее 10 работ по данной тематике), не мог не задумываться о первопричинах и целях сколь масштабной, столь неподготовленной, акции как реквизиция инородцев. Поэтому для нас было важно узнать, в чем объективные и/или субъективные причины произошедшего видел и декларировал в своей работе советский историк. И, разумеется, такие свидетельства в книге имеются.
Вот как описывает П.А. Ковалев обстановку в Российской империи, сложившуюся к началу 1916 года (стр. 8):
Царское правительство все более озабочивалось изысканием мер для борьбы с назревающей революцией. В специальном циркуляре министра внутренних дел от 24 мая 1916 года всем губернаторам предписывалось «неукоснительно наблюдать, дабы нигде в повременной печати не появлялось никаких сведений о народных волнениях, продовольственных и иных вспышках и т. п.», а в случаях возникновения этих волнений «входить в соглашение с военными властями».
В правящих сферах возникли, наконец, и настроения в пользу заключения сепаратного мира с Германией. В то же время русская империалистическая буржуазия в годы войны добилась большого влияния на государственные дела.
Буржуазия богатела от спекуляций, военных поставок и крепла экономически. Быстрее, чем раньше, она организовалась политически, забирая в свои руки и местное самоуправление и Государственную думу, народное образование и военно-промышленные комитеты.
Как видим, в этой характеристике текущего момента категорически отсутствует мотив “войны до победного конца”, зато осознание реальности “назревающей революции”, и осознание необходимости срочного принятия мер по ее недопущению, автор ставит как наиболее существенные. Второй принципиально важный момент, который следует из приведенного фрагмента заключается в том, что главенствующую роль в определении государственной политики в это время играла разбогатевшая на войне буржуазия, а все институты властного аппарата – не только кабинет министров и Государственная Дума, но и местное самоуправление, а следовательно и органы областного управления – стали полностью подчинены интересам капиталистов, а не интересам “государственным” или хотя бы “имперским интересам романовской династии”.
Приведенная П.А. Ковалевым характеристика момента и сил, принимающих основные государственные решения, безусловно полностью отвечает тем взглядам на причины издания “Высочайшего поведения”, которые легли в основу “теории провокации Г.И. Бройдо”. Здесь тоже нет места никаким «патриотическим» или «оборонческим» мотивам, а есть только два фактора: предупреждение революционного подъема и захват дополнительной собственности, ресурсов, богатств.
В продолжение темы реальных «заказчиков» реквизиции в книге П.А. Ковалева говорится (стр. 75):
Но принятие “всех мер“, обещанных Куропаткиным, не могло обеспечить выставление даже минимума тыловых рабочих в 200 тысяч человек. Не прошло и двух месяцев после начала отправления эшелонов тыловиков, как Туркестанский генерал-губернатор, опасаясь новых осложнений на почве неустроенности тыловых рабочих [и] в связи с приближением зимы, стал предлагать правительству сделать перерыв в отправлении рабочих с 18 ноября по 1 февраля.
Но к этому времени было отравлено что-то около 65 эшелонов тыловиков, то есть около трети всего мобилизационного плана. Мобилизацию и отправление эшелонов тыловиков практически дотянули до середины декабря в прежних темпах, выставив для тыла армии 100 эшелонов, то есть менее половины правительственного задания.
На этом, собственно, высшая колониальная администрация намеревалась прекратить в 1916 году мобилизационную кампанию. Но помещики, капиталисты, сановники и генералы царской России не хотели отказываться от дешевой, почти даровой, рабочей силы тыловиков, поступление которой теперь, наконец, наладилось.
Из приведенных фактов со всей очевидностью можно сделать несколько выводов.
Во-первых, они свидетельствуют, что изначально объявленная потребность собственно действующей армии в рабочих была многократно завышена, а скорее всего – просто “высосана из пальца”. Причем эта цифра была так ошарашивающе и пугающе велика, что само ее объявление (особенно в сочетании с непонятным и не разъясненным термином “окопные работы”) можно считать целенаправленной провокацией. Подобные заявления более характерны для формирования панических слухов, чем для проведения важных государственных кампаний. Какие-либо иные логичные объяснения или обоснования для подобных преувеличений найти трудно.
Во-вторых, даже “…помещики, капиталисты, сановники и генералы…” почувствовали вкус к “дармовой рабочей силе” не сразу, а после того, как им ее практически “навязали”. То есть все категории потенциальных потребителей “реквизированного труда” ничего не знали о “своей острой потребности в рабочих руках”. Другими словами, никакой сколько-нибудь официальной, документированной заявки на рабочие руки не существовало вовсе, вся эта “насущная потребность” была выдумана в кабинетах министерств, инициировавших и лоббировавших принятие “высочайшего повеления”.
