ДЕНЬ ЗА ДНЕМ. Ровно 100 лет назад в Туркестане. СЕГОДНЯ ЕЩЕ СТРАШНЕЕ… Сегодня день 43 от начала описания — 26 августа по новому стилю и 13 августа по старому стилю, использовавшемуся в 1916 году. Только на основе документов.
ЛЕТОПИСЬ Туркестанской Смуты
Дата: 13 августа 1916 года, суббота
Место действия: Семиреченская область
13 августа, как и предыдущие несколько дней, принято считать временем “начала восстания”. Однако анализ документов, описывающих события конкретно этого субботнего дня, показывает, что, если и имели место активные действия киргизских отрядов в Пишпекском и Верненском уездах, то они не нашли отражения в документах. Напротив, в эту субботу произошло несколько массовых убийств местного населения: на всем протяжении пути от Беловодска до Пишпека, по которому прошла партия арестованных киргизов, их избивали и убивали, а в начальном и конечном пунктах этого пути произошли групповые убийства, выходящие за рамки человеческого понимания.
В этот же день на другом конце области – недалеко от Пржевальска была разгромлена ферма сельскохозяйственной школы.
В телеграмме Главнокомандующего Туркестанским военным округом от 12 августа приводится следующая общая картина ситуации в Семиреченской области (документ № 229 Сборника 1960 г.).
Дополнение телеграммы 6190. По полученным донесениям, положение в Семиреченской области существенно не изменилось. Шайки киргиз[ов] продолжают терроризировать русское население.
Высланными из Пишпека и Верного небольшими отрядами шайки отогнаны с почтового тракта, и телеграфное сообщение с Верным восстановлено, но мятежники группируются в районе Кастекских гор, откуда и делают набеги на русские селения [В] уездах Джаркентском, Копальском иЛепсинском пока открытых беспорядков нет, но участились случаи краж скота, а в Копальском уезде был случай нападения на двух нижних чинов и угона казенных лошадей.
Из Аулие-Атинского уезда Сыр-Дарьинской области тоже получены тревожные сведения о появлении скопищ киргиз[ов] на границе Пишпекского и Наманганского уездов, а также [в] районе железнодорожных работ на линии Пишпек — Мерке, где рабочие ушли с работ.
Можно ожидать перерыва почтового и телеграфного сообщения между Аулие-Ата и Пишпеком. [В] остальных местах края спокойствие не нарушалось. По донесению семиреченского губернатора, восстание киргиз[ов] этой области организовано отчасти воззваниями из Кульджи, по-видимому, германского происхождения.
Об обоснованности донесений семиреченского губернатора насчет организации восстания воззваниями “германского происхождения” могу только рекомендовать обратиться к аналитической статье
Если не принимать это во внимание, то содержание этой телеграммы не содержит никаких сведений об активности “восставших”, используемый Генерал-губернатором оборот о “терроризирующих русское население набегах шаек на русские селения”, представляется наиболее адекватной характеристикой вообще всех действий киргизских отрядов на территории Семиречья в течение всего времени “восстания”.
Как бы то ни было, но телеграмма Генерал-губернатора Куропаткина, направленная военному министру 15 августа с характеристикой прошедших дней, содержит еще меньше угрожающих сведений (документ № 234 Сборника 1960 г.).
[В] Верненском уезде взбунтовались еще несколько волостей, но согласованных действий не заметно.
Киргизы Верненского и Джаркентского уездов напали 11 августа на станицу Джаланашскую, вблизи которой разграбили небольшой русский поселок. Для охраны этой станции и района до. пос. Зайцевского по линии р. Чилик высланы взвод пехоты и две полусотни.
Близ того же района, [в] Джаркентском уезде, разграблена почтовая ст. Темерлик. В горах близ Узун-Агача рассеяно значительное скопище киргизов Джаильмышевской волости, только что примкнувшей к восстанию.
[В] Пишпекском уезде разграблены сел. Юрьевское и Ивановское, жители которых ранее из cтpaxa бросили свои жилища, переселившись в соседние большие села.
[В]’Токмаке положение продолжает быть тревожным. Киргизами отбит один эшелон реквизированных лошадей, шедший из Пржевальска. Телеграфное сообщение с Верным и Пржевальском часто прерывается.
Сформированные в Беловодском участке крестьянские дружины оказали помощь местному приставу в задержании 138 мятежников, которые по пути [в] пишпекскую тюрьму дорогой взбунтовались и за попытку бежать были перебиты дружинниками.
[В] остальных местах края спокойно, кроме прилегающей к Семиречью Чаткальской волости Наманганского уезда, где замечается, брожение среди населения.
13 августа [в] том же уезде произошли беспорядки на почве распределения рабочих [в] Чаркисарском обществе Чаданской волости.
Ни одного факта реальных нападений со стороны киргизов, а главное – о жертвах среди русского населения, в сообщении не приводится.
Зато есть строчка о “бунте и избиении задержанных мятежников по пути из Беловодска в пишпекскую тюрьму”. То есть к 15 августа в Ташкенте уже было известно об этом побоище. Именно оно и стало главной трагическим эпизодом это субботы. Этому событию и его описанию, которое сформировалось после проведенного в октябре-ноябре 1916 года следствия, будет посвящена значительная часть документов этого обзора.
Но сначала несколько документов, характеризующих ситуацию в Пржевальском уезде. Отметим, что связь между Пржевальским и другими областными центрами в эти дни была прервана, так что ташкентская и верненская администрации не могли достоверно информировать Петроград о происходящем на берегах Иссык-Куля. Но, как показывают документы, никаких признаков “восстания” там, в субботу 13 августа не обнаруживалось
Дата:13 августа 1916 года, суббота
Место действия: Семиреченская область, Пишпекский уезд
В обзорах за 11-12 августа описано, что в эти два дня в село Беловодское было доставлено несколько групп киргизов-мужчин, которые были арестованы в ходе рейдов по окрестным горам. Киргизов арестовывали не в ходе стычек или боев, а брали прямо из аулов, в которых после такого рейда оставались только женщины и дети. Один из таких рейдов описан в (ЦГАКР, ф.И-75, о.1, д.49, л.122)
После ряда нападений восставших киргиз на русское население в окрестностях с. Беловодское стражник Беловодского участка Инчин с дружиной 12 августа пошел в горы для розыска русских, взятых киргизами в плен. В горах в ущелье Мин-Току он нашел стойбище киргиз Утеченского сельского общества. Там были только женщины и дети, которые сказали дружине, где их мужчины. По их указанию за горой нашли 145 человек киргиз, вооруженных пиками, топориками и просто палками.
