“— Хотелось, как лучше…
— Не надо, как лучше. Надо, как положено!“
“О бедном гусаре замолвите слово”
Введение
23 июля 1916 года (здесь и далее все даты по “старому стилю”) генерал-адъютант Алексей Николаевич Куропаткин, двумя днями ранее получивший извещение о своем назначении Генерал-губернатором Туркестанского края, записал в своем дневнике:
“Вчера у меня сидел генерал Покотило, недавно бывший в Туркестане и хорошо его изучивший. По его словам, там положение создалось серьезное. Власть в плохих руках. Эмиссары Германии работают вовсю. Массы пленных избалованы. Мартсон, и.о. генерал-губернатора, развалился. Сыр-Дарьинский военный губернатор Галкин каждый день пьян. Самаркандский — Лыкотин — слепой. Ферганский — Гиппиус — с гвоздем. Закаспийский — Калмаков — слаб, безволен. Семиреченский — Фольбаум лучше других. Правитель канцелярии Ефремов, который вертит все дела, очень подозрителен и, кажется, нечисто ведет дела. Помощник генерал-губернатора М.Р.Ерофеев очень неподготовлен.”
Генерал от кавалерии В.И.Покатило, давший столь нелестную характеристику действующим первым лицам Туркестанского края и входящих в него областей, как и А.Н.Куропаткин, занимал эту должность на юго-восточной окраине Российской империи 8 лет – с октября 1904 по ноябрь 1912 года. Успел поработать и ферганским, и семиреченским военным губернатором, а под конец среднеазиатского периода службы два года был помощником (по-современному – первым заместителем) Генерал-губернатора Туркестанского края, поэтому к его мнению о своих будущих подчиненных А.Н.Куропаткин,скорее всего, отнесся со всей серьезностью.
Во всяком случае, уже через четыре месяца после разговора В.И.Покотило с А.Н.Куропаткиным почти все перечисленные военные губернаторы лишились своих постов: генерал-лейтенанты А.С.Галкин, Н.С.Лыкошин, А.И.Гиппиус были по представлению А.Н.Куропаткина отправлены в отставку, а генерал от инфантерии М.А.Фольбаум – умер в октябре 1916 года, так и не дождавшись высочайшего соизволения на смену немецкой фамилии на русскую Соколов-Соколинский. В те же дни, что и М.А.Фольбаум, в Петрограде скончался предшественник Куропаткина на посту Туркестанского генерал-губернатора – генерал от инфантерии Ф.В.Мартсон. Генерал-майор Н.К.Калмаков доработал в Закаспийской области до мая 1917 года, но так и оставался всего лишь “исполняющим дела начальника области”.
Как видим, “лихая година” (название замечательной повести Мухтара Ауэзова о событиях 1916 года, которая является и историческим документом, и литературным памятником) сломала судьбу не только сотен тысяч киргизов и тысяч простых переселенцев из центральной России, но и карьеру нескольких царских генералов. При этом личное участие каждого из 5 областных начальников в событиях между 2 июля 1916 года и моментом отставки существенно различались: кто-то практически устранился и бездействовал, кто-то, напротив, проявил самостоятельность и активность. Работа одного из уволенных Куропаткиным генералов, на мой взгляд, сознательно искажалась и/или незаслуженно замалчивалась буквально с июля 1916 года и все последующие годы независимо от смены властей.
Диалектика частного и общего
В постсоветской историографии и публицистике при рассмотрении событий 1916 года в пяти областях Туркестана и двух областях Степного края, стало дежурным и общепринятым, после “ритуальных” слов о том, что “восстание охватило всю Среднюю Азию и Казахстан, а также Астраханскую область и даже часть Южного Урала”, со второго абзаца сосредоточить все внимание – в зависимости от интересов и гражданства автора – на одном из локальных очагов сопротивления “реквизиции инородцев”, объявленной царским указом от 25 июня 1916 года.
