В ПЕРВОЙ ЧАСТИ ДАННОЙ СТАТЬИ были представлены все основные персоны, которых Высочайшее повеление от 25 июня 1916 года застало на высших и средних должностях уездных администраций Семиреченской области. Ниже мы расскажем, как изменился статус каждого из них в течение июля того же года.
Семиреченская специфика выполнения воли “верховного вождя”
Итак, 29 июня 1916 года, совершенно неожиданно для всех без исключения, в Туркестан поступило распоряжение готовиться к набору иноверцев на тыловые работы. Эта весть мгновенно дошла до Верного и вызвала в Семиреченской областной администрации некоторое смятение и непонимание. Дело в том, что в это время губернатор М.А. Фольбаум готовил положительное заключение на запрос о целесообразности привлечения инородцев к воинской повинности, а тут вдруг сообщение о принципиально иной форме использования этих людей, причем как об уже окончательно принятом решении. Своё недоумение военный губернатор Семиреченской области М.А. Фольбаум высказал в телеграмме от 1 июля 1916 года на имя вр.и.д. Туркестанского Генерал-губернатора М.Р. Ерофеева:
Первое, нахожу крупное противоречие между требованиями рабочих от туземного населения и привлечением инородцев к отбыванию воинской повинности, о чем одновременно канцелярия просит моего заключения.
Номером 547 предусматривается лишь принципиальное разрешение вопроса, тем не менее, на случай, если призыв на службу киргиз будет окончательно одобрен Советом Министров, желательно возрасты от 19 до 20 лет на работы не посылать, тем более, что по штабу войск области имею уже поручение сформировать киргизский дивизион. Доношу, что номером 547 мое заключение будет положительное, т.е., что привлечение туземцев к отбыванию воинской повинности вполне своевременно при условии формирования из них отдельных туземных частей.
Но далее в той же телеграмме от 1 июля 1916 г. губернатор Семиречья пишет, что предстоящий набор 50 тысяч мусульман на тыловые работы потребует массу хлопот и немало денег, а в заключительном абзаце телеграммы считает нужным напомнить начальству о сложностях поставленной задачи:
“… Должен предупредить, что ввиду огромной территории области и периода кочевок вся операция призыва 50-ти тысяч рабочих займет около 2‑х месяцев.”
Казалось бы, все эти осознаваемые губернатором М.А. Фольбаумом проблемы должны были потребовать полной мобилизации всех административных и силовых ресурсов, имеющихся в области. И прежде всего – опытных управленцев уездного звена, на которых должна лечь основная тяжесть решения задачи, поставленной “державным вождем”.
Краевая администрация во главе с Генерал-губернатором М.Р. Ерофеевым именно так и действовала: уже 30 июня было объявлено, а 2-3 июля 1916 года состоялось Особое совещание губернаторов в Ташкенте, на котором были рассмотрены принципиальные организационные вопросы и приняты решения, определяющие порядок подготовки к набору рабочих.
По всем канонам административного управления сразу после получения протокола и решений совещания, которое генерал от инфантерии М.Р. Ерофеев провел 2 июля 1916 года в Ташкенте со всеми губернаторами края, генерал-лейтенант М.А. Фольбаум (единственный из 5 губернаторов, не приехавший в Ташкент ввиду отдаленности Верного от столицы края) должен был провести аналогичное мероприятие в Верном со всеми уездными начальниками, чтобы разъяснить им суть поставленной задачи и дать указания к действию. Телеграмма за подписью вр.и.д Туркестанского генерал-губернатора М.Р. Ерофеева с изложением решений краевого совещания и в самом деле поступила в Семиреченскую администрацию 5 июля, однако какие-либо документальные свидетельства того, что губернатор М.А. Фольбаум начал действовать стандартными административными методами, то есть созвал совещания уездных начальников или хотя бы их помощников, отсутствуют. Если судить по новостям, публикуемым в эти дни в “Семиреченских областных ведомостях”, то есть основания полагать, что в эти дни Семиреченский губернатор был озабочен совсем другими проблемами.
И это – первая странность в поведении генерал-лейтенанта М.А. Фольбаума, так как губернаторы других областей Туркестана такие совещания провели. Губернатор Самаркандской области Н.С. Лыкошин 5 июля [Сборник АН СССР – 1960, док. № 55, стр.106-108], вр.и.д. начальника Закаспийской области Н.К. Калмыков – 12 июля [Сборник АН СССР – 1960, док № 8, стр.30-32]. В Ферганской области буквально с 5 июля начались серьезные и повсеместные волнения коренного населения, поэтому ферганский губернатор А.И. Гиппиус не стал собирать уездных начальников в Скобелев, а сам поехал по уездам, чтобы лично разъяснять людям монаршую волю и успокаивать их (см. статью “Губернатор с гвоздем”. Часть 1.). Губернатору Сыр-Дарьинской области А.С. Галкину проводить совещание не понадобилось, потому что два из шести уездных начальников его области, как и полицмейстер Ташкента, были приглашены на совещание к Генерал-губернатору 2 июля.
А вот генерал-лейтенант М.А. Фольбаум, мало того, что сам не приехал в Ташкент (его отсутствие было согласовано с краевым начальством), он к тому же ограничился тем, что 1 июля 1916 года, то есть еще до совещания у Генерал-губернатора, и, следовательно, не располагая детальной информацией, созвал управителей нескольких близлежащих к Верному казахских и таранчинских (уйгурских) волостей и сообщил им “пренеприятное известие”. О реакции собранных в Верный туземных начальников на эту ошеломляющую новость сам семиреченский губернатор сообщил в “Воззвании губернатора М.А. Фольбаума к мусульманскому населению Семиреченской области”, которое было опубликовано на русском и казахском языках в газете “Семиреченские областные ведомости” за 5 июля 1916 г. № 148:
… те киргизские, таранчинские и др. управители, которым я лично объявил 1 июля волю монарха, приняли мое приказание молодцами, и обсудив подробности предстоящего набора, воскликнули в честь обожаемого монарха такое громкое и дружное «Ура!», что зазвенели стекла в окнах губернаторского дома, где я с ними беседовал.
В том же “Воззвании…” [Сборник АН СССР – 1960, док № 23, стр.44] губернатором М.А. Фольбаумом была определена “функция” начальников уездов
Предписываю никаких кривотолков не допускать, и всех, кто будет говорить, что-либо противное этому приказу, немедленно передавать в распоряжение уездного начальника.
Судя по бравому, но малосодержательному тексту этого документа Семиреченский губернатор М.А. Фольбаум, признавшийся в телеграмме вр.и.д. Туркестанского губернатора М.Р. Ерофееву от 1 июля, что не вполне понял, что от него требует начальство, как-то очень быстро – еще до получения официального текста царского повеления, решений краевого совещания и соответствующих разъяснений из Ташкента – во всем разобрался и после этого посылал в Ташкент бодрые телеграммы о том, что начальству не следует беспокоиться. А в Семиречье всем, проявлявшим обеспокоенность или задававшим неудобные вопросы, губернатор заявлял, что убежден сам и уверяет всех жителей области, что “все у нас будет так гладко, что сердце великого государя нашего порадуется”.
Эти верноподданнические слова также приведены в подписанном губернатором М.А. Фольбаумом “Воззвании к мусульманскому населению Семиреченской области”. Произвело это “Воззвание…” какой-либо эффект на население, разъяснило ли что-либо, – сказать трудно. Но одно можно утверждать точно: никаких упоминаний в документах того времени об этом “Воззвании…” нет. И это создает впечатление: что поспешная публикация этого “Воззвания…” генерал-лейтенанта М.А. Фольбаума не дошла до тех, кому она была обращена прежде всего – до чинов туземной администрации: волостных управителей, аильных старшин, пятидесятников, а тем более – до массы коренных жителей. Судя по всему, “Воззвание…” не было широко распространено в массах, подобно тому, как были растиражированы наделавшие много шума “воззвания” ферганского губернатора А.И. Гиппиуса. Такое сомнение подкрепляется тем безусловным фактом, что сам текст Высочайшего повеления от 25 июня 1916 года, официально поступивший во все области Туркестана 8 июля, в “Семиреченских областных ведомостях” был опубликован… только 19 августа 1916 года! А до этого вся область жила слухами, сплетнями, страхами и россказнями.
Никакой официальной информации о предстоящем наборе рабочих для работы в тылу армии, кроме малоинформативного губернаторского “Воззвания… “, в семиреченских СМИ не было. Стоит ли удивляться, что в Семиречье не было и областного совещания, и что уездные начальники находились в таком же неведении, как и рядовой пастух на джайлоо?
Не даром же даже заведующий Верненским розыскным пунктом ротмистр В.Ф. Железняков в своем “Докладе…” отмечает
Распоряжение о наборе /реквизиции/ рабочих от туземцев для нужд армии было получено в местном Областном Правлении к 1-му июля. Это распоряжение было совершенно неожиданным как для администрации, так и для туземцев. Собралось совещание под председательством Губернатора из некоторых чинов администрации, но меня на это совещание не пригласили и даже не поставили о реквизиции в известность, и я узнал о предполагавшемся наборе уже после от агентуры. По-видимому, совещание взглянуло на реквизицию рабочих прямо с формальной стороны, не посчитавшись с психологией туземцев. Как сама администрация, так и туземцы растерялись. К Военному Губернатору ныне покойному Соколову-Соколинскому /Фольбауму/ были созваны «почетные лица», которым Губернатор разъяснил для какой необходимости призываются туземцы.
Таким образом даже руководитель местного органа политический полиции, отвечающий за государственную безопасность в Семиреченской области, был оставлен в неведении по поводу происходящего! Что уж говорить об уездных начальниках, приставах и, тем более, о туземных волостных правителях? Им всем приходилось питаться исключительно слухами, в том числе откровенно провокационными небылицами. Первые инструкции губернатор М.А. Фольбаума направил уездным начальникам и участковым приставам по телеграфу только 14 июля 1916 года, одновременно с данными о разнарядке рабочих на каждую волость. Но и в этой депеше [Сборник “Восстание 1916 года” – 2015, стр.68-69] не содержалось ничего нового, кроме весьма циничного указания насчет “… особой педантичности…”:
…Предъявив волостным число подлежащих наряду рабочих, действуйте через почетных лиц в смысле спокойного отношения к делу очередных волостей и задерживайте на военных гауптвахтах сопротивляющихся, ведите дело спокойно, но настойчиво, избегая особой педантичности в смысле возраста и прочее….
Изучение содержания семиреченских газет за июль 1916 года позволяет уверенно утверждать, что в Семиреченской области была искусственно создана обстановка для расцвета сплетен и слухов, дезинформации и провокаций. Областная власть по сути молчала, а администраторы в уездах и на участках вынуждены были действовать без единых внятных инструкций и руководящих указаний. Именно такова была информационная составляющая политики губернатора М.А. Фольбаума на этом этапе.