Все эти киргизы были арестованы и отправлены в с. Беловодское в числе других, составивших число 517.
[Позднее] На стойбище киргиз в ущелье Мин-Току крестьяне с. Сосновки учиняли несколько раз нападения и грабили их имущество. Хлеб, брошенный в своем селении ушедшими утеченцами, в количестве 26 десятин был смолочен, и зерно попало в амбар к утеченскому писарю. Весь этот хлеб, как конфискованный, подлежал сдаче в казну.
Получается, что стражник Инчин с отрядом отправился в рейд с благородной целью – спасения захваченных русских женщин. Но в ходе рейда, по-видимому, забыв о цели рейда, вместо русских женщин доставил в Беловодское 145 киргизских мужчин. Эти люди были присоединены к тем, которых собрали в горах отряды, возглавляемые приставом Грибановским. А позже к ним были присоединены еще 90 человек “почетных киргиз”, которые сами на свою погибель приехали в Беловодское выяснять судьбу своих родных и хлопотать за них.
Дальнейшие события 13 августа 1916 года описан в материалах дела (ЦГАКР, ф. И-75, о.1, д.49, л.111-121)
Утром 13 августа арестованные [11 августа] киргизы, которые до сего времени ничего не ели и не пили, были отправлены в Пишпек через волостное правление.
От Беловодска до села Фольбаумского (первое село на пути в Пишпек) киргиз сопровождал конвой из дружинников во главе с крестьянином Яковом Романовским. Романовский в Фольбаумском заявил, что арестованные в дороге вели себя мирно и попыток к побегу не было, между тем как среди киргиз оказался один старик, тяжело избитый. Протокола об этом составлено не было.
В Фольбаумском арестованных для сопровождения до Ново-Троицкого принял старший конвоя Ляхов. В Ново-Троицком этот конвой сдал арестованных не 138, а 137 [человек]. Ляхов по этому поводу дал на допросе сбивчивые показания: раз сказал, что принял только 137 человек, другой же раз сказал, что считал не он, а волостной старшина.
Путь этим конвоем был совершен не без приключений. Возле дунганского селения Александровки арестованные бросились пить воду, конвоиры стали их от воды отгонять. При дальнейшем следовании киргизы от истощения голодом, жаждой и усталостью стали падать, конвоиры поднимали их прикладами, а тех, кто не мог идти дальше, клали на подводы, которые следовали за партией.
За [селом] Александровским с отрядом арестованных встретился с солдатами, которым киргизы дали дорогу, но солдаты без всякого повода к тому, стали в них стрелять. Киргизы бросились бежать, отряд солдат окружил их и стал избивать прикладами, в результате в Ново-Троицкое доставлено 116 человек живых, 16 полуживых и пять убитых.
Протокол об этом также составлен не был.
По прибытии в Ново-Троицком сейчас же был составлен конвой из 13-14 дружинников во главе с крестьянином Даниловым и киргиз погнали в сел. Военно-Антоновское.
Была сильная жара и страшная пыль, киргизы выбились из сил, но свежий конвой быстро гнал их вперед. Вдруг кто-то из киргиз крикнул “Садись!” Киргизы стали отказываться идти дальше и садиться.
Конвой выбрал из них “самых отчаянных”, побил их, сложил [тела] на подводы и [таким образом] “убедив” остальных, двинулся дальше.
Близ Военно-Антоновского отряд арестованных встретила толпа разъяренных крестьян, отогнала угрозами конвоиров и, разделила киргиз на две группы, погнала их в с. Военно-Антоновское по двум улицам, нанося им побои. Арестованных пригнали к правлению, где их били и военноантоновские крестьяне и конвоиры; женщины и дети бросали в них камнями.
Из этого села смогли продолжать путь только 100 человек, остальных – убитых и раненых – никто не считал, их повезли на 12 подводах. Новый конвой в числе 32 дружинников во главе с Тимофеем Поповым быстро погнал остатки арестованных в Пишпек. Тех, кто не мог идти, били и складывали на подводы.
По словам конвоиров, на этом переходе киргизы несколько раз пытались бежать и их тогда били и стреляли в убегающих. Один из конвоиров сказал “Побили бы всех киргиз, да пожалели лошадей, слишком тяжело было бы им везти всех киргиз”.
Оставшиеся в живых киргизы это показание [о побеге] отрицают и исчезновение около Пишпека 18 (приблизительно) арестованных киргиз объясняют так: когда стало темно, киргизы, получившие тяжелые удары лишались сознания, падали и оставались неподобранными. Когда же приходили в сознание, то никого не было.
Отряд арестованных киргиз прибыл в Пишпек в тот же день вечером.
Старший конвоя к(рестьяни)н Попов уехал вперед и, прибыв в тюрьму, предъявил постановлении Беловодского участ(кового) пристава о препровождении арестованных киргиз в тюрьму. В приеме арестованных в тюрьму, за неимением места, ему было отказано.
Между тем, как утром, при отправлении арестованных из Беловодска, Грибановский сообщил по фонокоду жандармскому полковнику Косоротову о препровождении 138 арестованных киргиз, который в свою очередь предупредил об этом уездн(ого) начальника Путинцева и коменданта города Пишпека Писаржевского, однако никаких мер к размещению ожидаемой партии арестованных они не приняли.
Из тюрьмы Попов прибыл к уездному правлению, куда уже прибыли подводы с убитыми и избитыми киргизами.