Общеизвестно, что это восстание имело спорадический характер: вспышки сопротивления возникали то в одной, то в другой области; то гасли, то вспыхивали вновь, что заставляло ташкентские и областные военные власти действовать в режиме “пожарной команды”. Такими очагами, в хронологическом порядке, являлись:
Самаркандская область, 3- 5 июля 1916 года – протесты в Ходженте, затем 13-25 июля 1916 года – бунт населения Джизакского уезда и его подавление карательным отрядом;
Ферганская область, 9 -17 июля – серия локальных протестных выступлений;
Семиреченская область, 3 – 21 августа 1916 года – выступления казахов и киргизов с погромами переселенческих поселков, в частности – жителей Пишпекского, Токмакского, Лепсинского и Пржевальского уездов; с 10 августа до конца октября – карательные акции со стороны войск, казаков и “ополченцев” и вызванный ими Үркүн;
Сыр-Дарьинская область, 22-26 августа 1916 года – локальные выступления с кровавыми эксцессами в Аулие-Атинском уезде, подавленные в рамках карательных операций в Семиречье;
Семипалатинская и Акмолинская области, сентябрь 1916 – февраль 1917 года – вооруженное повстанческое движение, которое, начиная с ноября 1916 года, перешло в Тургайскую область;
Закаспийская область, сентябрь – ноябрь 1916 года – вооруженный мятеж туркмен-иомудов в Красноводском уезде и войсковая карательная операция, проведенная в области и на территории Персии.
Первые два “очага” являются предметом изучения узбекских историков, причем их внимание в основном сосредоточено на событиях в Джизаке и его окрестностях. Семиреченская трагедия и ее отголоски на востоке Сыр-Дарьинской области – главный объект киргизских исследователей, и отчасти, их казахских коллег. Единственный не подавленный “очаг” – “восстание под руководством Амангельды Иманова” изучается в Казахстане. А специфику восстания туркмен-иомудов описывают и анализируют туркменские историки.
Следует отметить, что российская историография в последнее время напротив, перестала опускаться до уровня “очагов” и описывает все эти события “широкими мазками”, в основном, нервно реагируя на нелицеприятные для туркестанской администрации публикации в средствах массовой информации бывших восточных республик СССР. Особняком выступает истинно уважительный жест Росархива, выразившийся в публикации подборки без малого 200 архивных документов по истории событий в Семиречье.
Такое искусственное сужение территориальных и временных рамок событий “лихой годины”, которое справедливо назвать очередным “национально-территориальным размежеванием общей трагедии”, ведет к фрагментации истории “одной неудавшейся реквизиции” и затрудняет сравнительный анализ отдельных эпизодов событий и их взаимовлияния, а, следовательно, – и синтез целостной картины.
Так, в Киргизстане практически не обращают внимания на события в Самаркандской и Ферганской областях, имевшие место в первой половине июля 1916 года, когда волнения в северных областях Туркестана, если и были, то носили латентный характер. Сравнительно немного уделяется внимания и событиям в Сыр-Дарьинской области. Это нашло отражение даже в подборке документов, опубликованной Росархивом и ориентированной в основном на исследователей семиреченского очага восстания. Столкновения и эксцессы, которые происходили в населенных киргизами районах Ферганской и Сыр-Дарьинской областей, как правило, рассматриваются как часть восстания семиреченских киргизов, так как они в основном имели место в Ошском и Аулие-Атинском уезде, пограничном с Семиречьем.
Совершенно по иному к этому вопросу подходили в 20-е – 30-е годы прошлого века советские историки-политики – Б.Исакеев, Ю.Абдрахманов, Т.Рыскулов. Первые двое, будучи киргизами, в своих детальнейших докладах касаются событий, происходивших за пределами Семиречья, чтобы подчеркнуть общие черты восстания и его подавления. Т.Рыскулов также уделяет значительное внимание событиям в Сыр-Дарьинской, Ферганской, Самаркандской областях для того, чтобы проиллюстрировать диалектику общего и частного в различных эпизодах восстания.
В 60-х и последующих годах “брежневского застоя” официальной историографией был выдвинут тезис о разделении эпизодов восстания на те, где выступления коренных жителей были “народными” и “прогрессивными”, и те, где лидерство захватила местная “байско-манапская” верхушка, которая, в силу своей классовой сущности, придала массовым выступлениям “реакционный” характер. Естественно, что при подобном подходе “лоскутного одеяла” анализ хода восстания и последовательности действий по его подавлению как единого целого становился затруднительным. Получалось, что карательные акции в “реакционных” очагах восстания следует расценивать чуть ли не как положительное явление. Поскольку на такое кощунство ни у кого нахальства не хватило, сочли за благо вообще поменьше затрагивать эту неудобную тему.