И наконец, в-третьих, первым всю эту ненужность тех тысяч людей, которые отрывались от реального продуктивного труда и ежедневно отправлялись из Туркестана, почувствовал сам главный исполнитель “высочайшего повеления” – Туркестанский генерал-губернатор. Обратим внимание, что его предложение о приостановке реквизиции было, согласно ссылке, в книге П.А. Ковалева, отправлено в Петроград 26 октября 1916 года, то есть буквально сразу после возвращения А.Н. Куропаткина из инспекционной поездки в Семиречье и получения известия о скоропостижной и подозрительной смерти Семиреченского губернатора М.А. Фольбаума в день собственного 50-тилетия.
Следующий весьма важный момент, содержится в следующем абзаце книги (стр.9). Автор, ссылаясь на публикацию газеты “Туркестанские ведомости” № 138 от 26 июня 1916 г. (на следующий день после подписания “царского повеления”!), пишет:
В июне 1916 года в турецкой Аравии началось большое восстание под предводительством шерифа (правителя) Мекки Гуссейна. В странах Антанты и в России ожидали распада Турции, делались заключения, что события в Аравии сильно скажутся “на ходе настоящей войны”.
То есть в те летние дни 1916 года, когда по утверждениям современных “следопытов” турецкая и германская агентура, якобы, занималась коварными происками и провокациями в Туркестанском крае, на самом деле у самих турецких властей возникли реальные проблемы и серьезные внутренние беспорядки, так что им вряд ли было в эти дни дело до агитации туркестанских рабочих. Отметим, что этот аспект истории и внутренней политики Османской империи вообще никогда не упоминался в связи с “туркестанским восстанием”, а ведь это более чем весомый аргумент против каких-либо разговоров о “турецком следе”.
Сведений, подобных приведенным выше, на страницах книги “Тыловые рабочие…” можно найти немало, и это полностью нивелирует изобилие ленинских цитат, которые всегда к месту, но от которых современный читатель совершенно отвык.
Безусловно важным является раздел книги, названный “Заключение”, в котором автор резюмирует проведенную им работу и представленную в книге информацию.
Приведем основные выводы, к которым приходит автор монографии.
- Объявленная 25 июня 1916 года мобилизация населения восточных окраин на тыловые работы (возрасты 19 — 31 год) являлась актом империалистической апелляции царизма к нерусским народам России. Она была вызвана интересами русского империализма, воздействием русской империалистической буржуазии, примером империалистических государств. Она имела целью ускорить течение империалистической войны. Она была направлена на пользу русской империалистической буржуазии и буржуазии Антанты.
- Развернувшиеся в июле 1916 года в основных районах Туркестана народные волнения и восстания, сорвали первую, спешно проводившуюся мобилизацию тыловых рабочих. 30 июля 1916 года была произведена отсрочка мобилизации населения окраин на тыловые работы. … Общая цифра наряда рабочих снижалась с 250 000 до 200 000 человек (первая очередь).
- В процессе практического осуществления мобилизации обозначились два периода:
1) 18 сентября – 18 декабря, период сравнительно благополучного и ритмичного формирования и отправления рабочих эшелонов.
2) 18 декабря — 1 марта 1917 года, период резкого замедления формирования и отправления эшелонов, когда планы менялись, передвигались и просто срывались.
- За время с 18 сентября по 1 марта было мобилизовано и направлено на разные работы 123 309 рабочих, против сниженного правительственного задания по первой очереди в 200 000 рабочих (61,5%).
На тыловых работах фронта работало немногим более 30 000 рабочих, то есть около 28% всех мобилизованных рабочих Туркестана. Остальная масса в количестве немногим менее 100 000 рабочих размещалась на предприятиях капиталистов и в имениях помещиков: Европейская Россия —67 913, Кавказ — 7405, Сибирь — 4000, Туркестан— 10 304 рабочих.
- Народное сопротивление, недостаток рабочей силы в крае, а затем хозяйственная разруха и транспортные затруднения привели в начале 1917 года мобилизацию населения края и отправление эшелонов к фактическому краху.
“Продолжая цифровые выкладки П.А. Ковалева, приведенные выше в п.4, нужно помнить, что в телеграмме МВД № 18991 от 28 июня 1916 года, с которой и началось кампания по “реквизиции”, на окопные работы предлагалось отправить всех мужчин Туркестана в возрасте от 19 лет до 31 года. Исходя из этого, число “реквизируемых туркестанцев” изначально было оценено в 250 тысяч человек. Получается, что реально в районах действующей армии нашлась работа только для 12 % от численности, которая, якобы, была крайне необходима фронту. А если вспомнить, что на стадии подготовки “повеления” утверждалось, что Штаб Верховного Главнокомандующего вообще запрашивает миллион рабочих, то реальная цифра составляет и вовсе жалкие 2-3 % от заявленной потребности.
Напрашивается вывод: Высочайшее Повеление от 25 июня 1916 года окончилось полным провалом, и к нему можно применить поговорку “гора родила мышь”. В целом автор монографии приходит к такому выводу. Но заметим, что, согласно принципам советской историографии, П.А. Ковалев видит прогрессивный эффект “реквизиции” в том, что туркестанцы, посетившие, пусть и подневольно, европейские губернии России в столь роковое время, обрели определенные знания, набрались опыта политической борьбы.
Одно важное замечание. В книге П.А. Ковалева практически нет упоминаний о Семиречье и трагедии событий в четырех южных уездах этой области (события в Закаспийской области и восстании туркменов иомудов также не упоминаются). Автор подробно описывает действия туркестанских властей, а конкретно – генерал-губернатора А.Н. Куропаткина, по выполнению буквы Высочайшего повеления от 25 июня 1916 года, а дополнительное устное поручение Николая II об усмирении края остается на периферии монографии. Но, обобщая детально описанные в книге суету с реквизицией рабочих и их мытарства в Европейской России, и сравнивая эти беды и страдания с колоссальной, не имеющей аналогов в истории царской России, трагедией не только коренного, но и переселенческого, населения Семиречья, неизбежно приходишь к выводу, что собственно “реквизиция”, как и пресловутые “окопные работы”, были по большей части “дымовой завесой”, а главные события происходили именно в Пржевальском и Пишпекском уезде. Именно там решалась главная задача, которую сформулировал во введении своей книги П.А. Ковалев “…изыскание мер для борьбы с назревающей революцией”. Полная “зачистка” от жителей благодатных земель Семиречья для последующего наделения участками “героев войны” и являлась такой “мерой”, задуманной высшими чинами трех министерств Российской империи. Книга П.А. Ковалева «Тыловые рабочие Туркестана в годы первой Мировой войны (1916 — май 1917 гг.).” не содержит прямых указаний на “министерскую провокацию”, но косвенно полностью подтверждает обоснованность такого взгляда на произошедшее в Туркестане в 1916 году.
В заключение нашей краткой рецензии на представляемую монографию маленькая “вишенка к торту”.
Повествуя о тяжелом быте реквизированных рабочих на капиталистических предприятиях, о тех издевательствах и лишениях, которые приходилось испытывать привыкшим к теплу туркестанцам зимой 1916-1917 года, П.А. Ковалев в качестве примера приводит судьбу рабочих, распределенных на предприятия в Харьковскую губернию (стр. 107).
Нечто невообразимое творилось в шести экономиях Алексеевского сахарного завода харьковского губернского предводителя дворянства Ребиндера и Мансуровой, а также в восьми экономиях Белоколодезского сахарного завода генерала М. И. Скалона. В этих имениях рабочие (казахи и узбеки) были лишены элементарных жилищных и бытовых условий, а работали с 5 часов утра до 5 часов вечера. Рабочих обкрадывали, вычитая за скверное продовольствие по 15—21 рублю в месяц, то есть почти весь заработок.
Обращались с рабочими как со скотом: их не раз выгоняли (экономия “Федоровка”) на работы в 3—4 часа утра при морозах в 25 и держали там без обеда до поздней ночи, а иногда и ночью. Больным не оказывали никакой медицинской и материальной помощи. Больше того, выздоравливающих и еще больных заставляли ходить на работы, применяя побои. В экономии Федоровка стражник экономии Трофим Рак говорил, что “тот только рабочий может не пойти на работу, который будет лежать в могиле”.
В Никольской экономии полицейский стражник Заболотный и экономический приказчик Тихон Зарубин применяли в отношении рабочих особо изощренные издевательства (хватали и таскали за шиворот, угрожали зарубить шашкой, заставляли нарочно ухаживать за свиньями, кормить их и убирать за ними). ….