Остальные арестованные киргизы в сопровождении конвоя попали на казарменную площадь, где вышедшие из казарм солдаты предлагали побить киргиз камнями, но конвоиры их отговорили и отвели киргиз к уездному правлению.
На церковной площади, подъехавший к ним джигит передал приказание вести киргиз обратно к тюрьме, тут же появились полицейские с ружьями, сопровождавшие подводы с убитыми и избитыми киргизами, которые также были направлены к тюрьме. Появившиеся здесь солдаты (по-видимому, патрули) бросились на киргиз, обратили их в бегство и, окружив х с помощью полицейских и конвоиров, всех перебили. Затем те же лица бросились к подводам и перекололи всех раненых.
Проезжавшие неподалеку от места избиения слышали крики “бей”, стоны и мольбы “алла, не бей!” и видели, как лежавших на земле массой киргиз били: палками, камнями и прикладами ружей. Вся эта трагедия протекала в темноте, около 12 часов ночи.
Когда все арестованные киргизы, за исключением ранее бежавших, были перебиты уездному начальнику Путинцеву было об этом сообщено, но он не нашел нужным явиться на место “происшествия” хотя бы для того, чтобы узнать, остался ли кто-то в живых, что можно было ожидать, а приказал поскорее их похоронить.
Киргиз свалили на подводы и повезли за мусульманское кладбище, оказавшихся в живых, по приказанию одного из конвоиров села Военно-Антоновки, полицейские прикололи. Схоронили 118 человек.
Путинцев телеграфировал Семир(еченскому) военному губернатору [Фольбауму], о том, что киргизы, препровождавшиеся из с. Беловодска при попытке бежать сопровождавшими их дружинниками убиты.
Военный губернатор ответил телеграммой о неподсудности этого дела гражданскому суду, и что дружинники поступили “согласно ” правилам устава гарнизонной службы, почему дознание первоначально произведено не было.
Дознанию дан законный ход 4 октября 1916 года, и следствие велось без всякой системы, всякий опрашиваемый показывал, что ему было угодно, мировые судьи не знали, что им делать с этим делом, и товарищ прокурора Соколов не дал ни разу ни одного руководящего указания.
“Святая невинность” – арестованные киргизы в числе 138 человек (исключая бежавших 20 человек) все убиты. Какая наивность, 118 человек и все побиты при попытке к бегству, ни один не взят живым. Военный губернатор телеграфирует, что дружинники поступили согласно уставу гарнизонной службы. Не предлог ли это затереть следы вопиющего преступления?
Приставом Грибановским в период времени с 11 по 13 августа в горах произведен арест нескольких групп киргиз, подозреваемых в участии в мятеже, так что кроме отправленных в Пишпек 138 человек в Беловодском осталось еще 517 человек, которые находились в карцере и во дворе волостного правления.
Арестованные охранялись дружиной, созданной из местных крестьян.
Согласно протоколу, составленному старшиной Белимовым и писарем Рымшей, все киргизы были избиты при попытке бежать. При производстве следствия выяснилось, что киргизы побиты не при попытке бежать, а просто из побуждений племенной вражды. Виновниками этого зверского избиения были пристав Грибановский, старшина Белимов и писарь Рымшин, против которых по постановлению Областного правления от 30 декабря 1916 года возбуждено было уголовное преследование [на основании] донесения [Верненского] Розыскного пункта от 3 октября 1916 г. №3607.
Из показаний ряда свидетелей раскрывается гнусная картина избиения крестьянами безоружных киргиз и преступное попустительство местных властей.
13 августа через Беловодское проходил с ротой солдат Атбашинский участковый пристав Левашов, старшина Белимов заявил ему, что арестованные подламывают двери карцеров и убегают, и просил в помощь себе солдат. Левашов послал группу солдат со старшим ун(тер)-оф(ицером), который, вернувшись, сообщил ему, что ничего подобного нет. Киргизы находятся в арестных помещениях, только просят хлеба: очевидно, их не кормили. Рота Левашова вскоре ушла по направлению к Пишпеку.
Утром в этот же день пристав Грибановский, приехав на арестный этапный пункт, где была размещена партия киргиз в числе 70 человек арестованная 12 августа, в этапном помещении нашел труп киргиза, халат которого был в крови.
Грибановский послал записку местному врачу, чтобы тот прибыл для вскрытия трупа и распорядился перевести всех арестованных киргиз с этапного пункта в волостное правление, куда отправил и труп.
В волостном правлении должны были составить списки всех арестованных киргиз и отправить их в распоряжение Пишпекского коменданта, так как для размещения их в Беловодске не находилось помещения.
С этапного пункта Грибановский поехал в волостное правление, чтобы распорядиться об отправке ранее арестованных 138 киргиз в Пишпек. У волостного правления он услышал шум и увидел, что местная охрана загоняет киргиз в арестное помещение, в ограде правления лежало шесть убитых киргиз. На вопрос Грибановского “Что случилось?” Несколько человек из толпы ответили, что киргизы пытались бежать и при загоне их в арестное помещение шесть человек убиты.
Старшина Белимов и старшина Иванишин были здесь же. О мертвых, находящихся в арестантском помещении Грибановскому не докладывали, но, предвидя такие случаи, он приказал старшине сообщать о смертных случаях врачу.
У волостного правления была целая толпа крестьян и крестьянок разного возраста, все они были с дрекольем и принимали участие в загоне киргиз. В этой возбужденной толпе появилась женщина с ребенком на руках и заявила, показывая синяки под глазами ребенка, что его побили киргизы. Толпа пришла в ярость, и раздались крики: “Видите, как наших бьют, что на них, собак, смотреть?!”
Толпа была близка к самочинным выступлениям против киргиз, но Грибановский, не сделав никаких распоряжений, предупреждающих возможные бесчинства, уехал.
Приехавший на вскрытие трупа доктор Нерсесьянц с фельдшером Макаровым, нашел в маленькой арестной комнатке 6-7 киргиз живых, двух мертвых и одного умирающего. Наружных признаков насильственной смерти не было, доктор предположил, что причиной смерти их был спёртый воздух арестного помещения, осмотренные помещения заперты не были.