Стремясь уйти от такого “местнического” взгляда на общетуркестанское проявление протестной активности масс, а также учитывая, что вследствие “национально-территориальных размежеваний 1924-1936 годов” в состав современного Киргизстана входят части не только Семиреченской, но и Ферганской области (а также малая часть бывшего Аулие-Атинского уезда Сыр-Дарьинской области), в данной статье сделана попытка снять шоры и чуть глубже, чем это принято последние 25 лет, рассмотреть события июля 1916 года, имевшие место в Ферганской области и их влияние (или отсутствие такового) на протестные выступления в Семиречье.
Историческая справка: Земля “белого золота” и исламского фанатизма
Ферганская область, была относительно маленьким по площади (160 141 км² или около 15 % общей площади Туркестанского края) и самым многочисленным по населению (порядка 2 млн. человек, то есть больше 25 % туркестанцев) административным районом Туркестана. Область была разделена на 5 уездов – Маргиланский, Андижанский, Кокандский, Наманганский и Ошский, в область также входил выделенный административно Памир. Городское население составляло около 15 % и проживало в основном в 6 городах с населением больше 20 тыс. человек: Коканд — больше 80 тыс., Наманган — более 62 тыс., Андижан — чуть меньше 50 тыс., Старый Маргилан и Ош — каждый около 35 тыс. человек. В административном центре области – городе Скобелеве (до 1907 года – Новый Маргилан, после 1924 года – Фергана) было около 20 тыс. жителей.
Эта хлопковая провинция была наиболее экономически развитой, а, следовательно – относительно “богатой” областью края. Хлопок был (и остается) важнейшей сельхозкультурой Ферганской долины, но производимого там хлопка не хватало для нужд России и его импортировали из Америки. В военное время потребность в хлопке резко возросла, стоимость импорта тоже повысилась. Соответственно возросла и значимость Ферганской области, важность стабильной политической и экономической ситуации в ней.
Наиболее многочисленным народом Ферганской области – около половины коренного населения – были оседлые узбеки (их тогда называли сартами), около 15 % составляли представители “различных тюркских племен”, таджики — 2-3 %, киргизы (их тогда называли каракиргизами) — 1 % (около 25 тыс.), кашгары — 0,7 %, русские (православные) — по справке, представленной А.Н.Куропаткину в 7 октября 1916 года – 35694 человека, то есть – порядка 1,8 %. Киргизы кочевали в предгорьях Алая и Памира. В Маргиланском и Кокандском уездах проживало примерно одинаковое количество киргизов – чуть менее 1 % населения уездов. Всё население, за исключением европейцев и малочисленных евреев, составлявших вместе менее 2 % населения, исповедовали ислам суннитского толка.
В начале XX века русских в Ферганской области было около 10 тыс. человек, не считая войск Туркестанского военного округа, большая часть которых в начале войны была отправлена на фронт. Жили европейцы в основном в “русских” районах городов. Первое русское сельское поселение – село Покровское было образовано в 1893 году. Спустя семь лет в Ферганской долине имелось 10 русских поселений, с 566 дворами и 2119 жителями.
В 1898 году на территории области произошел антирусский мятеж, получивший название Андижанское восстание. По плану мятежников, которых возглавлял мусульманский ишан, предполагалось совершить нападение на русские воинские подразделения одновременно в Маргилане, Оше и Андижане, захватить эти города и восстановить Кокандское ханство с провозглашением ханом 14-летнего племянника ишана с последующим изгнанием русских из Туркестана. Мятеж продолжался один день, был быстро и относительно жестко подавлен, но после него за коренными жителями Андижана и Ферганской области закрепилась репутация наиболее антирусского, фанатичного и опасного туземного сообщества в Туркестане. Это мнение подкреплялось тем, что в Ферганской области было очень много мусульманских учебных заведений, выпускники которых были не только фанатично преданы исламу, но и политически активны. В настоящее время этих выпускников называют “талибы”.