Но это была внешняя сторона политики областной администрации, а была еще и “изнаночная” политика – тихая, но, в отличие от внешней, очень активная. И вот в рамках этой “изнаночной” политики в те же дни июля в уездных правлениях начинают происходить, на первый взгляд, совершенно непонятные вещи. Именно эти “изнаночные” аспекты и являются основным предметом нашего исследования, так как за сто лет, прошедшие с того времени, ими никто не интересовался. Поскольку в каждом уезде был разыгран специфический, ни разу не повторившийся сценарий, рассмотрим последовательно каждый уезд Семиречья.
Верненский уезд: курортная командировка ротмистра И.И. Лиханова
Как показано в таблицах 1 и 2, в Верненском уезде военным начальником был ротмистр Илья Ипполитович Лиханов, а его помощником – титулярный советник Андрей Иванович Хлыновский. Последний занимал этот ответственный пост меньше трех месяцев. До середины апреля 1916 года помощником Верненского уездного начальника был подполковник Порфирий Александрович Гольц, но приказом военного губернатора Семиреченской области от 18 апреля 1916 г. № 227 [СОВ (официальная часть) от 26 апреля 1916 г. № 34, стр.187] подполковник П.А. Гольц был командирован из города Верного в Копал для временного исполнения обязанностей помощника Копальского уездного начальника, а помощником к ротмистру И.И. Лиханову был назначен пристав Зайцевского участка Верненского уезда титулярный советник А.И. Хлыновский, разумеется с приставкой “вр.и.д.”, то есть “временно исполняющий должность”.
Таким образом, все должности в правлении Верненского уезда были заняты и в каких-либо новых назначениях не было необходимости. И тем не менее 8 июля в официальной части газеты “Семиреченские областные ведомости” появляется приказ военного Губернатора Семиреченской области от 30 июня 1916 г. № 382 [СОВ (официальная часть) от 8 июля 1916 г. № 55, стр.304-305] о командировании Бахтинского участкового начальника подполковника В.А. Базилевского к временному исполнению должности помощника Верненского уездного начальника. Приказ этот, подписанный на следующий день после появления в крае информации о предстоящей реквизиции инородцев, весьма странный как с правовой, так и с бюрократической точек зрения. Во-первых, должность, на которую назначен подполковник В.А. Базилевский, не вакантна – ее временно занимает титулярный советник А.И. Хлыновский, а во-вторых, в приказе ничего не сказано о том, кто с этого момента будет возглавлять Бахтинский участок Джаркентского уезда. Однако через десять дней Семиреченский губернатор издает еще более неожиданный приказ от 10 июля 1916 г. № 394 [СОВ (официальная часть) от 16 июля 1916 г. № 57, стр. 315] о сдаче должности Верненским уездным начальником ротмистром И.И. Лихановым в связи с командированием в город Пятигорск и приеме указанной должности … Бахтинским участковым начальником полковником В.А. Базилевским. Тем же приказом была продлена командировка исп.об. Зайцевского участкового пристава титулярного советника А.И. Хлыновского для временного исполнения должности помощника Верненского уездного начальника.
То есть в то время, когда все администраторы области должны, не зная покоя, решать поставленную “верховным вождем” задачу, глава центрального уезда Семиречья отправляется в командировку… на самый известный российский курорт того времени. При этом, что примечательно, никаких внешних оснований (приказа Генерал-губернатора или поручения Военного Министра) для такого командирования в приказе не приводится. Единственное основание – “удостоверение Российского Красного Креста от 1 июня 1916 г. № 1838”, [СОВ (официальная часть) от 1 июля 1916 г. № 53, стр. 293], то есть, как сказали бы в советское время “курсовка на получение санаторного обслуживания”. В другое, не военное, время такое основание для отсутствия не вызвало бы никакого удивления, но в ситуации, когда перед всей областной администрацией поставлена сложнейшая и ответственейшая задача, такую командировку понять трудно. Зато становится понятным упомянутый выше приказ о переводе в Верный подполковника В.А. Базилевского: начальника Бахтинского участка вызвали в Верненский уезд заранее, имея ввиду, что он займет не место помощника (что само по себе серьезный скачок вверх по служебной лестнице), а место самого начальника уезда.
Чтобы было ясно, почему была сделана эта многоходовка – последовательное назначение подполковника В.А. Базилевского Бахтинским участковым начальником, помощником начальника Верненского уезда и, наконец, самим уездным начальником – обратимся к главному закону Туркестана – “Положению об управлении Туркестанским краем”, в частности, к статьям 62 и 63 раздела II “Уездное управление”, определяющим порядок назначения и увольнения должностных лиц уездных правлений. Там записано:
- Уездные Начальники определяются и увольняются Генерал-Губернатором по представлениям Губернаторов. Помощники Уездных Начальников, Участковые Пристава, Полицмейстеры и Полицейские Пристава определяются в увольняются Военным Губернатором.
- В случае отсутствия или болезни Уездного Начальника, в исправление его должности вступает Помощник Уездного Начальника, а за отcyтствием или болезнью сего последнего — один из Участковых Приставов, по распоряжению Военного Губернатора.
Как следует из этих статей губернатор М.А. Фольбаум не имел права назначить уездного начальника своей волей, а вот во временное исполнение этой должности нужного человека можно было ввести и без разрешения Генерал-губернатора. Но для этого должны были быть выполнены два условия: действующий начальник уезда должен был отсутствовать на посту, а претендент на его места занимать должность помощника уездного начальника. Вот и понадобились все эти манипуляции губернатору М.А. Фольбауму, начиная с отправки ротмистра И.И. Лиханова в Кисловодск и заканчивая назначением своего родственника на занятый А.И. Хлыновским пост помощника уездного начальника, исключительно для того, чтобы, не нарушая букву закона, произвести назначение, относящееся к исключительной компетенции Туркестанского Генерал-губернатора.
Выше было упомянуто, что еще в начале 1916 года помощником начальника Верненского уезда работал подполковник П.А. Гольц, в апреле того же года откомандированный в Копал. Если поверить, что дела службы на самом деле требовали, чтобы начальник уезда ротмистр И.И. Лиханов должен срочно отправиться для лечения в Кисловодск, то для организации реквизиции инородцев в Верненском уезде разумно было поручить эту работу “старым туркестанцам” (см. таблицу 2), то есть либо вернуть обратно подполковника П.А. Гольца, либо, в полном соответствии с законом, временно поручить управление уездом действующему помощнику уездного начальника А.И. Хлыновскому.
Но ничего подобного! Оказывается, что эти опытные служаки, также, как и ротмистр И.И. Лиханов, не годились для решения той задачи, которую срочно надо было решить губернатору. И потому руководить столичным уездом Семиреченской области было поручено никому не известному подполковнику В.А. Базилевскому. Это удивительное для непосвященного человека назначение становится более понятным, когда узнаешь, как его бесстрастно, но с явным негодованием, комментирует в своем “Докладе…” ротмистр ОКЖ В.Ф. Железняков:
Верненский уездный начальник ротмистр Лиханов ко времени рассылки этого циркуляра был в командировке на Кавказе, а временно его должность занимал подполковник Базилевский, за месяц [до этого] приехавший из Черниговской губернии, где он служил в Государственном коннозаводстве. Базилевский – родственник покойного Губернатора Генерала Соколова-Соколинского и жил в Верном в губернаторском доме. От подполковника Базилевского я получил следующее отношение от 10 июля за № 211: «Сообщаю, что я считал нужным доложить Его Превосходительству Г. Военному Губернатору отношение Ваше от 9 июля за № 468, на каковом Его Превосходительством наложена следующая резолюция: «Сообщить ротмистру Железнякову, что уездным начальникам теперь некогда переписываться и что я прошу его, ротмистра Железнякова, действовать помимо уездных начальников, донося обо всем только мне». О таковой резолюции довожу до Вашего сведения. Вр.и.д. Уездного Начальника Подполковник Вл. Базилевский».
Содержание и скрытый смысл резолюции губернатора М.А. Фольбаума достойны специального анализа и объяснений, но в контексте данного исследования нам принципиально важно, что вместо офицера с пятилетним стажем управления уездом – ротмистра И.И. Лиханова, без каких-либо внятных оснований командированного на Кавказ, губернатор назначает на его должность заведомо некомпетентного (лишь месяц в Туркестане), но лично преданного (родственник) конезаводчика подполковника В.А. Базилевского. И этот “родной человечек”, какой-то подполковник от конезаводства, едва заняв должность, начинает открыто грубить ротмистру Отдельного корпуса жандармов, главе областной политической полиции, подчиняющегося непосредственно и исключительно начальнику Департамента полиции – одному из самых влиятельных чиновников Российской Империи. Причем делает это бывший “конезаводчик” В.А. Базилевский с явного одобрения самого губернатора.
Любой чиновник скажет, что это – очень странная и рискованная игра, затеять которую даже губернатор области мог только в том случае, если имел поддержку свыше и, если ставки в этой игре были очень высоки. В любом случае указанные факты свидетельствуют о том, что в верхних эшелонах управления областью в те дни происходило что-то очень серьезное и не вполне законное. Такой рост по службе, который получил подполковник В.А. Базилевский, без согласия вышестоящих начальников категорически не допустим. Самое естественное предположить, что этот невиданный и потому подозрительный взлет в карьере был обусловлен тем, что губернатору М.А. Фольбауму на этом ключевом посту был необходим доверенный, лично зависимый и абсолютно послушный губернаторской воле человек.
Но не будем сразу делать выводы, просто зафиксируем факт: исполняющим дела Верненского уездного начальника на время проведения восстания, ой, прошу прощения, реквизиции туземцев, становится черниговский конезаводчик и родственник губернатора М.А. Фольбаума подполковник В.А. Базилевский, без году неделю как прибывший в Туркестан и служивший на скромном посту пристава Бахтинского участка Джаркентского уезда.
Как проявил себя на новом для него посту подполковник В.А. Базилевский нам уже сообщил ротмистр В.Ф. Железняков, кроме того имя вр.и.д. Верненского уездного начальника упоминается в, наверно, самой широко цитируемой депеше генерал-лейтенанта М.А. Фольбаума, переданной им по прямому проводу не ранее 10 и не позднее 15 августа 1916 года [Сборник АН СССР – 1960, док. № 464, стр. 669].
Относительно Узынгирской и других пригородных волостей считайте малейшую группировку киргиз[ов] кучами уже за мятеж, подавляйте таковой крестьянскими дружинами, наведите на эти волости панику. При первом признаке волнения арестуйте хотя бы второстепенных главарей, предайте полевому суду и немедленно повесьте. Никакие гражданские суды в этих случаях не должны действовать. Не гонитесь за сохранением мелочей, но наносите сильные удары сами, где возникает опасность. Ну, поймайте кого-нибудь [из] подозрительных и для примера повесьте. Я уже такое распоряжение сделал, чтобы ловили всех бунтовщиков и доставляли бы их в город для суда, кончая разговоры. Советую стать хозяевами положения и жду донесения в том же духе. В Верном положение было такое же, теперь понемногу улучшается.
Передайте госпоже Базилевской, [что] ее муж работает молодцом; всему Пишпеку привет».