На столе, поставленном во дворе вол(остного) правления, писарь Рымша регистрировал арестованных киргиз. Доктор, увидев несколько избитых, едва живых и даже безо всяких признаков жизни киргиз, высказал Рымше свое возмущение и спросил: “Неужели нельзя прекратить это безобразие?” Рымша привстал, крикнул, чтобы оставили киргиз.
Увидев русского старика, добивающего киргиза, доктор стал его усовещать, но старик схватил его за руку и стал на него кричать, что это – не его дело, что он взял с киргиз деньги и потому заступается за киргиз. К доктору подошел другой крестьянин и, взяв его за руку, сказал “Нам лучше отсюда уйти”.
“Безобразие” продолжалось.
К писарю Рымше подходили киргизы и, дав о себе сведения, отходили в сторону, причем им приходилось проходить между двумя шеренгами крестьян взрослых и подростков, вооруженных ружьями, палками, ломами, вилами и т.п. Крестьяне били проходивших киргиз, почем попало, а в конце шеренг их добивали камнями.
В избиении киргиз принимали участье не только взрослые мужчины, но и женщины и малолетки.
Доктор пытался убеждать находившегося здесь старшину Беликова остановить как-нибудь это зверство, но он бормотал что-то непонятное и старался отойти от него. Здесь же находился и сельский староста, но он также никаких мер к прекращению избиения киргиз не принимал.
Так как здесь доктору было нечего делать, он уехал.
Дикая оргия началась с того, что женщины с разграбленных заимок ходили среди арестованных киргиз и указывали участников грабежа, которые тут же убивались озверевшими крестьянами. После чего стали избивать всех, находившихся во дворе волостного правления. В тех, которые пытались бежать крестьяне стреляли из ружей, догоняли на улицах и убивали.
Старшина Белимов не только [не] старался прекратить избиение арестованных киргиз, а, наоборот, приглашал “свеженьких” крестьян принять участие в избиении. Чудовищное зверство достигло своей кульминации. Одних арестованных стреляли в карцерах через окна, других же выпускали или вытаскивали из карцеров, и когда показывались на пороге, закрыв голову халатом, их тут же убивали.
Крестьянин Кононенко хвалился, что он убил палкой двадцать два киргиза.
Женщины добивали тяжелораненых, какая-то хромая квасница, говорят, ходила и добивала еще живых ударом ножа в горло. С такими ранами трупы действительно были, и, следовательно, существование такой чудовищной женщины отрицать нельзя.
Группа мирных киргиз человек в 50, явившаяся к приставу, на обратном пути была захвачена дружинниками и препровождена в волостное правление. В дороге несколько из них было убито, другие же сильно избиты: по пути их следования валялись ичиги [в документе – “итики”], тюбетейки и прочие предметы их одеяния. Эта группа не миновала участи ранее арестованных.
Карманы киргиз были обысканы, верхнее платье с них было снято, всего было похоронено 517 трупов.
Остановить это побоище было невозможно, так, например, солдату, пытавшемуся усовещать крестьян, пришлось от них бежать; старшина же на все указания о недопустимости такого “безобразия” отвечал “вашего дела нет”. Между тем как он мог вернуть отряд Левашова, находившийся неподалеку от Беловодского.
Вне всякого сомнения, собранные по горам приставом Грибановским киргизы, взятые в целом, мятежниками не были. Наоборот, среди них были даже такие, которые спасали русских женщин от грабителей и разбойников-киргиз. Одним из таких был Султанбек.
В XX веке творились страшные преступления. То, что произошло 13 августа 1916 года на дороге между Беловодским и Пишпеком, безусловно, в числе их.
Дата: 13 августа 1916 года, суббота
Место действия: Семиреченская область, Пржевальский уезд
В обзорах предшествующих дней были представлены документы, дающие картину набегов киргизов на переселенческие поселки, расположенные на Северном берегу Иссык-Куля. Все эти поселения, кроме поселка Рыбачьего, входили в состав Покровской и Сазановской волостей. К первой из них относились села Григорьевское и Семеновское, и небольшие поселения – Долинка и Курское.
В таблице приведены сведения о жертвах и разорениях, причиненных жителям этих селений в результате погромов. Основные данные взяты из “Списка селений с указанием выжженных дворов в селениях, числа убитых и пропавших без вести крестьян селений Пржевальского уезда 10 августа 1916 года”, составленному 22 сентября 1916 года (ЦГА КР ф.И-75, оп.1, д.34 стр.22), цифры в скобках учитывают скорректированные позже данные, приведенные в (ЦГА КР ф. И-75, оп.1, д.49 стр.46):
| Волость, селение | Дата нападения | Дворов | Жителей было | из них | |||||
| убито | пропало без вести | ||||||||
| Григорьевская волость | Всего | Из них сожжено | муж | жен | муж | жен | муж | жен | |
| Григорьевское | 186 | 500 | 498 | Нет (16) | Нет (9) | Нет (2) | Нет (3) |
||
| Семеновское | Нет данных, возможно учтено в составе данных с. Григорьевского | ||||||||
| Долинка (ныне -Кара-Ой) | 39 | 37 | 120 | 105 | 36 | 12 | нет | 10 | |
| Курское (ныне -Чон-Сары-Ой) | 20 | 20 | 50 | 48 | 16 | 8 | нет | 40 | |
| Всего по волости | 245 | 57 | 670 | 651 | 52 (68) | 20 (29) | Нет (2) | 50 (53) | |
К 13августа все эти села опустели. Большая часть жителей, предупрежденная самими же киргизами, несмотря на фактический запрет покидать свои поселки, поступивший от администрации уезда, покинула свои дома и перебралась восточнее – в основном в крупное селение Сазановское (ныне – Ананьево), а некоторые добрались и до Пржевальска.
Но спастись удалось не всем. Кто-то по собственной воле проигнорировал предупреждения и общее решение о бегстве, кто-то был застигнут в поле или на дороге, отстав от общего обоза, кто-то находился на дальних заимках и не знал о происходящем. Судьба всех этих людей была трагична: практически все мужчины и, как минимум, две пожилые женщины, были убиты, а несколько десятков женщин и детей – уведены в горы.