Положение реквизированных рабочих на предприятиях харьковского предводителя дворянства Н.А. Ребиндера имела продолжение, о чем в монографии сообщается (стр. 113)
В газете “Русское слово” от 8 февраля 1917 года за № 31 появилась заметка о массовых случаях обмораживания в помещичьих имениях. “Несколько времени назад, писала газета, из имения губернского предводителя дворянства Н.А. Ребиндера были доставлены 11 узбеков с отмороженными конечностями. Узбеки были доставлены в тяжелом состоянии в Харьков и помещены в больницу. В настоящее время выяснилось, что на днях отморозили себе конечности в имении Ребиндера еще около 100 узбеков”.
Публикация в газете была не единственным следствием бесчеловечного обращения с людьми со стороны Н.А. Ребиндера и его прислужников, жалобы дошли до Ташкента, и генерал-губернатор А.Н. Куропаткин лично потребовал харьковского предводителя дворянства держать ответ, о чем пишет П.А. Ковалев (стр. 112 и 117):
Однажды Куропаткин, узнав о фактах предельно бесчеловечного обращения с тыловиками в имениях некоторых: помещиков, собирался послать (но воздержался) телеграмму военному министру, где говорилось, что «эти представители дворянства верно содержат в своих имениях свиней лучше, чем содержали рабочих им вверенных».
«Действия Ребиндеров, – подчеркивал Куропаткин, – затрудняют выполнение высочайшей воли по успокоению Туркестана и выставлению рабочих для помощи нашей армии».
и далее (стр.115):
В связи со слухами о печальных событиях в имении Ребиндера, Куропаткин телеграфировал в Харьков самому Ребиндеру, в копии губернатору: “Слух этот волнует население, писал Куропаткин, мешает мне ставить новые партии рабочих. Благоволите телеграфировать, где правда”.
Что “благоволил” ответить туркестанскому генерал-губернатору “харьковский рабовладелец” Н.А. Ребиндер особого значения не имеет. Интереснее другое обстоятельство, о котором П.А. Ковалев ничего не пишет, так как знать о нем не мог. А нам, спустя более чем 60 лет со времени издания данной монографии, известно следующее.
Имена членов семейства Ребиндеров из Харьковской губернии, в частности, самого Н.А. Ребиндера, его брата А.А. Ребиндера (Санди), часто упоминаются в размещенных на сайте daniyarov.kg воспоминаниях бывшего помощника начальника Переселенческого управления министерства Земледелия, а позднее эмигранта – графа А.А. Татищева. Там же встречаются и фамилия Мансуровых, которые жили в районе имения Шебекино. Упоминаются эти люди, конечно же не в связи с теми мучениями, которые испытывали казахи и узбеки, работая в 1916-1917 годах на сахарных заводах харьковских капиталистов, а в связи с бесславной смертью нескольких мужчин из этих семейств, которые… состояли в родственных и дружеских связях с семейством графов Татищевых (А.А. Ребиндер был женат на родной сестре А.А. Татищева Екатерине).
Приведем полностью фрагмент из главы “В Шебекине: Расстрел Ребиндеров” книги А.А. Татищева «Земли и люди. В гуще переселенческого дела» (стр.287-289). Дело происходит в апреле 1918 года в имении Шебекино Харьковской губернии
.… Оказалось, что солдаты, бывшие утром на хуторе, явились в усадьбу и заявили, что начальником отряда товарищем <…> (забыл фамилию, кажется, Лисовский) им поручено доставить на станцию Нежеголь «для проверки документов» владельцев, а именно (прочли по записной книжке) Ребиндера Николая Александровича, Александра Александровича, Мансурова Николая Николаевича, бывшего генерала Кутайсова и… Тельпа (Тельп был старшим бухгалтером имения, женатым на сестре нянюшки Варусиных детей).
Надо сказать, что в то время вызов «к властям» «для проверки документов» проходил часто и удивления не вызывал. Обычно эти вызовы использовались для вымогательства: под угрозой ареста — требовали денег или подписи чеков. В данном случае Ребиндеры уже давно не могли подписывать чеков без согласия заводского комитета. Поэтому тут же на месте было решено, что вместе с вызванными поедут два члена заводского комитета, которые и объяснят, что Ребиндеры своими деньгами не распоряжаются и всякое требование с них денег шло бы к ущербу «народного достояния». В существовании же самого отряда товарища «Лисовского» как-то никто вообще не усомнился и не позвонил на станцию, выяснить, в чем дело. Велели кучерам запрягать. Подали три коляски, четвертая поехала за Тельпом на его квартиру. (Почему в списке значился Тельп, так и осталось непонятным; политикой он не занимался и в имении занимал чисто техническую роль бухгалтера Шебекинского товарищества — акционерного общества, эксплуатировавшего Шебекино как имение. Одно из объяснений, что красноармейцы записали в своей книжке слово «Толстой», но столь неразборчиво, что прочесть не могли, а кто-нибудь, не зная в чем дело, мог подсказать слово «Тельп».)
В первую коляску сел Санди с братом (потом рассказывали, будто Николай Александрович чувствовал, что поедет на смерть, и надел чистую рубашку). Имея в руках только что полученное удостоверение из Москвы и являясь, следовательно, официально «советским служащим», не рискующим быть, в свою очередь, арестованным, я решил ехать вместе с Санди, что называется «на всякий случай», и хотел сесть на козлы.
Странная случайность, или воля Божия помогла мне не сесть в первый экипаж. В Ребиндеровой коляске кучер сидел на английский манер, на дополнительной подушке, привинчиваемой к козлам. Чтобы дать и мне место, кучеру надо было передвинуть эту подушку вправо, что он и хотел сделать, но гайка оказалась туго завинченной и не поддавалась. Тогда я сказал Санди: «Ничего, я сяду в задний экипаж», — и пошел к третьей коляске, где должны были ехать члены заводского комитета — люди, как и я, худые, так что мы могли втроем усесться в ряд.
Кучера тронули, и мы все выехали из усадьбы, окруженные красноармейцами. Но лишь только наша (задняя) коляска оказалась за воротами, как к нам подъехал один из солдат и крикнул: «Вас не вызывали, вертайте назад». Голобко стал объяснять, что они члены комитета, но тот решительно заехал перед лошадьми и сказал: «все равно вас на станцию не пустят; распоряжения нет».
Считая, что происходит недоразумение, члены комитета решили позвонить по телефону на станцию и зашли в какое- то помещение на площади, где был аппарат.
Ответ был самый неожиданный: никакого отряда товарища Лисовского на станции нет. Тут только заподозрили неладное и позвонили в Волчанск в уездный совет. Ответили, что отряд товарища Лисовского, кажется, накануне был на станции, но что никаких распоряжений о вызове или аресте Ребиндеров совет не отдавал. Добавили: «если эти красногвардейцы к нам их доставят, мы их освободим, но зря вы их так, без мандата, дали увезти». Полные беспокойства, мы с членами заводского комитета отправились в усадьбу, и вот тут выяснилось, что худшее произошло.
Не доезжая верст полутора до станции, на опушке соснового леска красногвардейцы велели кучерам остановиться, а всем сидевшим в колясках — выходить и всех их застрелили. После этого велели кучерам шагом ехать домой и, вернувшись, передать, что ехать на место убийства запрещается, а сами карьером помчались по направлению к Волчанску.
Те, кто знаком с нашим докладом “Григорий Бройдо заблуждался… Но в чем?” знают, какую роль сыграл автор приведенного выше рассказа – граф А.А. Татищев в истории с “реквизицией рабочих”. Благодаря исследованиям П.А. Ковалева мы знаем, что и семейство Ребиндеров тоже проявило себя в этой истории. Причем, учитывая осведомленность А.А. Татищева в вопросе использования труда инородцев и его близость к Ребиндерам и Мансуровым, вряд ли будет большой натяжкой предположить, что крупная партия туркестанских рабочих попала на Шебекинский завод не без участия автора идеи “реквизиции кочевников”.
“Странная случайность” спасла 26-летнего графа от участи пятерых харьковских сахарозаводчиков, отличившихся жестоким отношением к туркестанским рабочим, попавшим к ним вследствие “хлопот” их знакомого А.А. Татищева. Обстоятельства расстрела свидетельствуют, что мотива ограбления в этом убийстве не было. Это была настоящая классовая месть (дальнейшие события, описанные в книге А.А. Татищева, не оставляют никаких сомнений в этом), а значит, отомщенными оказались обмороженные и замерзшие рабочие из Туркестана.
Наверно была бы высшая справедливость, если бы А.А. Татищев тоже поместился бы в первую коляску… Но тогда мы бы вряд ли узнали об этом удивительном “хитросплетении судеб”, которыми так богата история первой четверти XX века.
Посетители нашего сайта, читайте книги хороших советских историков – на их страницах скрыто так много важного и интересного. А цитаты из В.И. Ленина, уж поверьте, ничуть не мешают изложению.
Читать:
П.А.Ковалев. Тыловые рабочие Туркестана в годы первой Мировой войны (1916 – май 1917 г.г.)
Еще работы П.А Ковалева:
Павел Ковалев. Эпизоды из истории восстания 1916 г. в Туркестане (Дело А.Гиппиуса)