В контексте этой инструкции, переданной по прямому проводу из Верного в Пишпек, вполне резонно предположить, что “муж госпожи Базилевской” в Верненском уезде действовал именно так, как губернатор М.А. Фольбаум рекомендовал действовать в Пишпекском уезде другому специально назначенному уездному начальнику – подполковнику Ф.Г. Рымшевичу, о котором речь пойдет ниже. То есть подполковник В.А. Базилевский с первого дня реквизиции, ой, простите, восстания метался по Верненскому уезду с казачьим отрядом, “истреблял аилы”, ловил “подозрительных киргизов” и вешал их “для примера”.
И еще один примечательный штрих: несмотря на приказ от 30 июня 1916 г. № 382, в докладах, направляемых из Семиреченской администрации в Ташкент, при упоминании подполковника В.А. Базилевского его должность указывается как… “и.д. помощника начальника Верненского уезда” [Сборник АН СССР – 1960, док. № 240, стр. 348 и док. № 266, стр.462-463]. Вряд ли это случайность. Изучив обстоятельства служебного взлета подполковника В.А. Базилевского, мы убедились, что при этом назначении имело место превышение власти или, как минимум, нарушение если не “буквы”, то “духа” установленного порядка назначения на должность. Назначение это произошло еще в те дни, когда Туркестанский край возглавлял генерал от инфантерии М.Р. Ерофеев, и Семиреченский губернатор мог надеяться, что подобные выкрутасы сойдут ему с рук. Но 22 июля на должность Генерал-губернатора был назначен совсем другой человек – генерал-адъютанта А.Н. Куропаткин. И у Семиреченского губернатора не могли не возникнуть опасения, что новый “полу-царь Туркестана” заинтересуется, каким образом некий подполковник от конезаводства вдруг стал командовать уездом? И чтобы не привлекать лишнего внимания в переписке с ташкентским начальством подполковника В.А. Базилевского понижали в должности на одну позицию.
Кто-то скажет “ах, какие мелочи…” Но в том-то и дело, что, как мы убедимся дальше, множество подобных мелочей, имевшее место в Семиречье летом 1916 года и взятое в совокупности, рисует картину беззакония настолько масштабного и откровенного, что должны отпасть все сомнения в том, что организаторы этого беззакония были почему-то уверены, что, во-первых, их махинации никто расследовать не будет (уж больно белыми нитками оно было шито), а во-вторых, что конечная цель, ради которой они шли на такие дела, столь желанна и масштабна, что оправдывала любые нарушения и даже возможное наказание.
Так все и произошло. Но развязка наступила только в октябре 1916 года, а 21 сентября того же года Военный Губернатор Семиреченской области издал приказ № 572 [СОВ (официальная часть) от 30 сентября 1916 г. № 79, стр. 435] о возвращении из командировки и вступлении в должность Верненского уездного начальника ротмистра И.И. Лиханова, а также о возвращении к исполнению своих обязанностей и.д. помощника Верненского уездного начальника подполковника В.А. Базилевского и и.д. Зайцевского участкового пристава титулярного советника А.И. Хлыновского.
Здесь надо напомнить, что 30 июля 1916 года подполковник В.А. Базилевский был назначен вр.и.д. Верненского уездного начальника с занимаемого им поста пристава Бахтинского участка Джаркентского уезда [СОВ (официальная часть) от 8 июля 1916 г. № 55, стр.304-305], а приказом от 21 сентября того же года губернатор М.А. Соколов-Соколинский “возвратил” своего родственника к исполнению своих обязанностей … и.д. помощника Верненского уездного начальника. Мелкое, но такое типичное для провинциальной того времени России, жульничество. Как говорится, “пустячок, а противно”.
Характерно также, что именно в этот день – 21 сентября 1916 г, помощник Туркестанского Генерал-губернатора М.Р. Ерофеев телеграммой № 7455 отрапортовал Военному министру Д.С. Шуваеву [Сборник АН СССР – 1960, док. № 475, стр. 675-676; Сайт Росархива События в Семиречье 1916 года. Док. № 86]:
Дополнение телеграммы 7381. [В] Пржевальском и Пишпекском уездах рассеяны нашими отрядами мятежники; потеряв огромное количество скота, удалились из района северного берега Иссык-Куля [и] окрестностей Пржевальска, и районов между Пишпеком и Сон-Кулем частью [к] востоку на Текес, частью [к] югу от Иссык-Куля на сырты, а частью на Джумгол и Кочкорку. [В] Пржевальском уезде русское население приступило [к] восстановлению жилищ и уборке хлеба.
[В] Джаркентском и Копальском уездах тихо. [В] Лепсинском уезде остатки мятежных шаек, преследуемые нашими отрядами, бегут к оз. Балхаш.
[B] Верненском уезде почти все мятежные волости возвратились [на] постоянные зимние стойбища, но многие аилы состоят только из стариков, подростков и женщин.
[В] Ферганской области Ошском уезде алайские киргизы намереваются перекочевать [в] Китай.
[В] прочих местах края без перемен. 7455. Ерофеев
То есть ротмистр И.И. Лиханов был в командировке точнехонько – день в день – с момента начала подготовки восстания и до дня, когда Туркестанские власти официально отрапортовали в Петроград о его полном подавлении. Примечательно, что такая форма участия в “подавлении восстания” стала основанием для того, что еще через две недели – 5 октября 1916 г. вышел высочайший приказ о производстве Верненского уездного начальника ротмистра И.И. Лиханова в чин подполковника “за отлично-ревностную службу и особые труды, вызванные обстоятельствами текущей войны”, о чем вр.и.д. Военного Губернатора Семиреченской области подполковник А.И. Алексеев известил жителей области приказом от 14 декабря 1916 г. № 749 [СОВ (официальная часть) от 20 декабря 1916 г. № 102, стр. 550]. А в начале 1917 года еще до свержения царской власти в той же газете от 25 января 1917 г. № 20 была опубликована заметка с названием “Интересный приказ”, в которой был приведен текст приказа начальника Верненского уезда, содержащий среди прочего такие слова:
Верненским уездным начальником издан интересный приказ, ярко рисующий положение, создавшееся сейчас в Верненском уезде. Воспроизводим приказ ввиду громадного его значения полностью.
“В последнее время между русскими людьми, особенно между новоселами являются лица, которые … принимая во внимание, что прошлым летом нашлись люди, натравившие киргиз на русских, и эти же люди могут теперь в корыстных или других целях возбудить русских против киргиз и тем вызвать опять ту или иную беду, я предлагаю должностным лицам волостной, станичной и сельской администрации вверенного мне уезда немедленно собрать подлежащие общественные сходы и на них объявить всему населению, что никакой опасности жизни или имуществу русского народа, слава Богу, нет”.
Можно только сожалеть, что приказ с такими трезвыми и умиротворяющими словами, с такими оценками причин “восстания” и действий провокаторов, не появился в июле 1916 года, но видно именно для того, чтобы подобных приказов не было, и был командирован подлечиться на водах ротмистр И.И. Лиханов.
Вот так обстояли дела в Верненском уезде Семиреченской области, а теперь перейдем к его южному соседу – Пишпекскому уезду.
Пишпекский уезд: полуболезнь-полуотставка подполковника Г.Ф. Путинцева
Согласно подшивке официальной части “Семиреченских областных новостей” за второе полугодие 1916 года в администрации Пишпекского уезда до третьей декады июля никаких особенных кадровых перемещений не было. Но 26 июля 1916 г. для военного начальника Пишпекского уезда подполковника Г.Ф. Путинцева прозвенел “первый звонок”. В этот день военный Губернатор Семиреченской области М.А. Фольбаум издал приказ № 429 о назначении председателей уездных приемных комиссий по поставке мобилизуемых лошадей в Семиреченской области [СОВ (официальная часть) от 29 июля 1916 г. № 61, стр. 336]. Совершенно очевидно, что массовая реквизиция лошадей на фоне проводящегося набора людей на тыловые работы была шагом, который иначе, как “сознательной провокацией” назвать трудно.
Если авторы приказа о реквизиции лошадей не понимали, что в данной ситуации такие действия вызовут беспорядки, – это свидетельствует об их глупости. Если же понимали, но все-таки проводили такое решение в жизнь, – то нет никаких сомнений, что эти люди осознано стремились сорвать решение задачи, поставленной Высочайшим повелением от 25 июня 1916 года. Думаю, что мало кто примет первый вариант. Как сказал тремя месяцами позже член Госдумы П.Н. Милюков (см. врезку): ” Нет господа, воля ваша, но уж слишком много глупости.”
|
Выдержки из речи П.Н. Милюкова на заседании Государственной Думы 14 ноября 1916 г. …Во французской желтой книге был опубликован германский документ, в котором преподавались правила, как дезорганизовать неприятельскую страну, как создать в ней брожение и беспорядки. Господа, если бы наше правительство хотело намеренно поставить перед собой эту задачу, или если бы германцы захотели употребить на это свои средства, средства влияния или средства подкупа, то ничего лучшего они не могли сделать, как поступать так, как поступало русское правительство (депутат Родичев с места: «К сожалению, это так»). …Когда со всё большею настойчивостью Дума напоминает, что, надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать, — значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию — что это, глупость или измена? (голос слева: «Измена». Аджемов: «Это глупость». Смех). Мало того. Когда на почве общего недовольства и раздражения власть намеренно занимается вызыванием народных вспышек — потому что участие департамента полиции в последних волнениях на заводах доказано, — так вот, когда намеренно вызываются волнения и беспорядки путем провокации и при том знают, что это может служить мотивом для прекращения войны, — что это делается, сознательно или бессознательно? …Нет господа, воля ваша, уж слишком много глупости. Как будто трудно объяснить все это только одною глупостью.
|
Но в контексте нашего исследования в приказе губернатора Семиреченской области № 429 о формировании комиссий примечателен не сам факт изъятия лошадей, а персональный состав уездных комиссий:
Для производства мобилизационной поставки лошадей в Семиреченской области в составе приемных комиссий назначены председателями: Беловодской комиссии – беловодский участковый пристав Грибановский, Копальской – подполковник Гольц, Гавриловской – Алтын-Эмельский участковый пристав Казанцев, Пржевальской 1-ой комиссии – полковник Иванов, Пржевальской 2-ой комиссии – генерал-майор Нарбут (он же представитель от населения), Нарынской комиссии – Атбашинский участковый начальник Хахалев, Джаркентской – городской пристав Тимофеев, Югентасской [Лепсинский]- капитан Жеребятников, Верненской 1-ой комиссии – подполковник Базилевский, Верненской 2-ой комиссии – штабс-ротмистр Поротиков
Как видим, в трех из шести уездов, за исключением Джаркентского, Лепсинского и Пишпекского председателями комиссий становятся начальники уездов или лица, их замещающие. В Пишпекском уезде таковым должен был стать подполковник Г.Ф. Путинцев. Однако на это место назначен офицер, стоящий на две позиции ниже – Беловодский участковый пристав И.Г. Грибановский. Если кто-то обратит внимание, что в списке комиссий отсутствует Пишпекская и Токмакская, и, мол, поэтому уездному начальнику Г.Ф. Путинцеву нечего было возглавить, то можно обратиться к приказу губернатора Семиреченской области от 25 июля 1916 г. № 428 [СОВ (официальная часть) от 2 августа 1916 г. № 62. Стр. 342] о назначении ветеринарных врачей в приемные комиссии. Так вот в этом приказе первой значится именно комиссия в г. Пишпек, в которую назначен Пишпекский пунктовый ветеринарный врач Туфанов.