Примером могут служить показания крестьянки Д.Г. Яковленковой, 40 лет, не судимой, жены убитого Тимофея Яковленкова [в документе – Яковлева], 40 (ЦГА КР ф.И-75, оп.1, д.11 стр.11об)
“Когда началось волнение киргиз, мой муж находился на пашне возле моря. Я там же была, но во вторник возвратилась домой. Тимофей же домой не пришел. Уже после мятежа, когда народ стал возвращаться, я нашла труп своего мужа – одни косточки, опознала я его по одежде. Труп лежал на камнях на реке Аксуйка, возле села Григорьевки
Из расспросов Ульяны Горборуковой, возвратившейся из плена, мне удалось выяснить, что она была очевидицей убийства у киргизами на реке Аксуйке у села Григорьевки Николая Горборукова и другого неизвестного ей мужчины. Этот последний и был мой муж, судя по описанным ею приметам. Очевидно, муж мой возвращался с пашни вместе с Николаем Горборуковым и у самой деревни был убит. Мой муж был в соломенной шляпе, такую шляпу носил лишь он один. Из киргиз, попадавших на наше село, а равно – убивших моего мужа я никого не знаю. Более не добавлю. Прочитано. Негр[амотная]
Описание убийства еще одно крестьянина из Григорьевки приводится в показаниях Д.Е.Гладкого (ЦГА КР ф.И-75, оп.1, д.11 стр.11об)
Я был с другими крестьянами в доме Губанова, когда мы защищались от киргиз утром 10 августа и был очевидцем, как был убит Артемий Кушнаренко. Я предупреждал и просил его возвратиться во двор, но Артем с косой вышел на улицу. В это время киргизы проехали уже улицу и лишь два из них Камурбай (ф(амилию) н(е знаю)) и Молдо Тинаев (отца звали Тынай Кукулюкин) остановились рядом. У обоих были ружья. Комурбай выстрели и убил наповал Артемия.
После этого он выстрелил и в меня, но промахнулся. Я опознал только двух выше названных мною киргиз, других не заметил. Об убийствах Тимофея Яковленкова и Павла Третьякова с родственниками его я показать ничего не могу. Более не добавлю.
Прочитал Даниил Гладкий. И.Д.Суд(ебного) следователя (Огинский)
Следует заметить, что не каждый русский, оказавшийся эти дни в одиночку перед вооруженными киргизами, лишался жизни. В деле о нападении на Григорьевку есть и свидетельство жителя этого села Кондратия Выродова, 35 лет(ЦГА КР ф.И-75, оп.1, д.11 стр.12):
Из киргиз, нападавших на Григорьевку, я никого узнать не мог, так как я недавно переселился в Григорьевку из Кутурги и местных киргиз не знаю. Из Григорьевки я выехал последним уже после Губанова и в пути к селению Семеновскому на меня было нападение киргиз, которые отняли у меня лошадь. Из этих киргиз я никого не знаю. Более не добавлю.
Прочитано И.Д. Суд(ебного) Следователя (Огинский)
В ноябре 1916 года было проведено следствие о нападении на каждое поселение, опрошены свидетели, в том числе женщины, побывавшие в киргизском плену. Вот несколько протоколов, рассказывающих о положении этих пленниц во второй половине августа 1916 года. (документ № 18 Сборника 2011)
1916 г. ноября 11 дня, мировой судья 4-го участка Пржевальского уезда в с.Семеновке допрашивал нижепоименованных в качестве свидетелей с соблюдением 443 ст. [4ст.] уголовного суд(опроизводства), и они показали.
Ульяна Семеновна Горб[орукова], 20 лет, крестьянка сел. Семеновки, православная, неграмотная, под судом не была.
Я лично о том, что киргизы намереваются вырезать русских, от киргиз не слыхала, но брат моего мужа Клементий Горборуков говорил мне, что киргиз, встретившийся ему по дороге в сел. Григорьевку и не знакомый ему, говорил, что киргизы скоро будут резать русских, и на его вопрос, за что, он ответил – за то, что русские берут их, киргиз, в солдаты.
А через три дня после этого киргизы начали бунтовать; 9-го августа, когда я, мой муж Алексей, брат мужа Клементий и девицы Мария и Агриппина (сестры мужа) были на своей пашне, там вблизи сел. Григорьевского хлеб у нас, в ночь на 10 августа были похищены 3 лошади.
Утром случившегося дня мой муж пошел в сел. Григорьевское, чтобы заявить о краже сельскому старосте, а Клементий пешком искать лошадей.
Вскоре к крестьянину Тимофею Празугову, бывшему со своей семьей на пашне по соседству с нами, приехали 10 киргиз, вооруженных папками и пиками, отняли у него лошадей, а всю семью начали в то же время избивать. Лично я не видела, кто, как и кого бил, но впоследствии узнала от дочери Празуговой Марии, что ее отца киргизы убили, а женщин увели в плен.
Я и оставшиеся со мной сестры мужа, увидя избиение семьи Празугова, немедленно спрятались в коноплю, а вечером пришли в селение, но жителей в селении не застали, а лишь толпы киргиз, грабя имущество, оставленное жителями Григорьевки, увозили его в горы. Мы около селенья спрятались в арыке, где сидеть было невозможно, тем более что у меня на руках был грудной ребенок. Мы решили пойти к киргизам.
Когда мы подошли к ним, они начали бить нас камчами, а пришедших откуда-то мужчин, Николая Горборукова и другого мне незнакомого, киргизы тут же убили.
Меня с сестрами мужа взяли киргизы в плен и привели меня в аул киргиза-крестьянина сел. Тимировского Картайгала. У него мы прожили около 2-х недель и затем, когда киргизы кочевали на Текес, нас отбили около села Преображенского казаки.
Нас киргизы заставляли молиться по-ихнему богу, заставляли исполнять всякую домашнюю работу.