Ликвидация последствий Андижанского восстания выразилась в том, что в 1900 году в области прибавилось ещё одно русское поселение, созданное на месте уничтоженного туземного населенного пункта, откуда был родом вожак восстания. Но основной всплеск численности русского населения произошел в 1905-1915 годах за счет “столыпинских переселенцев”, а также беженцев, покинувших родные места, оккупированные немцами в ходе Первой мировой войны.
В 1911 году военным губернатором Ферганской области был “высочайше назначен” генерал-майор Александр Иванович Гиппиус. Перед этим назначением он уже 4 года исполнял обязанности помощника военного губернатора сначала Самаркандской, а потом – Ферганской областей. К 1916 году он за отличную службу получил звание генерал-лейтенанта и был награжден несколькими орденами. Вот он-то и есть основной герой данной статьи.
Ходжентская искра
Последовательность событий, происходивших в каждой из областей Туркестана после объявления народу царского указа о “реквизициях инородцев”, первым описал Турар Рыскулов в своей брошюре 1926 года “Восстание туземцев Туркестана в 1916 году”. Все последующие исследователи даже не пытались что-то поправлять в изложенной им истории. Тем более, что архивные документы, опубликованные в более поздние годы, когда казненный в сталинщину Т.Рыскулов был уже реабилитирован, только подтвердили верность описанного им. На основе этих документов в канву, составленную Т.Рыскуловым, были добавлены отдельные локальные эпизоды бунта, уточнено количество погибших, осужденных, казненных.
С учетом этих уточнений складывается следующая картина первых дней сопротивления набору.
Начало Туркестанского восстания традиционно датируется 4 июля 1916 года, то есть буквально первым днем составления посемейных списков. Военный губернатор Самаркандской области генерал Н.С.Лыкошин в телеграмме от 5 июля (документ № 51 – здесь и далее, если не указано особо, – номера документов по изданию “Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане” – 1960 г.) цитирует ходжентского уездного начальника:
“Сегодня [в] 3 часа дня получил [от] ходжентского уездного начальника депешу следующего содержания: «Сегодня [в] канцелярии пристава собралась огромная толпа туземцев, недовольная реквизицией труда. Буйствовали, напали [на] полицейских. Предварительное ознакомление, уговоры не действовали. 4 нижних чина дежурной части [по] собственной инициативе прибыли на помощь полиции, и, после того как у одного из них туземцы осмелились отбирать ружье, был произведен выстрел, за которым остальные дежурные части команды произвели 15 выстрелов в толпу. Убито 2, ранен 1.Толпа разошлась”.
Позднее, Генерал-губернатор А.Н.Куропаткин в обстоятельном докладе на имя военного министра, направленном в январе 1917 года (документ № 48), датирует инцидент в Ходженте 3 июля 1916 года, та же дата названа в донесении военного губернатора Н.С.Лыкошина от 7 июля (документ № 55).
Но, в любом случае,факты таковы:
1) начало волнений было 3 или 4 июля 1916 года, то есть практически совпало с началом мероприятий по переписи;
2) местом первых во всем Туркестане проявлений активного возмущения масс, первого применения оружия и первых жертв среди коренных жителей стал город Ходжент Самаркандской области;
3) после первого возмущения и первой крови в Самаркандской области наступило затишье.
Все эти факты подтверждает помощник главного военного прокурора Туркестана В.Е.Игнатович в Докладной записке от 31 декабря 1916 г. на имя командующего войсками Туркестанского военного округа А.Н.Куропаткина (документ № 49)
“Под воздействием всех распространившихся в населении слухов в связи с полученными сведениями о предстоящем наборе брожение среди населения началось уже с первых чисел июля месяца и прежде всего,по-видимому, в некоторых волостях Самаркандской области, причем здесь уже с самого начала на происходивших народных сборищах, нарядус общим решением рабочих не давать и перебить туземную администрацию, раздавались голоса за то, чтобы перебить также и администрацию русскую. В этой же области уже 4 и 5 июля произошли и первые беспорядки в Ходжентском и Самаркандском уездах, не получившие, однако, серьезного развития”.