Любой чиновник знает, что подобные “упущения” могут свидетельствовать только об одном: обойденный доверием администратор стал чем-то неугоден для своего начальства. (О том, что такое мнение верно и в отношении Джаркентского и Лепсинского военных начальников, речь пойдет ниже).
А что касается подполковника Г.Ф. Путинцева, подтверждение сказанного последует очень быстро: уже через 2 дня Военный Губернатор Семиреченской области издаст приказ от 28 июля 1916 г. № 436 о предоставлении Пишпекскому уездному начальнику подполковнику Г.Ф. Путинцеву 28-дневного отпуска от службы по болезни [СОВ (официальная часть) от 2 августа 1916 г. № 62, стр. 343].
Итак, вполне здоровый ротмистр И.И. Лиханов – едет на воды, а подполковнику Г.Ф. Путинцеву назначается постельный режим. А как же Высочайшее повеление, как же – набор и отправка в районы действующей армии десятков тысяч киргизов? Не надо волноваться! Как и в случае с Верненским уездом руководить делами в Пишпеке назначается … “крепкий администратор”, уже упомянутый выше подполковник Ф.Г. Рымшевич. Причем передача правления уездом бывшему приставу порта в городе Баку не была оформлена одновременно с отправлением в отпуск подполковника Г.Ф. Путинцева, как это делается в подобных случаях. Соответствующий приказ за № 460 губернатор М.А. Фольбаум выпустил только через неделю – то есть 4 августа 1916 года. А еще через неделю жители города Токмак увидят сцену, которая станет широко известной, так как ее описал в своих “Показаниях прокурору А.И. Адамову” современник тех событий административно-ссыльный житель Пишпека юрист Григорий Бройдо:
Когда же Рымшевич в Токмаке получил известие, что он назначен руководить карательными действиями, то он снял фуражку, перекрестился и сказал: «Наконец мне дали поручение любимое, я же им покажу».
Но если подполковник Ф.Г. Рымшевич был в Токмаке, кто же руководил уездом? Об этом тоже узнаем из “Показаний…” Г.И. Бройдо
Уездным начальником до этого дня [12 августа 1916 г.] был пристав г. Пишпека Т. (бывший маркер, назначенный на эту должность ген. Фольбаумом), в этот день был назначен Путинцев.
Здесь нет никакой ошибки! Как только путем на первый взгляд необъяснимых перестановок губернатор М.А. Фольбаум смог официально назначить начальником карательного отряда головореза и шовиниста подполковника Ф.Г. Рымшевича, и тот отправился исполнять “любимое поручение”, нужда в отпуске по болезни у подполковника Г.Ф. Путинцева отпала, и он был возвращен к исполнению своих обязанностей. Соответствующий губернаторский приказ от 12 августа 1916 г. № 489 был опубликован в официальной семиреченской газете [СОВ (официальная часть) от 19 августа 1916 г. № 67, стр. 375]. Как видим, Г.И. Бройдо абсолютно точен даже в таких деталях, как дата возвращения действующего уездного начальника к своим обязанностям.
Заканчивая описание мягкого отстранения от должности подполковника Г.Ф. Путинцева, приведем еще одну короткую цитату из “Показаний…” Григория Бройдо:
В Пишпеке оставшийся Путинцев был против “восстания” и беспорядков не было в 12 волостях, окружающих Пишпек, несмотря на то, что киргизы этих волостей [состоят] в близких отношениях с киргизами, перебитыми в Беловодской волости.
В этой фразе свидетеля событий тех дней открываются необходимые и достаточные объяснения тех кадровых перемещений, которые были произведены губернатором М.А. Фольбаумом в течение месяца, предшествовавшего “восстанию”. Все начальники уездного и участкового звена, которые были “против восстания”, под различными предлогами были отстранены от управления и лишены возможности принимать решения. На их посты были назначены люди, попавшие в Семиречье по личной протекции губернатора (Ф.Г. Рымшевич, А.А. Маслов, М.Э. Кравченко, А.Г. Байгулов) или представлявшие интересы руководства Семиреченского казачьего войска (К.П. Гилев, И.В. Бакуревич, П.В. Бычков). Именно они и обеспечивали видимость “восстания”, направляли его и не давали затихнуть, от них исходили все рапорты о многотысячных “шайках бунтовщиков”, о “многодневных осадах русских поселений”, о “многочасовых сражениях с повстанцами”. К сожалению только в Пишпекском уезде оказался прозорливый “административно-ссыльный” юрист Г.И. Бройдо, благодаря которому мы имеем альтернативную картину происходившего в этом районе Семиречья. В других уездах таких людей не оказалось, и потому выстраивать реальную цепочку событий приходится по тем документам, которые дошли до нас исключительно благодаря тому, что, даже совершая полное беззаконие, военно-полицейская система оставалась системой бюрократической. Каждый чиновник был обязан регулярно докладывать по инстанции обо всем произошедшем в зоне его ответственности. Если же писать правду об истинном положении дел эти чиновники не могли, то им приходилось выдумывать, хитрить и попросту врать. А в условиях жесткого цейтнота и изменчивости ситуации делать это аккуратно и непротиворечиво было крайне трудно.
Безусловно все эти “чиновничьи хитрости” были шиты белыми нитками, это видел и понимал не только административно-ссыльный член РСДРП Г.И. Бройдо, но и другие представители немногочисленной русской интеллигенции Пишпека. Но что они могли поделать? В Семиреченской области был один настоящий хозяин – Семиреченское казачье войско и послушный его воле наказной атаман генерал-лейтенант М.А. Фольбаум. Так что удивляться надо только тому, что прокурор Ташкентской судебной палаты прокурор А.И. Адамов, перед тем как отправить Григория Бройдо в воинские казармы, все-таки дал ему выговориться и даже зафиксировал его показания.
А для нашего исследования очень важно, что факты, давно и хорошо известные в изложении Г.И. Бройдо и тем не менее часто ставящиеся под сомнение, полностью и с хронологической точностью подтверждаются официальными документами Семиреченской администрации, не только изданными в те дни, но и опубликованными в официальной газете Семиречья.
Таким образом ситуацию в Пишпекском уезде можно считать совершенно понятной, и мы можем перейти к рассмотрению происходившего в те же дни в других уездах, в частности, в Лепсинском.
Лепсинский уезд: полковник С.Н. Авров предпочитает немецкий фронт
Ситуация с начальником Лепсинского уезда полковником Сергеем Николаевичем Авровым тоже имела свои 
особенности. По состоянию на 25 июня 1916 года полковник С.Н. Авров находился на своем рабочем посту и управлял Лепсинским уездом. При этом в областной канцелярии уже давно лежало его заявление об отправке в действующую армию. Хода этому прошению губернатор М.А. Фольбаум не давал, так как в этом случае Лепсинский уезд остался бы вообще без опытного руководителя: место помощника уездного начальника занимал штабс-ротмистр А.А. Маслов, назначенный на замещение этой должности в мае 1916 года, а до этого работавший участковым начальником в станице Уджарской – центре Бахтинского участка, входившего состав Лепсинского уезда. Как отмечалось выше, именно в этот участок был в мае назначен подполковник В.А. Базилевский, который практически сразу оставил этот пост и перебрался в Верный.
Казалось бы, в ситуации, когда на уезд обрушилась такая сложная работа – реквизиция нескольких тысяч кочевников, шансы полковника С.Н. Аврова попасть на фронт должны были вообще испариться. Но… это логично только в том случае, если областное начальство на самом деле предполагает осуществлять организационно и технически многотрудную работу по набору местных жителей на окопные работы. А на самом деле все происходить с точностью до наоборот. Все очень просто: 3 июля, то есть за день до того, как штабс-ротмистр И.И. Лиханов был отправлен в командировку, а подполковник Г.Ф. Путинцев – на больничный, прошение полковника С.Н. Аврова об отправке на фронт получило положительную резолюцию командующего войсками Семиреченской области М.А. Фольбаума: с того же дня, то есть 03.07.1916 г, физически оставаясь в Лепсинске, Сергей Николаевич Авров де юре перестал быть начальником уезда и был зачислен в резерв чинов при штабе Киевского Военного округа. А это означало, что все местные и конвойные команды (в том числе казачьи отряды), находящиеся в Лепсинском уезде, полковнику С.Н. Аврову больше не подчинялись.
Приказ об увольнении полковника С.Н. Аврова в официальной части “Семиреченских областных ведомостях” нами не обнаружен, но в неофициальной части той же газеты за № 158 от 16 июля 1916 года в коротенькой заметке с несколько двусмысленным названием “Уход С.Н. Аврова” записано:
Лепсинский уездный начальник полковник С.Н. Авров получил новое назначение в действующую армию. Преемником его в Лепсинске будет ротмистр М.Э. Кравченко
О то же свидетельствует запись в его “Послужном списке“, хранящемся в РГВИА:
Авров Сергей Николаевич [07.10.1863 – 18.06.1917] – Подполковник (пр. 1909; ст. 26.02.1909; за отличие). Лепсинский уездный воинский начальник (с 30.06.1910). Полковник (пр. 1913; ст. 06.05.1913; за отличие). На 01.03.1914 в том же чине и должности. Переведен в резерв чинов при штабе Киевского ВО (с 03.07.1916). Погиб в бою. Посмертно произведен в чин генерал-майора.
Последняя дата не оставляет никаких сомнений: полковник С.Н. Авров, шесть лет возглавлявший Лепсинский уезд и дислоцированные на его территории местные и конвойные команды, был освобожден от своей должности и переведен в резерв чинов при штабе Киевского военного округа в те же дни, когда от обязанностей по управления уездами были отстранены его коллеги из Верненского и Пишпекского уезда.
Как видим, и в Лепсинске был найден способ удалить от дел опытного туркестанского службиста, по должности являвшегося командиром всех воинских команд, которые были дислоцированы в Лепсинском уезде.
Не позднее конца ноября 1916 года полковник Сергей Николаевич Авров отправился к месту службы на германский фронт, где 18 июня 1917 года погиб в бою и был посмертно произведен в звание генерал-майора. Честь имел… Мир праху его.
Ну а кто же возглавил уезд и все находящиеся на его территории войска? Соответствующего приказа в “Семиреченских областных ведомостях” нет, но зато есть один из наиболее часто цитируемых документов по вопросу о произошедшем в Семиречье летом-осенью 1916 года – “Докладная записка и.д. военного губернатора Семиреченской области полковника А.И. Алексеева генерал-губернатору Туркестанского края А. Н. Куропаткину о причинах и ходе восстания в области”, датируемая концом ноября 1916 года. В этой записке вр.и.д. Начальника Семиреченской области, заменивший почившего в бозе генерал-лейтенанта М.А. Фольбаума, пишет [Сборник АН СССР – 1960, док. № 254, стр. 374]
Копальский уезд остался наружно спокойным, хотя и имелись сведения, что киргизы решили оказать сопротивление набору рабочих, и только в Лепсинском уезде на урочище Маканчи 10—13 сентября около Саратовских хуторов возникло волнение среди призываемых киргиз[ов], которое подавлено было силой с приходом военных отрядов из Лепсинска и Копала, действовавших под руководством помощника Лепсинского уездного начальника Маслова. Убитых и раненых нет, а ограбленный у крестьян в начале беспорядков скот был затем возвращен.
Вот и ответ на поставленный вопрос: место поспешно и формально отстраненного от исполнения обязанностей начальника Лепсинского уезда занял офицер на две позиции ниже полковника С.Н. Аврова по званию, но зато готовый исполнять все, что прикажут из Верного. Отметим, что в приведенной выше цитате из “Докладной записки…” полковника А.И. Алексеева слова “убитых и раненых нет” относятся к возглавляемому штабс-ротмистром А.А. Масловым казачьему карательному отряду, а среди “усмиренных” этим отрядом казахов жертвы были и не малые: не похороненные тела жертв этого “усмирения” еще долго пугали проезжающих в районе поселения Саратовского.
Таким образом, если мягкое отстранение Верненского и Пишпекского начальников кто-то может счесть “совпадением” или не выявленными исследователями “объективными причинами”, то смещение в течение двух дней трех из шести начальников уездов – из ряда тех случаев, про которые говорят “в этом безумии есть система, а значит это – не безумие, а умысел”. Тем более, что и это еще не конец.
Джаркентский уезд: подполковник Н.Н. Ступин не желает быть преступником
Нам не удалось установить строго документально, что происходило в августе-октябре 1916 года с военным начальником Джаркентского уезда подполковником Н.Н. Ступиным и чем он занимался в эти тяжелые для Семиречья месяцы. Однако известно, что еще в начале 1916 года приказом Семиреченского губернатора от 24 января 1916 года № 37 из Джаркентской уездной администрации в Пишпек был переведен помощник уездного начальника подполковник Ф.Г. Рымшевич. Областное начальство решило, что “для пользы службы” бывшему приставу Бакинского порта следует быть в Пишпеке. В чем заключалась эта “польза” киргизские волости узнали в августе 1916 года, а январе Джаркентский уездный начальник остался на хозяйстве без помощника и справлялся со всеми уездными делами один.
Сразу после объявления по области набора рабочих для тыловых работ у полполковника Н.Н. Ступина начались горячие дни. Сохранилось несколько документов, касающихся деятельности Джаркентской уездной администрации в июле 1916 года. Все они свидетельствуют, что в Джаркентском уезде к исполнению царского повеления подошли со всей серьезностью и… сразу ощутили существенные трудности, о чем подполковник Н.Н. Ступин сразу же информировал областное правление и лично губернатора М.А. Фольбаума.
Из анализа всего массива документов один вывод можно сделать уверенно: именно тот уездный начальник, который весь июль бил в набат и слал в Верный донесения о пагубности атмосферы лжи и умолчаний, которая образовалась вокруг “реквизиции инородцев”, буквально в первый же день “восстания” замолк. Во всяком случае среди многих сотен рапортов, докладов, телеграмм, датированных августом-сентябрем 1916 года, нет ни одного документа, подписанного подполковником Н.Н. Ступиным. Более того, в десятках рапортов губернатора Семиречья, которые он ежедневно посылал на имя Туркестанского генерал-губернатора в течение всего периода “восстания”, нет ни одной ссылки на донесения Джаркентского уездного начальника. Все известные рапорты и доклады из Джаркентского уезда, датированные августом-сентябрем 1916 года, подписаны другими чиновниками и всегда касаются действий не уездного начальника, а … помощника начальника соседнего Пржевальского уезда – ротмистра М.Э. Кравченко (о нем еще будет отдельный рассказ). Создается впечатление, что, формально оставаясь руководителем уезда – какие-либо приказы об отстранении, командировании или отправлении в отпуск подполковника Н.Н. Ступина в официальных выпусках газеты “Семиреченские областные новости” отсутствуют – он был фактически полностью отстранен от исполнения обязанностей первого лица уезда.
Повторю: документальные объяснения такого молчания Джаркентского уездного начальника отсутствуют. Предположить можно все что угодно: например, глубокий запой подполковника или направление прошения об отставке с объяснением ее причин, крайне нелицеприятных для областного начальства. Но не будем гадать, а приведем не вызывающие сомнения факты.
Историкам известен подробный и эмоциональный рапорт за подписью Н.Н. Ступина, направленный им Семиреченскому губернатору М.А. Фольбауму 1 августа 1916 г, с описанием действий Джаркентской уездной администрации в течение июля [Сборник АН СССР – 1960, док. № 215, стр. 329]. В этом рапорте обращают внимание два заключительных абзаца:
Необходимо выдворить проживающих в Китае дунган, таранчей, киргизов и других рабочих-инородцев в возрасте от 19 до 31 года и потребовать от китайских властей добросовестного отношения к этому.
Доношу, что все распоряжения по сему, объявление о призыве, объявление о военном положении, все телеграммы о ходе работ в других уездах области и округа, все разъяснения мною немедленно по получении объявляются населению уезда, сознавая всю важность этого дела. Предписано начальникам участков произвести дознания для выяснения виновных в недопущении писарям составлять списки. Управителям предписано немедленно представить приговора о назначении лиц на работы со списками рабочих.
Как видим, Джаркентский начальник все понял буквально: он честно и добросовестно стремится исполнить Высочайшее повеление. Более того: он видит, что работы по “реквизиции” совершенно не продвигаются, в то время как общая обстановка в уезде накаляется. О том же свидетельствует еще один рапорт начальника Джаркентского уезда, о котором мы узнаем из “Доклада…” заведующего ВРП ротмистра ОКЖ В.Ф. Железнякова, который пишет
“Джаркентский уездный начальник, при надписи от 5 Августа препроводил мне копию совершенно секретного рапорта на имя военного губернатора Семиреченской области от 4-го Августа за № 28, где он между прочим пишет:
“Телеграммой от 1-ого августа за № 2559 Ваше Превосходительство разъяснили мне, что в других уездах туземные волости и общины почти ежедневно являются, принося приговора о полной готовности исполнить закон о наборе рабочих. И вновь обращаете внимание на отсутствие подобных, естественных и необходимых явлений в Джаркентском уезде.
В дополнение прежних моих донесений о настроении туземного населения докладываю Вашему Превосходительству, что я буду преступник, если буду закрывать глаза начальству и докладывать: “Все обстоит благополучно.”
Настроение населения осталось то же. Как видно надеются на поддержку проживающих в Китае. Приговора пока не поступают. В течение месяца почти что ежедневно с великим терпением и хладнокровием разъяснял населению и твердо требовал от них исполнения закона о наборе рабочих.
В данное же время, после того, как они показали себя, доверять и при наличии приговоров им нельзя. Эти приговора могут быть и подложные, составленные меньшинством против желания большинства, только лишь для успокоения начальства. Убежден, что придется действовать силою. Необходимо увеличить гарнизон Джаркента, хотя бы на одну сотню казаков.
Заметно стало, что свои семьи туземцы отправляют в китайские пределы; среди их существует тревога из-за безопасности семей и они стараются отослать их заблаговременно. Можно от безумцев ожидать и нападений на войска и русское население. Необходимо вооружить русское население.
Начальник уезда Подполковник Ступин.»
Стремясь обеспечить призыв рабочих, Джаркентский уездный начальник призывает областное начальство не закрывать глаза на опасность, а продемонстрировать силу, принять упреждающие меры, остановить бегство в Китай и предпринять шаги по возвращению беглецов. Но начальство в Верном его не слышит. И тогда армейский подполковник Н.Н. Ступин совершает поступок, мягко говоря, не принятый в армейской среде: он, по сути, пишет донос на своего непосредственного начальника в политическую полицию! Это говорит о том, что начальник Джаркентского уезда в полном отчаянии, он не в силах уразуметь, что происходит.
Объяснить же это недоумение уездного начальника можно тем, что, судя по его действиям и рапортам, подполковник Н.Н. Ступин не был поставлен в известность о том “личном предположении”, которое стоящий одной ногой в могиле Туркестанский Генерал-губернатор Ф.В. Мартсон довел до сведения своих оставшихся в Туркестане подчиненных телеграммой от 29 июля 1916 года № 30, касающейся реализации злополучного царского повеления.
Заметим в скобках: читая этот документ трудно понять: почему профессиональные историки всех поколений и мировоззрений полностью игнорируют этот документ, который впервые был опубликован в далеком 1938 году в сборнике “Восстание 1916 года в Туркмении”, стр. 28-29?
Ведь в этой телеграмме действующий генерал-губернатор Туркестанского края и Войсковой наказной атаман Семиреченского казачьего войска Ф.В. Мартсон, лишь слегка спрятав среди прочих слов, дает однозначную “вводную”:
“… Лично полагаю: первое, выкочевавшие [из] пределов края киргизы не подлежат принудительному возвращению…”
Эту фразу генерала от инфантерии Ф.В. Мартсона по нашему глубокому убеждению следует считать прямым указанием – “отмашкой сверху” на проведение акции по смещению киргизов с их родных угодий, с земли их предков. При этом вряд ли могут быть сомнения, что и вр.и.д. Туркестанского генерал-губернатора М.Р. Ерофеев и Семиреченский губернатор М.А. Фольбаум сразу поняли своего командующего.
В архивных документах имеется доказательство того, что семиреченские администраторы не только давно ждали такого повода, чтобы реализовать свои захватнические планы, но и предчувствовали его. На эти предчувствия и надежды более чем прозрачно указывает сам губернатор Семиречья генерал-лейтенант М.А. Фольбаум в ежемесячном донесении в Департамент полиции МВД от 7 марта 1916 года № 34 [ГА РФ. Ф. 102. Оп. 125. Д. 108. Ч. 64. Л. 1-2 об]. В первых же абзацах этого донесения семиреченский губернатор пишет:
За истекший февраль месяц во вверенной мне области не было ничего, заслуживающего отметки, в смысле политических к общественных настроений. Население главным образом готовится к весенним работам, а казаки, – в частности, – интересуются предстоящими землеустроительными работами переселенческой организации, клонящимися к долгожданному наделению войска и станиц узаконенной нормой земли.
То есть как обычно: крестьяне готовятся к обработке своих земель, а казаки – к захвату чужих. Но для нас важно то, что “интерес к долгожданному наделению” землей проявился у казачества буквально за несколько месяцев до Высочайшего повеления. И вот – предчувствия сбылись, более того, от Начальника края Ф.В. Мартсона получена лаконичная, но вполне достаточная инструкция, как следует действовать.
Но такую “личную” информацию ведь до каждого – даже до старших офицеров – не доведешь. Такие вещи понимают или не понимают без слов, и тем более без письменных приказов.
Потому и оказались не ко двору вполне разумные и абсолютно логичные инициативы подполковника Н.Н. Ступина. Можно представить его чувства, когда он понял, что происходит и что истинным объектом “реквизиции” являются не киргизы, казахи и дунгане, а давно приглянувшиеся семиреченскому казачьему начальству плодородные земли, на которых проживали эти киргизы, казахи и дунгане. Казачьим атаманам и старшинам были, попросту говоря, безразличны все эти “окопные работы”, “инородцы” и вообще вся эта “священная война”. Они хотели заполучить землю, причем как ту, которая еще осталась в киргизской собственности, так и ту, на которой за последние 10 лет явочным порядком обосновались российские “переселенцы-самоселы”. А тут такой случай представился… Не исключено, что, осознав происходящее, подполковник Н.Н. Ступин вполне понял бы стряпчего Г.И. Бройдо и согласился бы с его словами о “дьявольском плане”.
Как бы то ни было, из всех имеющихся документов следует: военный начальник Джаркентского уезда подполковник Николай Николаевич Ступин, не смог докричаться в июле и начале августа до областной администрации. Не помогло даже его не вполне лояльное по отношению к военному начальству обращение в политическую полицию – к жандармскому ротмистру В.Ф. Железнякову. И после этих тщетных усилий, и последовавшего за ними недвусмысленного сигнала из Верного, подполковник Н.Н. Ступин самоустранился от обязанностей уездного начальника.
Таким сигналом явился тот факт, что в упомянутом выше приказе губернатора от 26 июля 1916 г. № 429 подполковник Н.Н. Ступин не был назначен председателем Джаркентской уездной приемной комиссии по поставке мобилизуемых лошадей. На выполнение этой роли в Джаркентский уезд был командирован полковник Маслов (не путать с однофамильцем или родственником штабс-ротмистром А.А. Масловым, временно исполнявшим обязанности помощника Джаркентского уездного отряда и возглавившего все карательные акции в уезде). А полковник Маслов “прославился” тем, что безучастно наблюдал как 15-16 августа в селе Теплоключенском русскими переселенцами были забиты до смерти и ограблены не менее 500 торговцев, возвращавшихся с Каркаринской ярмарки.
Но, возвращаясь к подполковнику Н.Н. Ступину, укажем, что ни в одном из опубликованных в “Семиреченских областных ведомостях” кадровых приказов в период между 2 августа и 31 декабря имя полковника Н.Н. Ступина не упоминается. Также не известно ни одного подписанного им документа того же периода о событиях в Джаркентском уезде. То есть, так же, как и его коллеги из Верненского, Лепсинского и Пишпекского уездов, подполковник Н.Н. Ступин никак не проявил себя в том кровавом беззаконии, массовых убийствах, погромах и бессудных расправах, которые творились в августе-октябре 1916 года в Семиречье. Областное начальство не предоставило ему той возможности легально увильнуть от обязанностей карателя и палача, которую губернатор М.А. Фольбаум соизволил обеспечить И.И. Лиханову, С.Н. Аврову и Г.Ф. Путинцеву, и потому подполковник Н.Н. Ступин, судя по документам, просто тихонько “дезертировал с карательного фронта”. Что, наверно, вполне устраивало командующего войсками Семиреченской области генерал-лейтенанта М.А. Фольбаума и верхушку Семиреченского казачьего войска, получивших возможность свободно командовать всеми карательными отрядами области, в том числе, сформированными из казаков, проживающих в станицах Джаркентского уезда.
Логично предположить, что в обстановке дикого разгула страстей, сложившейся летом 1916 года, занять и выдерживать позицию невмешательства уездному начальнику было совсем непросто. Особенно с учетом того, что в Джаркентском уезде значительная доля русского населения была представлена казаками Семиреченского войска. Можно представить, какой прессинг испытывал “самоустранившийся” уездный начальник со стороны русского населения Джаркента, близлежащих станиц и переселенческих поселков. Ведь наиболее жестокие карательные акции в Нарынкольско-Чарынском участке, на Каркаре и на востоке Пржевальского уезда проводили именно подразделения Джаркентского карательного отряда под начальством ротмистра М.Э Кравченко, и его подчиненных хорунжих В.В. Угренинова и А.В. фон Берга. А подполковник Н.Н. Ступин в этих акциях никакого участия не принимал, хотя по действующим законам именно он – воинский начальник Джаркентского уезда должен был командовать всеми военными действиями на вверенной ему территории.
При этом не может быть никого сомнения в том, что подполковник Н.Н. Ступин все годы своего служения в Семиречье был таким же жестким представителем русской военной администрации, как и остальные его коллеги, и никаких сантиментов по отношению к туземцам не испытывал. Это видно и из приведенного выше его донесения от 1 сентября 1916 г. Однако действия подполковника Н.Н. Ступина в тот период, когда “самая кровавая фаза” подавления протестов киргизов и казахов была завершена и уездный начальник вернулся к исполнению своих обязанностей, говорят о том, что в сознании подполковника какой-то перелом все-таки произошел.
В Центральном государственном архиве Республики Казахстан [ЦГА РК. Ф. 109. Оп. 1. д. 35.] имеется подписанное Джаркентским уездным начальником Н.Н.Ступиным постановление от 2 ноября 1916 года о заключении в тюрьму киргиза (на самом деле казаха из рода Албан) Айтовской волости Турлуходжа Джансеркина. Т.Джансеркин был одним из казахов, захваченных в июле 1916 года по распоряжению полковника В.А. Иванова в районе Каркаринской ярмарки и заключенных в тюрьму г. Пржевальска. Этот арест был произведен несмотря на то, что каркаринский участковый пристав А.А. Подварков предупреждал о возможных негативных последствиях таких репрессивных действий. Т.Джансеркин числился в списке заключенных, убитых 11 августа 1916 года во время спровоцированного пржевальскими тюремщиками “массового побега заключенных из Пржевальской тюрьмы”. Его имя имеется в списке “застреленных при попытке к бегству” [см. сборник “Восстание 1916 года в Киргизстане”, 1938. док. № 14, стр. 53], который составил начальник Пржевальской тюрьмы Хромых. Однако тюремщик ошибся: Турлуходжа – соратник самого известного “мятежника” из казахского рода албан Узака Саурукова – остался жив, и в ноябре 1916 года был снова пойман и арестован уже не по воле “Валериана Великолепного”, а по постановлению его Джаркентского коллеги подполковника Н.Н. Ступина.
Этот арест, в отличие от первого, был вполне в рамках закона – Турлуходжа Джансеркин числился как бежавший из тюрьмы, – и подполковник Н.Н. Ступин имел право отправить чудом спасшегося от расправы казаха и трех его товарищей в каталажку. Во всяком случае соответствующее постановление было издано и сохранилось в архивном деле. Однако, как пишет журналист М.Абдибеков, (см. материалы “Ұмыт болмас ер бабалар айбынды” в газете “Хаңтәнiрi” 2016, № 28 – 29, стр.9-10) “никто из четырех арестованных уездным начальником Ступиным повстанцев в реальности в тюрьму отправлен не был, так, как если бы это произошло осенью 1916 года, то ни один из них не остался бы в живых”, а Т.Джансеркин скончался в родном аиле в 1918 году. Свое мнение журналист подтверждает необычным по содержанию документом, изданным 
17 ноября 1916 года участковым мировым судьей во исполнение постановления уездного начальника [ЦГА РК. Ф. 109. Оп. 1. Д. 35]:
Постановление 1916 г. ноября 17-ого числа
Мировой судья 4-ого участка Джаркентского уезда, принимая во внимание [что проходящий] по сему делу киргиз Айтовской волости Турлуходжа Джансеркин бежал из Пржевальской тюрьмы, при помещении его уездным начальником в Джаркентскую тюрьму, постановил:
запретить ему общение с посторонними лицами.
Видно подполковник Н.Н. Ступин тоже был не без хитрецы: запрет “общения с посторонними лицами” давал основания не содержать арестованных казахов в общих камерах, где им угрожала смерть от русских заключенных. А с такой формулировкой подследственных вполне можно было держать где-то поблизости, но не в тюрьме. Поэтому, когда в марте 1917 года было издано прокурорское постановление об освобождении казахов из Джаркентской тюрьмы по “амнистии Керенского” [ЦГА РК. Ф. 109 Оп. 1, д. 10], все они обрели свободу “де юре”, хотя “де-факто” они ее и не теряли.
Получается, что подполковник Н.Н. Ступин все-таки был больше, чем ревностный служака.
Но мы опять отвлеклись. В этой статье мы планировали говорить не о моральном облике и чести, жестокости и человечности тех или иных семиреченских администраторов, а о том, что происходило с первыми лицами уездов в период, предшествовавший “подавлению восстания”, а также о том, почему большинство из них были официально или полуофициально лишены возможности исполнять возложенные на них законом полномочия по командованию войсками, дислоцированными в уездах. Так что продолжим эту тему.
Обнаруженные нами и приведенные в данной публикации приказы Семиреченского губернатора М.А. Фольбаума показывают, что указанные полномочия были переданы лицам уровня помощников начальников уездов и участковых приставов, которые лично возглавили карательные акции. При этом общее командование этими назначенцами принял на себя и осуществлял Командующий войсками Семиреченской области, атаман Семиреченского казачьего войска генерал-лейтенант М.А. Фольбаум.
Здесь нужно особо подчеркнуть и не забывать, что все описанные явные и завуалированные беззакония, нарушения норм “Положения об управлении Туркестанского края” (как и “Степного положения”) были осуществлены Семиреченской областной администрацией не в рамках реагирования на уже начавшееся “восстание”, а заранее, за две-три недели до каких-либо явных протестных выступлений “реквизируемого” местного населения. Это были подготовительные меры, а собственно управление войсками по этой схеме началось, если не “до”, то уж точно одновременно с первыми же “открытыми проявлениями непокорности” со стороны кочевников. Причем в своих приказах генерал-лейтенант М.А. Фольбаум это ни в коей мере не скрывал.