С киргизами я и сестры мужа не спали, нас киргизы не насиловали, а говорили нам, что по приезду на Текес нас выдадут замуж. Из аула, где я жила, мужчины- киргизы каждый день, вооруженные ружьями и пиками, уезжали и нам сами говорили – для нападения на сел. Сазановское.
Киргизы нам говорили, что уездный начальник, надеясь, что дунгане не изменят ему, дал им оружие. Но они с этим оружием в Пржевальске взяли и убили уездного начальника и его голову на палке везде возят. Воевать киргизы стали потому, что их русские хотели взять в солдаты. Из киргиз, участвовавших в восстании, кроме указанного выше Картайгала, я никого не знаю и больше показать ничего не могу.
Прочитала. Неграмотная. Мир. суд. (фамилия неразборчива)
Мария Горборукова, крестьянка села Семеновское, православная, неграмотная, не судилась, пострадавшая.
Я вместе с Ульяной Горборуковой попала в плен в аул к крестьянину-киргизу сел. Темировское, по имени могу назвать Картайгала, других не знаю.
В плену меня плохо кормили, и бывали дни, что совсем нам ничего не давали, особенно в те дни, когда у них плохо шли дела с русскими. Работать у киргиз было нечего, а заставляли нас иной раз принесли полена дров или воды. Киргизские женщины в течение дней стряпали, готовили обеды, шили себе одежду из награбленных у русских материй и следили за нами, чтобы мы не убежали из плена. Киргизы же мужчины с утра уезжали воевать, грабить и приезжали вечером с добычей в виде разного крестьянского добра.
Я была освобождена из плена, когда киргизы, убегая от русских войск, бросили нас троих — меня, сестру и Ульяну. Более показать ничего не могу.
Проч. Неграмотная. Мир. суд. (ф. неразб.)
Агрипина Горборукова, кр. с.Семеновское, 12 лет, православная, неграмотная, не судилась, пострадавшая.
Я попала в плен вместе с сестрой Марией и невесткой Ульяной к киргизам в аул крестьянина с.Темировское, у которых были все время. В плену мы были до того времени, пока нас не бросили всех троих киргизы под селением Преображенским, когда убегали от русских войск.
В плену у киргиз я нянчила их ребят, обходились они со мной плохо, ругали по- своему и не всегда кормили досыта.
Изнасилованию не подвергалась, по-киргизски богу не молилась, хотя они и заставляли меня. Сестра и невестка заступались за меня, говоря, что я ещё маленькая и ничего не понимаю в этом, так киргизы оставили меня в покое. Принуждали молиться нас женщины, и когда мы отказывались, то они грозили нас убить. Мужчины успокаивали и нам говорили, что они заставят нас принять их веру и выдадут замуж, когда перекочуют на Текес, куда они собираются из-за боязни русских войск.
Проч. Неграм. Мир, суд, (фамилия неразбор.)
Надо отметить, что в деле о нападении на Григорьевку тоже есть протоколы допросов Ульяны, Агрипины и Марии Горборуковых (ЦГАКР, ф.И-75, о.1, д.11, л.15об-16), содержание которых отличается от приведенных выше протоколов из Сборника 2011, стр. В частности, все три женщины утверждают, что стали свидетелями убийства не только “Николая Горборукова и другого незнакомого”, а также и жены Николая Горборукова – Мавры.
Заканчивая рассказ о судьбе переселенческих поселений Северного берега Иссык-Куля, приведем текст (Примечания № 213 Сборника 1960 г.).
Сохранился рапорт от 6 сентября начальника карательного отряда полковника Гейцига, действовавшего в Пржевальском уезде, на имя командующего войсками Семиреченской области, в котором Гейциг докладывал обстановку: к 6 сентября в районе между Токмаком и Пржевальском восстание было подавлено; восставшие киргизы отступали по южному берегу Иссык-Куля и Терскей-Алатау к кашгарской границе; села по дороге от Рыбачьего до Преображенского сожжены, уцелела лишь одна Григорьевка и пр.).
Данные, приведенные в архивных делах (ЦГА КР ф.И-75, оп.1, д.34 стр.21об-22), и (ЦГА КР ф.И-75, оп.1, д.49 стр.46-47) показывают, что на северном берегу после бегства всех жителей в основном с сохранились (хотя, скорее всего, и были разграблены) дома не только села Григорьевского, но и Алексеевского (ныне – Ой‑Тал). Кроме того, безусловно, полностью сохранилось самое большое южнобережное село Сазановское (ныне Ананьево), в которое собрались все беженцы из более мелких поселений.
Все это говорит о том, что после погромов 9-10 августа местные киргизы практически полностью прекратили набеги на русские поселки.
Аналогичная ситуация была и на южном берегу. Там тоже “восстание” свелось к скоротечному, но жестокому, набегу. И даже мариинские дунгане, единожды попробовав напасть на Пржевальск, после 12 августа не повторяли попыток. Их жертвами стали в основном беженцы, избитые и ограбленные по дороге в Пржевальск.
Одним из немногих по-настоящему атакованным населенных пунктов стала сельскохозяйственная школа, обитатели которой по воле Уездного начальника полковник В.А.Иванова и по не поддающимся объяснению причинам, в течение трех дней и двух ночей оставались без защиты и даже не пытались укрыться в Пржевальске. 13 августа стал днем этой школы.
Ниже выдержки из донесения пржевальского уездного начальника В.А.Иванова от 26 сентября 1916 г., (документ № 248 Сборника 1960 г.), касающиеся ситуации со школой
Днем 10 августа ко мне приезжал заведующий сельскохозяйственной школой Псалмопевцев с женой и гимназисткой Абрамовой узнать, как и когда можно будет отправить учащихся в Верный. На это я им сказал, что, ввиду начавшегося восстания, об отправке детей пока не может быть и речи, и что Псалмопевцеву необходимо с семьей и всей школой тотчас же переехать в город. Но Псалмопевцев не послушался моего совета и на другой день прислал ко мне двух своих учеников просить о присылке охраны в школу. Я ответил, что охраны дать не могу, но чтобы он немедленно со всей школой переехал в город.