Ходжентские беспорядки получили “серьезное развитие” в Самаркандской области только неделей позже – 12-13 июля, когда в Джизаке толпой были убиты двое весьма высокопоставленных представителей русской администрации – начальник Джизакского уезда полковник П.И.Рукин и городской пристав П.Д.Зотоглов, а также двое сопровождавших их представителей туземной администрации. Погибшие руководители уезда были настолько уверены в своей власти над толпой, что вышли ее усмирять без силового сопровождения.
Гибель этих чиновников в дальнейшем туркестанские власти использовали как оправдание и основание для всех карательных акций, а также для наводнения Туркестана войсками, вооружения русского населения и всех прочих мер насильственного подавления протестов.
8 дней, которые потрясли Фергану
От вспыхнувшей и в тот же день угасшей в Самаркандской области искры протеста запылал очаг недовольства в соседней Ферганской области. Но, в отличие от самаркандских начальников, ферганская администрация была готова к таким выступлениям.
Дело в том, что именно от населения этой области русская администрация опасалась наиболее активного сопротивления. Основания для таких ожиданий понятны: и власти, и народ прекрасно помнили Андижанское восстание 1898 года и его жесткое подавление. Так что опасения были более чем оправданы, и, когда они начали сбываться, меньше всех был удивлен военный губернатор А.И.Гиппиус.
Первые проявления недовольства в Ферганской области, выразившиеся в массовых демонстрациях протеста, произошли в селении Найман Кокандского уезда 8 июля – на пятый день после начала переписи подлежащих призыву. Требования и цели выступающих были те же, что и в Ходженте, – уничтожить уже составленные посемейные списки и прекратить дальнейший учет потенциальных призывников. Люди собирались большими группами, и проводили некое подобие митингов, на которых звучали призывы и клятвы не подчиняться указу о реквизициях и не давать рабочих. Все угрозы были обращены в адрес представителей туземной администрации, которым было поручено составление посемейных списков. В первый день беспорядков местные власти разогнали недовольных силами местной полиции без стрельбы и кровопролития.
9 июля аналогичные события произошли в мятежном городе Андижане и еще одном селении Кокандского уезда, в котором просто митингами дело не обошлось: толпа разгромила дом волостного старосты, сам староста и два его помощника были убиты. А в Андижане в тот же день силу оружия применили власти: призванные для разгона толпы казаки открыли огонь, и, как минимум, трое протестующих были убиты. Были произведены аресты.
Эта кровь никого не успокоила и не испугала: события начали развиваться лавинообразно. По сведениям правления областью, 10-го июля силовое уничтожение посемейных списков зафиксировано в трех населенных пунктах, 11-го – в четырех, 12-го и 13-го июля – более или менее успешные попытки уничтожить списки происходили в уже 9 селениях ежедневно. Протестные выступления распространились по всей Ферганской области.
А после 13-го июля число инцидентов резко пошло на убыль: 14 июля зафиксированы выступления в 4 населенных пунктах, 15-го июля уже в трех, а 16-го никаких выступлений не было, а 17-го – последняя вспышка насилия была в двух соседних селениях Аштской волости Наманганского уезда.
И всё! На этом “восстание” в Ферганской области прекратилось и позднее больше нигде и ни в чем не проявилось.
При этом, следует отметить, что перепись тоже прекратилась. Это значит, что изначальный приказ, поступивший из Ташкента, о завершении формирования списков к 12 июля не был выполнен, то есть цель народных выступлений была достигнута.
Согласно ведомости происшествий (документ № 148), в Андижане и Андижанском уезде за 8 дней выступлений зафиксировано 14 нападений на переписчиков, в Намангане и Наманганском уезде – десять, в селениях Кокандского уезда – списки сожгли в 4 селениях, в Старом Маргилане и Скобелевском уезде – зафиксировано 4 акта сопротивления; в Ошском уезде – бунтовали только два сельских общества, но зато в течение нескольких дней. Как видно, не зря ждали, что активнее всех выступят андижанцы, так оно и получилось.
Сравнение масштабов июльских выступлений в областях Туркестанского края также подтверждает, что Ферганская области не зря считалась самой взрывоопасной и активной. По сводным данным российской администрациив июле 1916 г. в Ферганской области было зафиксировано 86 акций протеста, в то время как в Самаркандской и Сыр-Дарьинской было только 20 и 25 выступлений соответственно, а в Семиреченской и Закаспийской областях в июле не было ни одного инцидента.
Ежедневное число жертв со стороны туземной администрации в Ферганской области росло с числом выступлений: с 8-го по 10-ое убийств в общей сложности было убито 2 переписчика и погиб один полицейский; 11-го и 12-го июля во время погромов были убиты 3 и 2 туземных чиновника соответственно, а 13-го июля в разных уездах погибло уже 4 представителя туземной администрации. На следующий день жертв среди переписчиков не было, но 15-го бунтующие убили одного администратора.
Максимальное числе жертв со стороны бунтарей было 11 и 12 июля – в эти дни в туземном районе города Намангана и в селе Шарихан Скобелевского уезда отряды казаков, открыли огонь по безоружным скоплениям протестующих. В результате в эти два дня было убито, как минимум 28 человек и 36 человек ранено, в том числе женщины и один ребенок. Но эти жесткие меры не остудили накал страстей: из приведенных выше данных следует, что в следующие за массовыми расстрелами дни количество протестных акций и их жертв не уменьшалось. 14 июля при разгоне протестующих отрядами казаков было убито четверо и ранено около 15 местных жителей, а 15-го нападения на переписчиков продолжились.
И только после 16-го июля в Ферганской области, несмотря на продолжающиеся успешные попытки уничтожения списков и препятствование их составлению, число жертв и пострадавших со стороны местной власти начало снижаться, а со стороны протестующего народа погибших не было вовсе. Бунтовавшие понесли наказание позже, – по решению суда.
За все 8 дней беспорядков в Ферганской области в войсках, привлекавшихся к разгону сборищ, не было ни одного погибшего: один офицер и шестеро нижних чинов были легко ранены. Среди русских жителей Ферганской области, скорее всего, также не было ни одного убитого. В августовских и более поздних докладах об июльских событиях постоянно упоминается “один русский полицейский (стражник)”, убитый в Маргелане 10 июля. Однако в первом упоминании о нем (документ № 95) национальность убитого старшего полицейского указана в скобках, но отмечено, что фамилия погибшего была “типично русская” – Суязов. Наверно именно поэтому в более поздних сообщениях о жертвах в Ферганской области, обязательно первым упоминается этот единственный погибший “русский”, но фамилия его больше ни разу не называется.
То, что д.и.н. А.В.Ганин в своем опусе “Последняя полуденная экспедиция” объявил единственным погибшим в Ферганской области русским человеком “учителя Чернова”, спишем на личную неприязнь г-на Ганина к “инструктору по сельскохозяйственной переписи Н.И.Чернову” и к исторической правде. Инструктор Н.И.Чернов не только остался жив, но собственноручно описал (документ № 121), как был спасен двумя людьми из толпы, которая, как пишет Н.И.Чернов в своем донесении, “была сдержана одним туземцем, другой же скрыл меня собою и вместе со мною побежал к мосту”. Все остальные члены группы переписчиков, которую возглавлял Н.И.Чернов, тоже остались живы, им предоставили лошадей, чтобы добраться до Намангана, и напутствовали словами, “что русских они не намерены убивать, что мы их гости, а не враги”.
Напомню, для сравнения, что затихшая 5 июля Самаркандская область снова запылала именно 13 июля, то есть после известий о применении силы в населенных пунктах Ферганской области. И в первый же день возобновления протестов там были убиты начальник уезда полковник П.И.Рукин и городской пристав П.Д.Зотоглов (их фамилии в официальных документах назвать никогда не забывают), а в последующие пять дней там погибли десятки русских жителей.
А в Фергане наступили мир и спокойствие. Более того, в области начался неспешный набор рабочих.
Так что же сделали в эти июльские дни власти Ферганской области такого, что массовые, разрастающиеся и грозящие неисчислимыми жертвами волнения, вдруг прекратились? Чем были заняты войска, расквартированные на территории Ферганской области? Почему население, считавшееся самым непокорным и антирусским в Туркестане, вдруг перестало бунтовать?
Ответ на эти вопросы во второй части статьи.