Но, как мы пытаемся показать в этой статье, далеко не все офицеры-администраторы согласились принять эти правила игры и таскать для семиреков из огня “каштаны”, каковыми являлись огромные земельные угодья, обильно политые кровью и покрытые гарью русских переселенческих поселков и киргизских стойбищ. Генерал-лейтенант М.А. Фольбаум, действовавший под указку и в интересах атаманско-офицерской верхушки Семиреченского казачьего войска, не был уверен в готовности всех уездных начальников участвовать в этой авантюре, и потому, готовясь к ней, вывел из игры потенциальных “саботажников” и “либералов”. Причем скрытность и лукавость методов отстранения от руководства “ненадежных” начальников указывает на то, что вся эта акция была самодеятельностью Семиреченского областного руководства, осознававшего, мягко говоря, нелегитимность своих действий. Организаторы “восстания” не посвящали в свои планы ни Военное Министерство, ни срочно назначенного Туркестанским Генерал-губернатором А.Н. Куропаткина. Может быть кто-то из высших чиновников администрации Туркестанского края или петроградских сановников (например, временно исполняющие должность Генерал-губернатора генералы Ф.В. Мартсон и М.Р. Ерофеев или бывший Семиреченский губернатор генерал от кавалерии В.И. Покатило) и знали в общих чертах, что планируется сделать в Семиреченской области под разговоры о “реквизиции инородцев”, но все детали и подробности знали только “посвященные”, то есть те, кто был расставлен, как говорят охотники, по “номерам”, чтобы начать охоту на людей. О встрече с такими “посвященными” людьми сообщает Г.И. Бройдо в своих “Показаниях…”
… По дороге из разговоров с встречными молодыми прапорщиками, полными энергии, мы имели право заключить в соответствии со всем уже пережитым, что «восстание» обеспечено. Киргизы будут убегать. В собравшиеся толпы будут стрелять. Через день они вооружатся, и тогда уже откроется полная основательность их «уничтожения» …
Так что, заканчивая рассказ о подполковнике Н.Н. Ступине, отметим: его положение было даже сложнее, чем у уездных начальников Пишпекского, Верненского и Лепсинского уездов, получивших официальные “увольнительные” от губернатора М.А. Фольбаума. Джаркентский начальник такого освобождения не получил, и потому был вынужден принять решение сам, без одобрения областного начальства. И он, судя по всему массиву известных документов августа-ноября 1916 года, принял решение полностью устраниться от какого-либо участия в разворачивающейся в Семиречье бойне.
Поэтому, спустя 100 лет, мы, как и жандармский ротмистр В.Ф. Железняков, ставим такое непростое для кадрового военного решение в заслугу этому русскому офицеру. Ему было очень непросто: ведь одним из районов, где произошли наиболее драматические события, был Нарынкольско-Чарынский участок Джаркентского уезда, который формально был в зоне ответственности Джаркентского уездного начальника.
Но областное начальство, хотя и весьма неуклюже, но позаботилось о том, чтобы лишить подполковника Н.Н. Ступина возможности влиять на действия войск в этом районе. Мы еще вернемся к рассказу о том, какие удивительные перестановки в управлении Нарынкольско-Чарынским участком происходили в июле-августе 1916 года, а пока что продолжим рассказ о судьбе семиреченских уездных начальников.
Копальский уезд: тихая заводь полковника Н.В. Лебедева
Настал черед рассказать, как обстояли дела в Копальском уезде у его бессменного начальника полковника Николая Васильевича Лебедева. Предпринятый нами целенаправленный поиск кадровых приказов по администрации Копальского уезда показал: единственное новое назначение в эту уездную администрацию произошло в апреле 1916 года. Именно тогда, как уже упоминалось в рассказе о перемещениях в администрации Верненского уезда, приказом военного губернатора Семиреченской области от 18 апреля 1916 г. № 227 [СОВ (официальная часть) от 26 апреля 1916 г. № 34, стр.187] в Копал был командирован помощник Верненского уездного начальника подполковник П.А. Гольц для временного исполнения обязанностей помощника Копальского уездного начальника. А еще через пару недель был издан приказ от 5 мая 1916 № 259 [СОВ (официальная часть) от 13 мая 1916 г. № 39, стр.218], которым подполковнику П.А. Гольцу предписывалось вступить во временное исполнение должности Копальского уездного начальника “со дня сдачи ему должности полковником Н.В. Лебедевым”. После этого приказа, то есть начиная с 5 мая 1916 года и до марта 1917 года, в правлении северо-западного уезда Семиречья все было стабильно, без перемен, и даже официального извещения, что полковник Н.В. Лебедев сдал должность так и не появилось.
Перемены в составе администрации – это не единственное, чего не было во второй половине 1916 года в Копальском уезде. Как гласят многочисленные рапорты, доклады и телеграммы того времени, на всей огромной территории Копальского уезда не было не только восстания, а даже волнений казахского населения. Если посмотреть на карту Семиреченской области с нанесенными на ней “зоной мятежа” и “зоной волнений”, то возникает впечатление, что недовольство местного населения чудесным образом исчезало, как только кочевники пересекали границу Копальского уезда. И это при том, что границы между уездами в те времена были условностью даже для русской военной администрации, не говоря уж про кочевников; при том, что численность кочевого населения Копальского уезда и, соответственно, число мужчин, подлежащих набору на окопные работы, были практически идентичны показателям Верненского и Пишпекского уезда. Более того, во многих рапортах, направленных из Верного и Ташкент, сообщалось что “многотысячные орды” наиболее злостных “бунтовщиков” из Верненского и других уездов откочевывают на берега озера Балхаш, то есть именно на территории Копальского уезда. И, соответственно, именно оттуда следует ждать нападений этих “киргизских орд”. Так почему же никаких эксцессов в Копальском уезде не произошло? Почему копальские казахи не противились реквизиции, вернее, почему там не было “восстания”? Почему там так и не возникла нужда в карательных операциях?
Представляется, что объяснить это можно, ответив на другой ряд вопросов. А разве кому-нибудь из Семиреченской администрации нужны были прибалхашские земли, на которых кочевали копальские казахи? Может кому-нибудь из офицерско-атаманской верхушки Семиреченского казачьего войска нужен был этот далекий от местных центров цивилизации кусок степи, с непригодными для земледелия почвой и климатом? Может быть планы Переселенческого управления предусматривали заселение этих безводных, а значит – бесплодных земель колонистами из Европейской России? Нет, никому все это не было нужно, ни семиреченским казакам, ни русским переселенцам, ни местным чиновникам! Во всяком случае никакого интереса к этим районам со стороны Переселенческого управления и правления Семиреченского казачьего войска не было. А раз не нужны земли уезда, то и восстание проживающих на этих землях казахов и киргизов тоже “не нужно”. Соответственно нет необходимости готовить карательные операции и назначать исполнителей, готовых такие операции проводить.
Но не будем забывать, что и в Копальском уезде, несмотря на отправку военнообязанных переселенцев на фронт, оставался весьма многочисленный казачий контингент. Кто же им командовал? Ответ на этот вопрос имеется в уже приведенной цитате из “Докладной записки вр.и.д. военного губернатора Семиреченской области полковника А.И. Алексеева” [Сборник АН СССР – 1960, стр. 374, док. № 254], в которой открытым текстом сказано, что в состав карательных отрядов, которыми командовал штабс-ротмистр А.А. Маслов, входили казачьи войска не только Лепсинского, но и Копальского уезда. Из чего мы можем сделать вывод, что и полковник Н.В. Лебедев и подполковник П.А. Гольц, также как их коллеги – старшие офицеры – из других уездов, были лишены своих законных прав и обязанностей в части управления дислоцированными в уезде войсками. Копальским казакам-семирекам некого было “карать” в родном уезде, вот их и командировали в соседний уезд под начало бойкого штабс-капитана А.А. Маслова.
В этом исследовании мы не рассматриваем действия отдельных казачьих отрядов и их командиров – этому будет посвящено отдельное исследование. Здесь же мы показываем, каким образом и из какого контингента был сформирован средний исполнительный уровень запланированной карательной операции. Поэтому мы можем считать выясненным, что, несмотря на то, что Семиреченский губернатор постоянно пугал Ташкент тем, что в Копальском уезде “восстание” вот-вот начнется, на самом деле там было полное спокойствие. И в Семиреченском областном правлении это было известно лучше, чем где бы то ни было еще, а потому военное начальство этого уезда было полностью лишено войск. Все казаки из копальских станиц “усмиряли восставших киргизов и казахов” в Джаркентском и Пржевальском уездах, то есть там, где еще были плодородные земли, не охваченные трудами Переселенческого управления.
Это двумя-тремя годами позже – в период Гражданской войны – именно Лепсинский и Копальский уезды станут ареной наиболее продолжительных и кровавых столкновений белоказаков и красных отрядов русских крестьян-переселенцев. Города Копал и Лепсинск в 1919-1920 годах будут главным опорными пунктами белых банд и резиденциями их атаманов. Причем в этих, и только в этих, районах Семиречья на какое-то время удастся уговорить мусульманское население встать в ряды антисоветских войск. И этому есть вполне логичное объяснение: в районах, где казаки не устраивали резню местного населения, чтобы захватить земли кочевников, местные баи и аксакалы могли пойти на сговор с казачьими есаулами и атаманами, но там, где казаки в 1916 году вырезали целые аилы, подобный союз был невозможен категорически.
Пока же шел июль 1916 года, и подполковник П.А. Гольц, командированный в провинциальный Копал из столичного Верного, как и его начальник полковник Н.В. Лебедев, спокойно выполняли Высочайшее повеление: составляли списки и формировали эшелоны рабочих. И есть все основания полагать, что оба офицера были благодарны судьбе, что так вышло.
Пржевальский уезд: понятливый и исполнительный полковник В.А. Иванов
Есть несколько широко известных и никем не оспариваемых обстоятельств, характеризующих Пржевальский уезд Семиреченской области и определяющих специфику событий 1916 года на территории этого уезда.
Прежде всего, Пржевальский уезд – самый знаменитый (благодаря Иссык-Кулю), самый благодатный, самый богатый, самый комфортный и перспективный во всех отношениях, и прежде всего – в экономическом, район Семиречья. Вследствие этого он был и самым привлекательным и желанным для всех, кто жил или собирался жить в Семиреченской области. Для киргизов это была просто “Священная Земля”, неразрывно связанная с Иссык-Кулем – Озером с большой буквы, единственным и неповторимым. Сюда же стремилась и большая часть самовольных переселенцев из Европейской России, которые в 1906-1916 годах массово водворялись на берега озера. Кроме того, в этих местах получили землю дунгане, которые сделали из своей Мариинской волости на восточной оконечности Иссык-Кульской котловины настоящий опиумный Клондайк. Эти объективные исторически сложившиеся факторы – исконное проживание киргизов, экономическое процветание дунган и самовольное водворение русских переселенцев – были трудно преодолимыми и потому крайне раздражающими препятствиями для давно задуманного и лелеемого Переселенческим управлением проекта – организованного освоения Пржевальского уезда исключительно привилегированным сословием русских колонизаторов – Семиреченскими казаками. Но из-за указанных помех плановая русская колонизация уезда шла медленно и происходила в основном за счет освоения земель в окрестностях города Пржевальска и по тракту Пржевальск – Каркара – Джаркент.
Вторая группа обстоятельств связана с тем, что, с точки зрения официальной русской колонизации, Пржевальский уезд оказался наименее русифицированным уездом области: из старожильческих поселений здесь были только уездный центр Пржевальск да пяток сел, располагавшиеся недалеко от этого города на восточном побережье Иссык-Куля. Полноценных казачьих станиц здесь не было. Два-три выселка, да так называемая станица Никольская с десятком дворов под Пржевальском – не в счет. При этом в уезде было два специфических русских объекта – Иссык-Кульский православный монастырь и Сельскохозяйственная школа. Но все эти центры русской цивилизации тоже находились в непосредственной близости к Пржевальску. Зато “самоселов” по берегам Озера было больше, чем где бы то ни было еще в Семиречье: общее количество поселений, зарегистрированных после 1910 года, превышало четыре десятка, число новоселов в 40-тысячном населении уезда составляло примерно половину. Основной наплыв самоселов в Иссык-Кульскую долину произошел в 1910-1914 годах, и по-настоящему укрепиться на земле большинство из них не успели: во многом тому помешала война, на которую переселенцев-новоселов призывали точно также как и царских подданных из европейских и уральских губерний, в отличие от старожилов-туркестанцев, имевших один на всех общий “белый билет” (об этой не афишируемой, но роковой для русских жителей Семиречья, несправедливости см. подробную статью на нашем сайте).
Третье общеизвестное обстоятельство – крайне печальное и заключается в том, что именно Пржевальский уезд стал местом, где в 1916 году смерть собрала наиболее обильную и кровавую жатву, как среди киргизов родов сарыбагыш и бугу, так и среди русских поселенцев, в основном – “новоселов”, а также из числа проживавшей здесь общины дунган.. На территории этого уезда гибли не только “кёльдюктёр” то есть “озерные” киргизы, которые испокон века проживали здесь, но и представители тех киргизских родов, которые бежали на берега Иссык-Куля с территории Пишпекского и Верненского уездов под давлением карателей. На территории уезда погибли десятки казахов рода “албан (атбан)”, а также сотни сартов и китайских подданных, в основном убитые во время мусульманских погромов в Пржевальской тюрьме и городе Пржевальске, в селениях Теплоключенском, Преображенском. Большая часть из них не были местными жителями, а были приписаны к другим уездам Семиречья и даже к другим туркестанским областям. А вот убитые русские практически все до единого были приписаны к переселенческим поселкам Прииссыккулья.
К этим трем общеизвестным и не подвергаемым сомнению обстоятельствам в рамках этой статьи хочется добавить еще два документально установленных факта.
Четвертое значимое отличие Пржевальского уезда от прочих уездов Семиречья заключается в следующем. С момента образования этого уезда на его территории стоял многочисленный военный гарнизон: в 1910-1914 годах здесь были расквартированы четыре роты 21-ого Туркестанского стрелкового полка. Но с началом войны ситуация изменилась кардинально: по состоянию на лето 1916 года на территории уезда осталось минимальное по сравнению со всеми прочими уездами Семиречья (в процентном отношении к численности населения) количество русских войск. Таковыми можно было считать две “местные команды” по два-три десятка солдат, охранявшие тюрьму, и две команды конного запаса, которые находились в Пржевальске и укреплении Нарын. Кроме того, на границе с Китаем имелись две или три пограничные заставы, а в Нарыне – небольшой казачий отряд. В небольшой прибрежной станице Николаевской жили немногочисленные казаки, находящиеся “на льготе”. Таким образом все места квартирования войск располагались восточнее Иссык-Куля, а на всей территории, прилегающей к береговой линии Озера, протяженность которой составляет более 400 километров, вообще не было ни одного представителя армии или полицейского. И, невзирая на это, в течение всего периода с момента объявления Высочайшего повеления и до начала погромов русских поселений сюда не было направлено, не то что ни одного войскового подразделения, а буквально ни одного вооруженного представителя силовых структур. По сути у военного начальника уезда полковника В.А. Иванова не было в распоряжении ни одной полноценной войсковой единицы. И это при том, что по периметру уезда к концу июля уже были сосредоточены как минимум три полноценные казачьи сотни, спешно сформированные генерал-лейтенантом М.А. Фольбаумом в течение июля 1916 года.
И наконец, пятая особенность Пржевальского уезда от всех прочих, была выявлена в рамках данного исследования: то есть в ходе описания и анализа перестановок в уездных администрациях Семиречья, произошедших с конца июня до окончания первой декады августа 1916 года.
При анализе кадровых приказов Семиреченского губернатора в указанный период было установлено, что Пржевальский уездный начальник полковник В.А. Иванов упоминается только в одном из них: он, в полном соответствии с его должностью, был назначен председателем одной из уездных комиссий по приему реквизированных для нужд армии лошадей [СОВ (официальная часть) от 29 июля 1916 г. № 61, стр. 336]. То есть в то время, когда генерал-лейтенант М.А. Фольбаум всех остальных уездных начальников под различными предлогами отодвигал от реального управления делами, за полковником В.А. Ивановым было сохранена такая важная и весьма “коррупционноемкая” функция, как руководство реквизицией лошадей у населения.
Конечно же сохранились за Валерианом Великолепным и все его прежние властные полномочия: именно он руководил всеми мероприятиями по набору на тыловые работы “инородцев” – то есть жителей уезда мусульманского вероисповедания. К сожалению оригинальные тексты обязательных еженедельных рапортов из Пржевальска в Верный до настоящего времени не опубликованы. Но во всех документах, задним числом описывающих переписку уездной и областной администраций, указывается, что Пржевальский уездный начальник регулярно посылал губернатору М.А.Фольбауму сообщения самого оптимистического содержания. Об этом под протокол говорили мировому судье 3-го участка Пржевальского уезда В.Н. Руновскому многие крестьяне из разгромленных переселенческих поселков, а также жители Пржевальска отставной генерал Я.М. Корольков и техник Пьянков. О том же, по результатам проведенного по поручению прокурора Ташкентской судебной палаты специального “совершенно негласного” расследования, докладывал своему начальству, посланный с секретной миссией жандармский ротмистр Г.А. Юнгмейстер [Сборник ЦГА КР – 2011, док. № 86. стр.169]:
Начальнику Пржевальского уезда полковнику Иванову не могли быть не известны приготовления киргизов к мятежу, так как не только частные, но и должностные лица неоднократно доносили ему об этих приготовлениях. … Последним не только не принималось никаких мер для охранения порядка в уезде, но лицам, доносившим о приготовлениях киргизов, делались угрозы трехмесячного ареста за распространение тревожных слухов (Кольцовский сельский староста и др.). Несмотря на все предупреждения и видимые признаки, полковник Иванов дважды в день телеграфировал военному губернатору о благополучии. Последняя телеграмма была подана 8 августа с. г. и не была передана по назначению, так как телеграф между селениями Рыбачьим и Сазановкой был испорчен киргизами.
Наверно, именно такого рода доклады “о благополучии” губернатор М.А. Фольбаум приводил в пример Джаркентскому уездному начальнику подполковнику Н.Н. Ступину, требуя и от него присоединиться к хору уездных предводителей, сообщающих о полном спокойствии на вверенных им территориях.
Для чего нужен был этот поток абсолютно лживых докладов и рапортов, если и отправитель, и получатель знали, что все это не соответствует действительности? Для чиновника ответ абсолютно ясен: все эти рапорты с датами, исходящими и входящими номерами должны были в дальнейшем обеспечить доказательную базу утверждений о “коварстве” туземцев, об их тайном сговоре и тщательной подготовке. И – самое главное – эти депеши должны были оправдать открытое нарушение требований Генерал-губернатора М.Р. Ерофеева обеспечить военную охрану русских поселков. Делать это губернатор М.А. Фольбаум, также, как и его главные военные советники – полицмейстер Верного штабс-ротмистр Ф.А. Поротиков и верхушка Семиреченского казачьего войска – не хотели и не планировали категорически. Но для оправдания откровенного саботажа указаний краевого начальства, нужны были документальные основания. Их-то и обеспечивал понятливый начальник Пржевальского уезда, их-то и требовали у непонятливого коллеги последнего – подполковника Н.Н. Ступина из Джаркентского уезда.
Естественным и необходимым элементом этого информационного обеспечения “восстания” было исключение из системы управления Верненского розыскного пункта и его “слишком умного” заведующего. Ведь все доклады, которые готовил и рассылал жандармский ротмистр В.Ф. Железняков прямо противоречили рапортам, поступавшим из Пржевальска.
В дальнейшем Семиреченская областная администрация и ее чиновники, посланные в уезды разобраться в происшедшем, в своих отчетах пытались реализовать эту домашнюю заготовку. Но, поскольку времени на ее тщательную и детальную проработку не было (о причинах этого цейтнота нужно писать отдельную статью), то и получилось все шито белыми нитками и очень грубо.
Например, как будет показано ниже, в июле 1916 года от полковника В.А. Иванова в Верный поступали не только сообщения о “благополучии” в Пржевальском уезде: как только возникала угроза, что преднамеренно создаваемая “лакированная картинка” положения дел будет кем-то, по неведению, разоблачена, полковник В.А. Иванов немедленно ставил в известность областную администрацию об угрозе разоблачения, и губернатор М.А. Фольбаум … тут же отстранял “наивного правдолюбца”.
Причем, что надо отметить особо, подобные упреждающие действия полковника В.А. Иванова со всей очевидностью демонстрируют, что в этот период Валериан Великолепный был полномочным представителем губернатора М.А. Фольбаума не только в своем Пржевальском уезде, но и свободно и весьма активно вмешивался в дела двух соседних уездов – Пишпекского и Джаркентского. Вмешательство это выражалось, в контексте настоящего исследования, в ходатайствах к областному начальству о срочном удалении из подготавливаемого к восстанию района “слишком умных” или “слишком наивных” чиновников участкового уровня.
Безусловно все сказанное выше совершенно не вяжется с рисуемой на протяжении нескольких десятилетий и закрепленной в сознании трех поколений людей “официальной” картиной то ли стихийного, то ли тщательно подготовленного в условиях глубокой конспирации “восстания туземцев”. Оспорить такой, хоть и весьма противоречивы и уязвимый, но тем не менее устоявшийся и закрепленной авторитетом десятков историков взгляд на историческое событие крайне трудно. Тут не обойдешься двумя-тремя аргументами или указаниями на противоречивость общепринятого видения причин произошедшего или перечнем различных неувязок в описаниях хода событий. Для внедрения нового взгляда необходима стройная система доказательств, учитывающая и объясняющая все имеющиеся свидетельства, все локальные ситуации, и, по возможности, поступки максимального числа участников тех событий. Поэтому, закончив с анализом июльских перемещений начальников уездов и их помощников, опишем неординарные перестановки администраторов более низкого уровня: начальников и приставов участков.
Заметим, что экстраординарно активные и, на первый взгляд, необъяснимые кадровые перемены происходили только в одном небольшом районе – Нарынкольско-Чарынском участке Джаркентского уезда, том самом участке, где в те июльские дни в последний раз в истории шумела традиционная Каркаринская ярмарка. О том какие события происходили в этом районе Семиречья, и как там проявилась “кадровая политика губернатора М.А. Фольбаума” – мы расскажем в третьей, заключительной части данной статьи.
< В НАЧАЛО. ЧАСТЬ 1-Я ОКОНЧАНИЕ. ЧАСТЬ 3-Я >