Затем на трое суток уездный начальник “забывает” о брошенной на произвол судьбы школе (во всяком случае в донесении о происходившем там с 10 по 13 августа ней нет ни слова) – и далее сообщает о трагедии
В особенности зверски расправились они с учителями сельскохозяйственной школы. Кроме служащих школы, там собрались жители села Высокого: большинство из них было перебито самым жестоким образом, а часть молодых женщин и девушек уведена в плен.
Конный отряд, посланный мною в школу, нашел там лишь убитых и раненых; последних тотчас же привезли в Пржевальск.
Врач Левин, а также ученики и персонал сельскохозяйственной школы, стали в дальнейшем символом “нечеловеческой жестокости киргизов”. Эти несколько человек – те немногие представители интеллигенции, которые погибли в “кровавые пржевальские дни”, по выражению жандармского ротмистра Г.А.Юнгмейстера. Эти жертвы в дальнейшем присутствуют во всех докладах, рапортах и донесениях, во всех обоснованиях необходимости карать все киргизское население. Но при этом район к юго-востоку от Пржевальска, в котором находилась школа и погиб Левин, находился вне зоны действия киргизских отрядов. В этих местах в основном действовали дунгане, а скорее даже практически неотличимые от них внешне “китайцы опиумщики”. Наверно поэтому и характер действий по отношению жертвам тут существенно отличался от тех, которые позже были установлены следствием на южном и северном берегах Иссык-Куля.
Второе же, что объединяет эти два трагических эпизода тех дней это неприглядная роль в них самого воинского начальника Пржевальского уезда, полковника В.А.Иванова.
Но кого винить в жертвах каждый выбирает сам.
Межевой техник И.А.Поцелуев, настроен крайне критично ко всем, кроме себя самого и уездного начальника, пишет по этому поводу (документ №11 из Сборника 1937 г.)
Первые 5 суток, с 11 по 15 августа, все русское население города и окрестностей было между жизнью и смертью.
На 10 000 женщин и детей было около 50—60 вооруженных разнородным огнестрельным оружием мужчин и около 800— 1000 мужчин с дрекольем. Часть мужчин сильно трусила и пряталась от несения охранной службы. К стыду нашему и среди интеллигенции нашлось немало подлых трусов. Этой гадкой трусости мы обязаны отчасти гибелью многих десятков крестьян-беженцев селений Иваницкого, Высокого и др.
Пржевальская сельскохозяйственная школа своей гибелью, по моему мнению, так же обязана отчасти трусости некоторых представителей пржевальской интеллигенции, а отчасти той рутине и медлительности, которая царила в Пржевальском военном совете, руководимом старым и полуглухим генералом Корольковым.
В день гибели школы 13 августа отряд казака Овчинникова*** громил и жег Мариинку, а шайка бунтовщиков убивала школьный персонал, грабила школу и в конце концов, сожгла ее. Часам к 3—4 пополудни отряд Овчинникова вступил на территорию школы и нашел уже трупы, развалины и кучу догоравшего школьного имущества.
Школа уничтожена 13-го числа между 9 и 11 часами утра. Если бы попечитель школы, он же и главнокомандующий обороны Пржевальского участка, старик Корольков, дал прямую задачу 13-го числа отряду Овчинникова идти спасать школу — школа и все находящиеся в ней были бы спасены.
Правда, всякая попытка посылки карательного отряда за город встречала самое решительное противодействие трусов, укрывавшихся в комендантской юрте.
Ретивее всех в этом отношении был спрятавшийся у коменданта судья Руновский. Для него была особенно невыносимо тяжка всякая посылка казака Овчинникова.
Дунгане бесчинствовали в предместье со стороны Мариинки. Резали без разбора беженцев, а отряды не выпускались малодушными даже за Каракольский мост
Выдержка из показаний отставного генерал-майора Я.И.Королькова, среди прочего содержащая описание судьбы сельскохозяйственной школы (а точнее – фермы этой школы) уже была приведена в обзоре событий 12 августа, поэтому здесь повторилось только то, что касается причин неоказания ей помощи (документ № 249 Сборника 1960 г.).
На вопрос мой об участи сельскохозяйственной школы уездный начальник мне сообщил, что управляющий школой с женой были у него накануне (10 августа) утром для того, чтобы спросить о времени, когда нужно будет отправлять в Верный, в гимназию, детей, на что начальник уезда заявил, что теперь об этом думать не приходится, а нужно ему (управляющему), оставив в городе жену, ехать немедленно на ферму, чтобы немедленно же перевести в город учеников и служащих. Затем им была получена от управляющего школой записка, в которой просилось о присылке на ферму охраны. В ответ на это начальник уезда сообщил, что не имеет возможности дать охрану, так как вооруженных людей в гарнизоне слишком мало, и вновь подтвердил необходимость немедленного ухода с фермы в город.
…
[В субботу 13 августа]Отряд под начальством урядника Овчинникова выступил в два часа после перестрелки около сел. Мариинского с шайками дунган и киргизов, рассеял их и направился на с.-х. ферму куда, к крайнему сожалению, пришел поздно, так как утром в этот день киргизами сделано было нападение на ферму, во время которого ими было убито около 100 чел. мужчин, женщин и детей, человек 60 ранено более или менее тяжело, а здания фермы все сожжены, за исключением скотного двора. Скот и лошади были уведены еще накануне.
К сожалению, материалы следственного дела о нападении на эту школу пока что не опубликованы, но в деле (ЦГА КР ф.И-75, оп.1, д.49 стр.56-59) имеется описание этой трагедии, составленное на основании Протокола Верненского Окружного суда № 462:
10 августа заведующий сельскохозяйственной школой Псалмопевцев с женой, приехав из города в 4-5 часов, с тревогой стал рассказывать, что в Пржевальске собралась большая толпа киргиз, которая намерена была разграбить лавки, но их разогнали. Ожидается нападение киргиз на город. В школе его рассказу большого значения не придали и даже шутили на эту тему.
Учитель Шестеркин, беспокоясь за участь своих близких родственников, находившихся в городе в 6 часов 30 минут с учеником Горбуновым и девицей прислугой поехали в город и благополучно проехал Мариинское. В самом селе им встретились довольно многолюдные толпы дунган, которые давали им дорогу и не трогали их, хотя проезжавшего перед ними подрядчика Е.Кудашева побили палками.
11 августа в школу приехали крестьяне с.Высокое, которые бежали из своего села, боясь нападения киргиз. В этот же день из села Иваницкого крестьяне этого села привезли раненого односельчанина. Они ехали в город, по дороге на них напали мятежники, отобрали лошадей и одного ранили. Это обстоятельство вызвало в школе тревогу, но в отношении самообороны ничего не предпринимали.
Пожары в окрестностях начались еще в ночь с 10 на 11 августа.
В ночь на 12-е августа из школы исчезли все киргизы рабочие, захватив с собою 10 лошадей. Утром зав.школой Псалмопевцев с проезжающими в город тремя джигитами, передал пакет для Уездного начальника. С этими же джигитами поехали в город приказчик Алексеев и ученик Куркин.
Часов в 11 к юртам рабочих школы подъехали два киргиза, которые попросили вызвать к ним управляющего школой. Он вышел к ним и спросил, что они ездят мимо школы. На его вопрос один из киргиз сказал, что они жителей школы не тронут и их бояться не надо: “И вы не трогайте, и мы вам зла не сделаем”. Псалмопевцев сказал, что они киргиз не тронут, на что киргиз протянул ему руку и сказал “Ты у нас будешь муллой”.
Вечером возвратился Алексеев с учеником Дюсенеевым, он привез один револьвер и одно ружье, в присылке охраны Уездный начальник отказал.
В ночь на 13-е в с.Высоком загорелось сено, загорелся один стог сена и в школе. Обитатели школы страшно были перепуганы и решили укрыться в огороде. Не решаясь пройти туда через ворота, где их могли заметить киргизы, они перелезли через забор.
Утром все перебрались обратно в школьные помещения и в то время, когда они пили чай, прибежал Алексеев и сообщил, что, что киргизы уже выгоняют со скотного двора скотину.
Все бросились в помещение интерната. Толпа киргиз окружила это здание и открыла из-за деревьев стрельбу в окна. Укрывшиеся в интернате отстреливались из окон второго этажа, причем из них было убито 4 человека крестьян.
Киргизы обложили здание интерната сеном и подожгли.
Яхонтов, навязав на палку простыню начал ею махать, причем через ученика Дюсенеева киргизам было сказано, чтобы они взяли, что им надо и отпустили их.
Киргизы сказали, что они никого не будут обижать и посоветовали им выходить, иначе они сгорят. В здание стал проникать дым. Все сошли в нижний этаж, куда вошли и киргизы через окна и двери, которые они взломали Киргизы выталкивали через окна обитателей школы и били их палками.
Вырвавшись из этого здания русские бросились бежать, кто в город, кто в Высокое. Яхонтов с ребенком бросился бежать, много раз падал, вставал и снова бежал. На клеверном поле был заколот Псалмопевцев, у которого на руках был младший сын.
Выбежавшие на дорогу были окружены киргизами, которые предложили им стать на дорогу и кричать “Алла!” Все это исполнили.
Яхонтову в это время кто-то сильно ударил по голове, теряя сознание, она услышала голос “мамочка!” Когда она пришла в себя, то увидела возле себя своего сына – Володю, которому киргизы выкололи глаз, но он еще был жив.
Все русские лежали побитые. Киргизы, отъехав, наблюдали издали, есть ли кто живой. Если заметили таких, подъезжали и добивали. Яхонтову несколько раз били палками и вилами.
Вскоре приехал из Пржевальска отряд солдат, которые стали кричать “Русские пришли, Вставайте, кто остался в живых”.
Киргизы удалились до этого.
Участники этого избиения передают жуткую картину. Киргизы подгоняли детей, чтобы быстрее шли, кололи их пиками. Родители слышали их крики “Ой, мне больно” и не могли им ничем помочь.
Всего было убито 82 человека, многие были взяты в плен. Поле, где произошло это побоище, представляло из себя следующую картину: на дороге и по сторонам валялись трупы мужчин, женщин и детей, стояли целые и полуразрушенные телеги с разбросанными сундуками пустыми или с остатками крестьянского добра; в одном месте лежит ничком женщина, за ней на расстоянии 10 шагов один за другим лежат два мальчика полуничком лет 5-6; в другом месте лежит, по-видимому, девушка навзничь, с раскинутыми руками и ногами и закинутым до пояса платьем. Подобранные раненые рассказывают, что их били дунгане и китайцы, как кур дубинками, палками, с насаженными на концах большими гайками” – Вот картина, которую рисует П.А.Шестеркин
Отряд опоздал всего на три часа, если бы он приехал рано утром, он предупредил бы эти зверства. Так как в составе Пржевальского гарнизона с начала мятежа и до посылки этого отряда в сельскохозяйственную школу изменений не было, причиною запоздания помощи этим несчастным можно считать преступную медлительность уездного начальника – Иванова.
Согласно этим материалам при набеге на ферму сельскохозяйственной школы были жестоко убиты 82 человека. Согласно Справке о погибших, большая часть убитых в сельскохозяйственной школе – 73 человека – (49 мужского и 24 женского пола, в том числе дети) были беженцы из переселенческого села Высокое, решившие, что на ферме сельхозшколы им будет спокойнее.
Школа практически полностью была разгромлена и сожжена, а вот в оставленном жителями селе Высоком из 83 домов было сожжено всего 13, и остальные 398 жителей этого села остались живы.
Вот таким был этот страшный день 13 августа 1916 года. На двух концах – восточном и западном Семиреченской области (и современной Киргизии) произошли два диких погрома по своей беспощадности и бессмысленности (с точки зрения А.С.Пушкина и современных людей, разделяющих пушкинские идеалы) сравнимые с кровавыми набегами враждующих племен в каком-нибудь XIII или XVI веке.
ПРЕДШЕСТВУЮЩИЙ ДЕНЬ СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ
