В. ШВАРЦ. ПРЕСТУПНЫЙ ЦИРКУЛЯР № 18991. ЧАСТЬ 2-Я (ИЗ 4-Х ЧАСТЕЙ)

О ЦИРКУЛЯРЕ МВД ПО ВОПРОСУ О СРОЧНОМ НАЧАЛЕ РЕКВИЗИЦИИ ИНОРОДЦЕВ

События июля 1916 года, касающиеся реквизиции инородцев на тыловые работы и описываемые во второй части статьи “Преступный циркуляр № 18991”, совершенно не известны не только простым обывателям или любителям истории, но и профессиональным историкам. А между тем в эти летние дни в Петрограде шла крайне ожесточенная межведомственная борьба по важнейшему вопросу: как и когда осуществлять набор инородцев на окопные работы. В эти июльские дни министерская интрига достигла критического накала – шли совещания, личные контакты и оживленная переписка между высшими должностными лицами Империи, было разослано полдюжины циркуляров по этому вопросу, издано два Высочайших повеления и один Высочайший указ, прошли новые спонтанные назначения на самом высоком уровне, и в результате – самое главное – реализация Повеления от 25 июня 1916 года была отложена, а на Кавказе и в Якутии – полностью отменена! Уже подписанный указ о введении военного положения в Туркестанском военном округе был “положен под сукно” и не введен в действие. Для Туркестана появился вполне реальный, поддержанный императором, шанс провести эту кампанию без насилия… Но поскольку в Петрограде были могущественные силы, которыми мирный ход событий изначально не предусматривался и был категорически не нужен, в августе всё пошло так, как пошло: погромы, массовые убийства и грабежи, межнациональная ненависть, карательные отряды, Уркюн и… кровь, кровь, кровь…

Июльский шанс не был реализован. О том, как этот шанс появился, кто его пестовал и кто – торпедировал, а также история о том, как пожилая туркменка оказала серьезнейшее влияние на российскую историю – в продолжении статьи.

---

Часть вторая. 5 июля – 3 августа 1916 г. Император ставит на вид

2.1 Три распоряжения о начале реквизиции, в том числе – два фальстарта

Когда 6 июля 1916 года Правительствующий Сенат разрешил опубликовать Высочайшее Повеление о призыве инородцев, чиновники МВД, причастные к подготовке и распространению циркулярной телеграммы № 18991, должны были вздохнуть с облегчением. Если не обращать внимания на дату рассылки, то после 6 июля 1916 года телеграмма, разосланная Управлением воинской повинности за подписью министра внутренних дел, могла восприниматься как легальный документ, хотя с точки зрения законности – правонарушение устранено не было. Также никуда не исчезли претензии к очевидной неполноте и невнятности содержания этой депеши МВД, но это было делом поправимым. Решением этой проблемы чиновники обоих министерств – Военного и внутренних дел – начали заниматься уже со 2 июля 1916 года, когда в Главном штабе под председательством генерал-майора К.А. Фортунатова состоялось Междуведомственное совещание[1], участники которого обсудили многочисленные организационные и финансовые проблемы, порожденные Высочайшим повелением и усугубленные телеграммой № 18991.

Несмотря на то, что руководство военного ведомства вполне осознавало проблемы, которые МВД создало своим циркуляром, приостановить уже запущенную им реализацию царского повеления не представлялось возможным. Военные вынуждены были действовать в тех условиях искусственно созданного организационного хаоса, в которые их загнали люди из ведомства, возглавляемого гофмейстером Б.В. Штюрмером.

В Докладной записке № 168 от 3 августа 1916 г. действия, предпринятые Военным министерством в преддверии официального распубликования Повеления, изложены следующим образом:[2]

Так, 5-го июля командующим войсками подлежащих округов было сообщено о воспоследовании Высочайшего повеления 25 июня и о том, что производство реквизиции инородцев возложено на гражданские власти, на военное же начальство возлагается лишь забота по оборудованию существующих и открытию новых сборных пунктов.

В этом абзаце Докладной записки речь идет о циркулярной телеграмме Главного Штаба № 15611, которая была получена в Ташкенте 6 июля[3], то есть в тот же день, когда Сенат принял решение о распубликовании Высочайшего повеления, но это не делает действия военного ведомства вполне законными. Согласно статье 93 Свода основных законов[4] официальной датой вступления в силу Высочайшего повеления должен считаться день получения на местах № 182 “Собрания узаконений и распоряжений правительства», от 6 июля 1916 года, в котором повеление было распубликовано как Статья 1526. Этот листок, рассылаемый как почтовое отправление, мог поступить в Ташкент не ранее 10 июля. Так что генералы Главного Штаба, разославшие 5 июля 1916 г. телеграмму № 15611 “о воспоследовании Высочайшего повеления”, тоже нарушили закон и проявили поспешность, хотя, будем объективны, сделали это вынужденно и менее грубо, чем штатские чиновники Управления воинской повинности. Поэтому не удивительно, что на копии этой телеграммы[5] канцелярия Туркестанского генерал-губернатора предпочла указать не дату отправления циркуляра из Петрограда, а 6 июля, то есть дату получения. Хотя бы таким способам чиновники пытались создать впечатление соблюдения требований закона.

В итоге, на местах – то есть в администрациях краев, губерний и областей – уведомление о проведении реквизиции инородцев поступило трижды с интервалом в неделю: сначала – в последних числах июня – по линии МВД с циркуляром № 18991; затем – 6 июля 1916 г. в телеграмме начальника Главного Штаба № 15611, и наконец – 10-12 июля в форме официального почтового отправления в издании Правительствующего сената № 182 от 6 июля 1916 г. Нет никакого сомнения, что в полной мере легитимным следует считать только последнее извещение, и только с момента его получения реквизиция инородцев стала законным и обязательным для исполнения мероприятием.

2.2 Неопределенность в распределении прав и обязанностей по реквизиции

Циркуляр МВД № 18991, в пункте 3 которого предписывалось начать действовать немедленно и провести реквизицию в кратчайшие сроки, был разослан генерал-губернаторам и военным губернаторам областей. В телеграмме Главного Штаба № 15611, адресованной начальникам штабов военных округов, сообщалось, что за сбор рабочих отвечают гражданские администрации (то есть губернаторы), а военным предлагалось прежде озаботиться созданием инфраструктуры для обеспечения призыва[6]. Каким образом первые и вторые должны координировать и согласовывать свои действия из Петрограда не разъяснили. Тем не менее с 7 июля 1916 года, гражданские и военные власти в регионах начали обретать некое понимание требуемых от них действий. Роли участников кампании по реквизиции более-менее определились, и работа началась.

Говоря о проведении реквизиции инородцев, очень важно помнить, что Туркестанский край, в отличие от всех остальных регионов Империи, находился в управлении Военного Министерства. Эта специфика, в частности, проявлялась в том, что Министерство внутренних дел имело в Туркестане существенно меньше властных полномочий, чем в других регионах, так как часть функций МВД была возложена на военное ведомство. Такое положение дел часто вело к возникновению управленческих коллизий и проблем в части распределения ответственности. В то же время ведомства пользовались этой двойственностью в тех случаях, когда чиновникам было выгодно “спихнуть” неудобное поручение правительства, снять с себя ответственность за решение сложных управленческих задач или за провалы и недочеты в работе. Но в случае с проведением реквизиции инородцев формально легче всего было найти согласие именно в Туркестане, где Генерал-губернатор являлся по должности и Командующим войсками Туркестанского военного округа, а потому окружной штаб войск находился в его подчинении. Соответственно все 5 губернаторов туркестанских областей по совместительству были командующими войсками вверенной им области и имели подчиненные им штабы. Во всех иных регионах и краях Империи гражданские власти (губернаторы и их администрации) и военные структуры (штабы военных округов) были разделены и находились в подчинении, соответственно, министерству внутренних дел и военному министерству, что в данном деле требовало дополнительных усилий по координации действий.

Несмотря на то, что 6 июля 1916 года Высочайшее Повеление от 25 июня стало в полной мере легитимным и его содержание перестало вызывать какие-либо сомнения, особого порядка в положение дел на местах это не внесло. Досрочно вброшенные невнятные, но грозные, распоряжения циркуляра № 18991 уже повсеместно нарушили прежний, нормальный ход жизни, и потому вернуться к ситуации по состоянию на 30 июня и начать все делать “с нуля и по уму”, не представлялось возможным. В одних регионах (например, в Иркутской области) первые партии рабочих к 6 июля уже прибыли на железнодорожные станции, но железнодорожники не имели указаний, куда их везти. В других регионах (например, в Астраханской области) были отданы приказания направлять людей на сборные пункты, которые не были обеспечены не только продовольствием для прибывших, но даже канцелярскими принадлежностями для организации учета рабочих. Ну и, конечно же, во всех регионах те, кого затронула эта беда, активно писали жалобы, прошения, мольбы об отсрочке. Отсутствие у администраторов всех уровней, включая областной, четкого понимания своих обязанностей и конечной цели их действий создавало большие сложности: ведь собрать людей было полдела, но куда и как отправлять тысячи реквизированных туземцев никто не знал, поэтому телеграммы в Петроград посылали не только туземные лидеры и их представители, но и губернаторы. Так что спокойствия не было нигде.

Как то ни странно, с учетом сказанного выше о единоначалии в Туркестанском крае, хуже всего обстояло дело именно в этом регионе, поскольку только здесь на объявление о реквизиции население отреагировало уличными массовыми протестами. В Самаркандской области стихийные краткосрочные протесты, начавшиеся еще 4 июля, через 3 дня переросли в открытые беспорядки, потребовавшие применения силы со стороны властей. Сразу после официального объявления Высочайшего повеления волны протестов быстро распространились на Ферганскую и Сырдарьинскую области. Однако – удивительное дело – из Туркестана в Петроград ни от администраторов, ни от представителей инородцев до середины июля жалоб или вопросов не поступало. Более того, в Петрограде больше двух недель даже не имели сведений о том, что происходит в крае: генерал-губернатор М.Р. Ерофеев “забыл”, что он должен информировать Военное ведомство обо всем происходящем во вверенном ему регионе.

Но и в столице Империи не было спокойствия – 7 июля 1916 года именным указом императора Николая II гофмейстер Б.В. Штюрмер был освобожден от должности министра внутренних дел. С точки зрения настоящего исследования это увольнение выглядело как иллюстрация классической фразы: “Мавр сделал свое дело, мавр может уйти”. При этом “мавр” был в тот же день назначен министром иностранных дел, продолжив, как и прежде, совмещение министерского поста с креслом Председателя Совета Министров. Слухи о возможности этой рокировки бродили по министерским кабинетам уже с выездного заседания Совета Министров, которое проходило в могилевской Ставке Верховного Главнокомандующего с 26 по 29 июня 1916 года. Поэтому весьма вероятно, что граничащая с превышением должностных полномочий поспешность действий руководства Управления воинской повинности при рассылке циркуляра № 18991 была вызвана опасением чиновников МВД, что гофмейстер Б.В. Штюрмер уйдет, а вновь назначенный министр может оказаться совсем не таким управляемым и более пристально изучать документы, поступающие ему на подпись. Как бы то ни было, но очередная, уже третья за полтора года, смена министров произошла.

На пост министра внутренних дел с 7 июля 1916года был назначен действительный статский советник А.А. Хвостов. Эта замена стала очередным туром любимой игры власть имущих того времени под названием “министерская чехарда”. Товарищ министра внутренних дел князь В.М. Волконский по этому поводу острил, что: около его “… кабинета надо было вывесить объявление «Пикадилли» – «по субботам новая программа»”[7]. Смех смехом, но приход нового человека не мог не отразиться на столь запутанном деле как реквизиция инородцев, в котором МВД выступало в роли главного “путаника”.

2.3. Генеральский десант в МВД

Смена главноуправляющего министерством внутренних дел не упоминается в Докладной записке Главного Штаба № 168, но по описанным в этом документе действиям военных видно, что после 7 июля Генеральный и Главный штабы Военного министерства стали проявлять большие, чем ранее, активность и самостоятельность, заставляя чиновников МВД, если не следовать логике военных, то по крайней мере, перестать их мнение игнорировать. Сопоставляя успокоительные заверения чиновников МВД и реальные последствия применения на местах указаний, содержащихся в циркулярной телеграмме № 18991, генералы Главного Штаба писали военному министру о состоянии дел на 7 июля 1916 года следующее:[8]

В действительности же оказалось, что в некоторых местах первые партии инородцев начали поступать на сборные пункты уже в начале июля.
Это обстоятельство вызвало опасение, что вскоре уже инородцы могут быть собраны в больших массах на сборных пунктах. Между тем, в совещании 2-го июля выяснилось, что при загруженности наших железных дорог может быть перевозимо ежедневно не более 6 000 инородцев, следовательно, перевозка 400 000 инородцев растянется не менее, как на 2,5 месяца. При этих условиях единовременная явка всех призываемых на сборные пункты и продолжительное пребывание их там могли бы повести к крупным осложнениям. Ввиду сего, по указания вр.и.об. начальника Генерального Штаба, представители военного министерства [от Главного Штаба и Отдела военных сообщений] были спешно командированы в Управление воинской повинности Министерства внутренних дел, где и настаивали, чтобы по сему министерству были сделаны экстренные распоряжения о приостановке призыва с тем, чтобы дальнейшая реквизиция инородцев-рабочих производилась уже постепенно, по указаниям окружных штабов, коим своевременно будут сообщены планы перевозки.

В этом фрагменте Докладной записки № 168 имеется принципиально важный момент: высокопоставленные представители Военного министерства, ответственные за исполнение повеления о реквизиции рабочих, не просто предлагали, а “настаивали” на необходимости “экстренного распоряжения о приостановке призыва”. Причем эти требования были предъявлены руководству МВД уже 7 июля, то есть буквально сразу же после распубликования и официального ввода в действие Высочайшего повеления. Под “приостановкой призыва” командированные в МВД представители Главного Штаба понимали, безусловно, лишь отзыв конкретных требований телеграммы № 18991, но ни в коем случае не отмену самого Высочайшего повеления. Тем не менее, это факт, достойный внимания и учета при анализе взглядов руководства военного ведомства и действий, им предпринимавшихся.

Также весьма значимым является содержащееся в приведенном фрагменте Докладной записки № 168 признание, что объективные сложности с перевозкой огромных масс рабочих были выявлены и осознаны ответственными исполнителями реквизиции только после того, как Высочайшее повеление было подписано царем. Даже далекому от государственного управления человеку ясно, что, планируя переезд большого количества людей по железной дороге, следует поинтересоваться, условно говоря, “наличием в расписании соответствующих поездов” и “наличием достаточного количества мест в этих поездах”. В данном же случае на стадии обсуждения призыва инородцев столь насущные вопросы даже не были поставлены разработчиками повеления, как будто вся эпопея с “реквизицией” изначально представлялась им лишь как “инсценирование призыва”, как писали представители МВД в письме № 16896 от 7 июня 1916 года на имя военного министра Д.С. Шуваева[9].

Транспортная, финансовая и ряд других серьезных проблем были озвучены и остро поставлены на упоминавшемся выше совещании в Главном Штабе, состоявшемся 2 июля 1916 года[10]. Мнение приглашенных на совещание представителей Управления военных сообщений Военного министерства, отвечающих за организацию железнодорожных перевозок войск, было однозначно: провести реквизицию в те сроки, которые определило Управление воинской повинности МВД, невозможно. Но представители последнего, присутствовавшие на совещании, отделывались успокаивающими заявлениями и ссылались на то, что “Ставка настоятельно требует рабочих”, а они не уполномочены принимать решения, препятствующие исполнению Высочайшего повеления. На этой демагогической ноте Междуведомственное совещание завершило свою работу, что конечно же, не могло устроить ни Главный штаб, ни военное ведомство в целом.

И тогда из Военного Министерства была направлена в МВД представительная делегация с категорическим требованием о приостановке начатых на местах действий по набору инородцев, о котором сказано выше.

Аргументы для такого требования у военных были убедительные и объективные:

1) возможности железных дорог не позволяли отправить даже первые, относительно малочисленные, партии уже реквизированных рабочих;

2) там, где поезда могли быть поданы на места сбора инородцев, их отправка также была невозможна, так как было неизвестно куда направлять составы, поскольку Штаб Верховного Главнокомандующего не сформировал пакет заявок от фронтов;

3) поскольку не были решены вопросы о финансировании довольствия (то есть обеспечения питанием), людей на приемных и сборных пунктах нечем кормить;

4) осуществить планирование и распределение бюджетных средств по регионам также было невозможно, ввиду отсутствия сведений о предполагаемом количестве людей, реквизируемых в каждом уезде.

Ну и, наконец, немаловажный аргумент – в Туркестане уже начались кровавые беспорядки, гарантиями невозможности которых начальник Управления воинской повинности МВД С.А. Куколь-Яснопольский убедил военного министра Д.С. Шуваева принять реквизиционный порядок набора рабочих. Проводить набор рабочих в такой обстановке было просто невозможно.

На всех предшествующих этапах эпопеи с набором инородцев на тыловые работы руководство Управления воинской повинности пренебрегало подобными доводами военных. Но после смены министра внутренних дел такое откровенное игнорирование мнения Главного штаба стало невозможным. Не потому, конечно, что тайный советник С.А. Куколь-Яснопольский и курирующий его товарищ министра князь В.М. Волконский убедились в своей неправоте, а потому, что 7 июля они лишились “крыши” в лице военного министра Б.В. Штюрмера, безропотно подписывавшего любые подложенные ему бумаги. Причем “крыша” эта была двойной, так как в роли председателя Совета Министров и опять же по указке своих министерских подчиненных, тот же гофмейстер Б.В. Штюрмер имел возможности блокировать действия других министров и контролировать их личный выход на царя. Существенная часть этих мощных в аппаратных играх инструментов, которыми в мае-июне 1916 года успешно пользовались лоббисты реквизиции рабочих из МВД, после смены министра была утрачена.

Чиновники Управления воинской повинности МВД не могли знать, какой будет реакция министра А.А. Хвостова, только что назначенного на пост главы МВД, на появление представительной делегации Военного министерства, и потому были заинтересованы исключить возможность того, что, получив всю информацию о происходящем в связи с реквизицией инородцев в изложении военных, новый министр прислушается к мнению генералов и захочет лично разобраться в действиях оставшихся на своих постах товарища министра В.М. Волконского и начальника Управления воинской повинности С.А. Куколь-Яснопольского. А такой поворот дела был вполне реален, если бы генеральский десант, инициированный вр.и.д. начальника Генерального Штаба, не добившись взаимопонимания в Управлении воинской повинности, явился бы к вновь назначенному министру в первый же день его службы, да еще со столь “железобетонной” аргументацией.

Поэтому в данном эпизоде сановники МВД пошли на уступки военным.

2.4 Князь В.М. Волконский вынужден запускать “дурочку”

Но, как и следовало ожидать, инициаторы реквизиции из МВД вовсе не отказались от своих намерений. Вот как это иезуитство князя В.М. Волконского и курируемых им чиновников Управления воинской повинности, без указания имен и должностей, изложено в Докладной записке Главного Штаба № 168:[11]

                На предложение приостановить призыв и затребовать указанные выше сведения Управление воинской повинности согласилось, но лишь при условии, чтобы собранные уже партии инородцев были отправлены по назначению [и] чтобы об отправке таковых было сделано по Военному министерству экстренное распоряжение. Так как на это условие представители Министерства военного согласились, то Министерство внутренних дел 7-го июля послало на места обещанную телеграмму.

Однако в ней, к сожалению, не содержалось категорического указания на приостановку призыва: в телеграмме, между прочим сообщено, что отправке подлежат и те инородцы “сбор которых уже нельзя задержать”, что представляло решение вопроса о продолжении призыва всецело на усмотрение местных властей. В результате во многих местах производство реквизиции продолжалось и в Военное Министерство стали поступать требования о перевозке уже весьма значительных партий инородцев.

 Другими словами, товарищ министра внутренних дел князь В.М. Волконский пообещал представителям военного ведомства, что даст указание об отзыве отдельных положений циркуляра № 18991, но при условии, что Военное министерство не будет опротестовывать или отменять действия, уже сделанные на местах в части реализации требований циркуляра МВД и что уже собранные рабочие будут отправлены в район действующей армии. Представители Главного Штаба и Отдела военных сообщений Военного министерства, рассчитывая, что количество инородцев, уже ожидающих посадки в железнодорожные вагоны, сравнительно невелико, согласились по умолчанию разделить с МВД ответственность за авантюру с циркуляром № 18991 и разослали соответствующую телеграмму от 8 июля 1916 г. № 15912, которую подписал начальник Главного Штаба генерал от инфантерии Н.П. Михневич. В этой телеграмме, подготовленной с учетом мнения Отдела военных сообщений, отвечающего за организацию железнодорожных перевозок в интересах обороны, говорилось:[12]

Главному Штабу необходимы сведения 1) точное место нахождения [в] каждом уезде военного сборного пункта, на который будут прибывать инородцы; 2) на какую именно ближайшую железнодорожную станцию будут отправляться инородцы с каждого сборного пункта для посадки на железную дорогу; 3) сколько, хотя бы приблизительно, дней потребуется на переход расстояния между каждым военным сборным пунктом и станцией посадки на железную дорогу.

 В телеграмме № 15912 был назначен и крайний срок предоставления этих сведений – 15 июля 1916 г. Все вопросы, поставленные в этой телеграмме, были сформулированы очень корректно и внятно, срок их выполнения тоже не требовал никакого аврала. В телеграмме военного ведомства ничего не было сказано о том контингенте рабочих, который уже был оторван от домашних дел и собран на для отправки. Таким образом, военные полностью выполнили всё, о чем договорились в Управлении воинской повинности МВД и ожидали такой же пунктуальности от своих партнеров.

Однако, получив копию телеграммы МВД № 20069, также разосланной 8 июля 1916 года, военные поняли, что их опять цинично обманули. Причем обмануты были не только генералы Главного Штаба, – в глупом положении должны были почувствовать себя все администраторы на местах, так как… телеграмма № 20069 была классической бюрократической “дурочкой”, то есть набором невнятных и лишенных логической связи фраз, вроде бы “по теме”, но не дающих никакого представления о том, чего хотят авторы депеши от адресатов. Чтобы не быть голословным, приведем только первую и последние фразы из этого послания:[13]

Сроки прибытия на сборные пункты реквизированных рабочих необходимо согласовать с известною Штабу округа возможностью отправки людей по железным дорогам. Поэтому [надлежит безотлагательно сообщить штабу по каждому][14] уезду приблизительные сведения о том, сколько ожидается годных для работ инородцев на каждой резиденции или пункте их приема, название этих резиденций или пунктом и число дней следования инородцев от мест жительства до сборных или дополнительных пунктов в каждом уезде…

…Относительно тех инородцев, которые собраны на резиденциях или сбор коих нельзя задержать, следует немедленно телеграфировать мне с указанием мест сбора и числа людей. О приеме их военным начальником отправке по железным дорогам будет сделано особое распоряжение. Цифровые приблизительные сведения о числе ожидаемых людей и о необходимом количестве дней следования их из места жительства на сборные пункты, считая и остановку в резиденциях, надлежит телеграфировать мне отдельно по каждому уезду. Сообщая о сем прошу зависящих распоряжений Вашего высокопревосходительства 20069 Подписал за министра князь Волконский

 Из приведенных фрагментов депеши МВД № 20069 понятно, что в ней говорится о том же, о чем сообщал в своей телеграмме генерал Н.П. Михневич, с той разницей, что в изложении МВД все поставленные вопросы превращались в неразрешимые головоломки.

Если попробовать поставить себя на место начальника, например, Пишпекского уезда, по всей немалой территории которого в середине лета 1916 года кочевали несколько десятков тысяч киргизских семей, – кто-то в 20 километрах от Пишпека, а кто-то в горах за 300 км от сборного пункта, причем точного их местоположение никому не известно, – то как можно ответить, да еще телеграфом, на требование  товарища министра, князя В.М. Волконского сообщить ему лично расстояние от “места жительства до сборного пункта”? Для этого надо перечислить все бессчетные аилы и горные пастбища, где летом пасли свои стада подлежащие призыву киргизы.

Точно также категорически не понятно предложение руководствоваться сведениями Штаба военного округа о пропускной способности железных дорог. Если, например, в каждый из 6 уездов Семиреченской области из Штаба Туркестанского военного округа в Ташкенте будет сообщено, что с железнодорожных станций Аулие-Ата или Черняев можно вывести не более одной тысячи человек в день, то как это поможет каждому из 6 уездных начальников принять решение о числе людей, которых ему следует доставить на железнодорожную станцию?

Это только два примера, показывающие иррациональность содержания телеграммы МВД № 20069 от 8 июля 1916 года. При этом надо напомнить, то именно этот текст был представлен Министерством внутренних дел в Главный Штаб, как подтверждение исполнения договоренности о рассылке телеграммы с оповещением об прекращении каких-либо действий по проведению призыва на основании циркуляра № 18991. Приведенный фрагмент телеграммы № 20069 дает основания считать, что вместо внесения успокоения, как в умы администраторов, ответственных за реквизицию на местах, так и в среду самих местных жителей, циркуляр МВД от 8 июля 1916 года мог только добавить новые невыполнимые требования, и тем самым еще больше сгустить туман, наведенный депешей № 18991. Поэтому неудивительно, что о телеграмме МВД № 20069 в Туркестанском крае мало кто даже узнал. Во всяком случае какие-либо упоминания о ней в переписке губернаторов с Ташкентом отсутствуют. Складывается впечатление, что эта невнятная депеша была послана исключительно для того, чтобы отчитаться перед Военным министерством в выполнении договоренностей. Такое впечатление подтверждает чисто бюрократический нюанс: в начале телеграммы № 20069 не указан номер “основания”, то есть реквизит предшествующей депеши по тому же вопросу. Без такой информации канцелярия организации-получателя не сможет даже точно решить к чему относится этот документ и кому направлять его для исполнения. По всей совокупности указанных причин можно полагать, что на местах депеша МВД № 20069 осталась практически незамеченной.

Но для современных исследователей в этой телеграмме есть один очень важный момент: заключается он в том, что 8 июля 1916 года подписал телеграмму № 20069 не марионеточный министр Б.В. Штюрмер, и не вновь назначенный действительный статский советник А.А. Хвостов, а обычно державшийся в тени князь В.М. Волконский. Поскольку циркуляры в адрес губернаторов имел право рассылать только министр, то и на телеграмме № 20069 указано, что подписал ее “За министра, товарищ министра внутренних дел”.

Надо отметить, что это не первый случай в деле с реквизицией инородцев, когда князь В.М. Волконский подписал и разослал от имени министра депешу с вызывающим сомнения содержанием. То же было и с письмом от 5 июня 1916 года на имя Туркестанского генерал-губернатора, в котором давалось поручение собрать сведения необходимые для призыва инородцев на действительную военную службу.[15] Это поручение было совершенно бессмысленным в практическом плане, но как информационный сигнал оказало серьезное влияние на развитие ситуации в Семиречье. Есть основания полагать, что это было сделано в рамках собственной интриги помощника министра, о которой гофмейстеру Б.В. Штюрмеру знать не следовало. По той же причине товарищ министра внутренних дел подписал и “дурочку” № 20069: новому министру А.А. Хвостову подавать на подпись такие циркуляры было не разумно: а вдруг вопросы начнет задавать? Подобные ходы применялись и применяются в бюрократической практике весьма часто и всегда считались лежащими в пределах допустимого.

Но то, что последовало за рассылкой телеграммы № 20069, выходило уже за всякие рамки.

2.5 Еще один циркуляр МВД за подписью … министра иностранных дел Б.В. Штюрмера

События, происходившие после 8 июля, в Докладной записке Главного Штаба № 168 описаны следующим образом:[16]

Одновременно с заботами по ликвидации возникших затруднений Главный Штаб продолжал работы по настоящему вопросу, относящиеся к ведению Военного Министерства. …Главный Штаб затребовал от того же [местного] начальства сведения о местах нахождения сборных пунктов, о проектируемых местах посадки на железную дорогу и иные данные, необходимые для составления планов перевозки. Данные эти уже получены с мест, но планы перевозки все же не могут быть составлены Отделом военных сообщений за неполучением как выше доложено, необходимых сведений от Министерства внутренних дел.

Далее Главный Штаб 11 июля вошел в Военный совет с представлением об утверждении норм довольствия инородцев, каковые нормы утверждены Военным Советом 14 июля и сообщены затем на места.

Из Докладной записки Главного Штаба следует, что после 8 июля никаких циркулярных указаний на места по линии Военного министерства не было направлено, так как администрации на местах были заняты сбором запрошенных данных, а Главный Штаб – решением вопроса о порядке финансирования всей этой масштабной операции. Сведения о каких-либо действиях МВД в этот период в Докладной также отсутствуют.

Однако люди из МВД вовсе не собирались допустить, чтобы на окраинах Империи люди хотя бы один день спокойно готовились к призыву. Поэтому буквально на следующий день после рассылки телеграммы № 20069 Управление воинской повинности готовило и разослало очередной, уже третий по счету, циркуляр по вопросу о проведении реквизиции. Причем эта циркулярная телеграмма № 20278 от 9 июля 1916 года имеет важное отличие от предыдущей – на ней указано, что послана она “В дополнение к № 19881 по соглашению с Военным министерством”[17]. Последнее утверждение было уже просто вопиющей ложью, так как, пусть и в искаженном виде, но суть требований военных была изложена в телеграмме от 8 июля 1916 г. № 20069, а циркуляр № 20278 не содержал даже намека на то, что собственно призыв рабочих должен быть остановлен. Напротив, тот факт, что эта депеша является “дополнительной” по отношению к циркулярной телеграмме № 18991 было подтверждением обязательности соблюдения всех указаний, приведенных в июньском циркуляре. Кроме того, по общепринятым правилам делопроизводства такое указание свидетельствовало, что телеграмма № 20069, отправленная по требованию Военного ведомства, просто выпадала из последовательности управляющих указаний МВД.

Циркуляр МВД № 20278 и по форме был выдержан в стиле телеграммы № 18991. Он содержал семь пунктов указаний и разъяснений, четыре из которых (1, 2, 3 и 6) касались вопросов финансового обеспечения призыва и довольствие инородцев. Это было, как минимум, странно, так как, во-первых, этими вопросами занимался Главный Штаб во взаимодействии с Военным Советом, к компетенции которого относилось рассмотрение финансовых аспектов деятельности Военного министерства; а во-вторых, по состоянию на 9 юля 1916 года вопросы финансирования еще не были решены окончательно. На каком основании Министерство внутренних дел давало указания по аспектам управления, выходящим за пределы компетенции данного ведомства, дать рациональный ответ затруднительно.

Среди указаний, преподаваемых на места телеграммой № 20278, особо выделялся последний – 7 пункт, который был сформулирован коротко и однозначно

седьмое: заработная плата будет выдаваться по прибытии на фронт в размере, устанавливаемом начальством действующей армии

В этих строчках чиновники МВД заложили, как минимум, три посыла, способных возмутить и насторожить человека, даже уже готового согласиться пойти в рабочие. Во первых, не соответствующее реальности, но шокирующее своей однозначностью утверждение, что единственным конечным пунктом призыва является даже не тыл, а именно “фронт”; во-вторых, категорический отказ призываемым на работы инородцам даже в минимальном авансовом платеже, а значит – в возможности для реквизируемого мужчины хоть как-то поддержать остающуюся без кормильца семью; в-третьих, отказ заранее установить размер оплаты, что у любого человека вызовет опасения, что его просто собираются обмануть. Назвать эти заведомо неблагоприятные заявления иначе, как прямым провоцированием к дезертирству и игнорированию призыва, невозможно.

Для справки отметим, что приведенное в пункте 7 циркуляра № 20278 решение вопроса о заработной плате было записано в Журнале совещания в Главном Штабе от 2 июля[18], так что конкретно по этому аспекту утверждение о “согласованности с Военным министерством” отвечало действительности.

Единственным конструктивным и существенным моментом в депеше № 20278 был пункт № 4, в котором устанавливалась возможность полного освобождения отдельных категорий инородцев (занимающих административные должности, завершающих обучение, работающих на оборону), а также временной отсрочки по решению местного начальства. Но, если присмотреться более внимательно, последнее, безусловно, открывало для начальников всех уровней широчайшие перспективы для взяточничества, что снижало позитивный эффект настоящей льготы. Что касается в принципе вопроса об отсрочках, то необходимость их установления и доведения до сведения всех заинтересованных лиц была единогласно одобрена представителями обоих министерств еще на совещании 22 июня 1916 года, то есть на стадии подготовки проекта Высочайшего повеления[19]. Но чиновники МВД две недели воздерживались или “забывали” направить информацию об этом на места и только в телеграмме от 9 июля, после напоминания со стороны военных, сообщили об этом в областные и краевые администрации. Обобщая все перечисленные аспекты, можно сделать заключение, что циркуляром № 20278 Управление воинской повинности лишь усугубило и без того провокационные положения телеграммы № 18991.

Но самым примечательным в циркуляре МВД от 9 июля 1916 года было то, что, в отличие от телеграммы № 20069, подписал его не товарищ министра внутренних, князь В.М. Волконский, а министр внутренних дел, но не действительный статский советник А.А. Хвостов, уже назначенный на этот пост, а гофмейстер Б.В. Штюрмер, который на дату рассылки телеграммы № 20278 уже два дня как числился министром иностранных дел! Совершенно невероятный факт, объяснить который можно только … элементарным подлогом. Причем в данной ситуации не важно, подсунули ли текст телеграммы МВД министру иностранных дел или просто подделали его подпись. В любом случае этот документ был нелегитимен, а факт его рассылки должен был вызвать как минимум служебное, а возможно и уголовное расследование.

2.6. МВД своего добилось: хаос царил везде, а в Туркестане – льется кровь

Четвертый за две недели циркуляр МВД был разослан 13 июля 1916 года за № 20816. В нем сообщалось, что Военное ведомство не имеет возможности организовать отправку реквизированных рабочих и потому дальнейший набор следует производить только по получении наряда от соответствующего окружного штаба войск. Таким образом, выждав неделю после получения требования военных остановить инициированный телеграммой № 18991 набор, чиновники Управления воинской повинности дали соответствующее указания на места, но представили дело так, что причиной приостановки начатых работ является организационная неготовность военного ведомства.

Совершенно очевидно, что шесть плохо согласующихся между собой циркулярных телеграмм по одному и тому же вопросу – четыре из МВД и две из Военного министерства, – поступивших в канцелярии губернаторов и генерал-губернаторов течение двух недель, вызвали там не только организационные проблемы и суету, но и раздражение. Наиболее ярко это описал Астраханский губернатор генерал-лейтенант Н.И. Соколовский в телеграмме в Земский отдел МВД от 26 июля 1916 г.:^[20]

….я привлек к делу все имеющиеся у меня в распоряжении силы и средства [и] приступил с 10 июля к призыву, но должен был отменить свое распоряжение, так как, по телеграмме мин[инстерства] вн[утренних] дел от 13 июля № 20816, оказалось, что военное ведомство решительно затрудняется осуществить перевозку принятых инородцев.

Войдя в сношение со штабом казанского военного округа, согласно телеграммы мин[инстерства] вн[утренних] дел от 8 июля № 20062, я 23 сего июля получил заявление астраханского уезд[ного] воинского начальника, что с пятого августа он может принимать ежедневно по 1000 и инородцев.

Тут же мною был объявлен призыв соответствующих инородцев, и к набору таковых уже было приступлено, но сегодня я получил от того же уездного воинского начальника заявление о приостановлении приема инородцев впредь до получения им плана перевозки от военного ведомства, почему сегодня и вторично вынужден был приостановить набор инородцем.

Таким образом за короткое время я принужден дважды объявлять призыв и дважды его отменять.

Нечто подобное, хотя и в разных масштабах, происходило во всех регионах, упомянутых в Высочайшем повелении от 25 июня. Неразбериха царила и в областях Туркестанского края.  Причем ситуация в этом регионе имела две противоречивые особенности: с одной стороны, только в областях Туркестана первые же шаги, предпринятые властями во исполнение требований циркуляра № 18991, сопровождались кровавыми стычками; а с другой, только из Ташкента в столичные министерства в июле не поступило ни одной жалобы, ни одного запроса. Создавалось впечатление, что генерал-губернатору М.Р. Ерофееву все абсолютно ясно. Причем эта ясность была настолько полной, что он не считал нужным даже информировать Петроградское начальство о событиях, происходящих во вверенном ему крае.

В отличие от других администраторов генерала от инфантерии М.Р. Ерофеева не особенно волновали идущие один за другим министерские циркуляры. Единственный распорядительный документ, положения которого были им взяты на исполнение и рьяно проводились в жизнь, невзирая не кровавые эксцессы, это тот самый по сути незаконный циркуляр № 18991. Все последующие указания из Военного ведомства, которому, напомним, Туркестанский генерал-губернатор должен был подчиняться в первую очередь, и даже из МВД, на действиях вр.и.д. генерала М.Р. Ерофеева никак не сказывались: он исполнял только указания первого, для всех прочих губернаторов и даже для Главного штаба, невнятного и провокационного циркуляра.

На хранящихся в делах Канцелярии Туркестанского генерал-губернатора копиях телеграмм Главного Штаба № 15812 и Министерства внутренних дел № 20069 нет никаких служебных отметок и резолюций о рассылке губернаторам. И только на заверенной копии телеграммы № 20278, той самой которая подписана уже уволенным гофмейстером Б.В. Штюрмером, стоит резолюция вр.и.д. Туркестанского генерал-губернатора М.Р. Ерофеева от 11 июня 1916 г. “Копии губернаторам и в Штаб Округа для доклада о необходимых распоряжениях в развитие преподанных указаний или дополнительных запросов”.[21]

Надо отметить, что генерал М.Р. Ерофеев не только сам ничего не сообщал в верхние эшелоны власти, но и предпринимал усилия, чтобы вообще никакая информация о происходящем в Туркестане не выходила за пределы региона.

Информация о происходившем в Туркестане в период с 28 июня по 13 июля 1916 года, либо вообще никуда не направлялась, либо поступала в Петроград с большой задержкой. В первой части нашего исследования уже было сказано о 3-хдневной задержке доклада уездного начальника Н.Б. Рубаха о Ходжентском расстреле. Вр.и.д. Генерал-губернатора Туркестана М.Р. Ерофеев от себя лично доложил об этом инциденте 5 июля, но направил соответствующий доклад только своему начальнику – генералу от инфантерии Ф.В. Мартсону. Ни в Военное министерство, ни в МВД ни одного оперативного доклада о происходящем послано не было.

С учетом того, что ситуация в Туркестане с первых чисел июля была крайне тяжелой и стремительно ухудшалась, молчание администрации края выглядело особенно странно. При этом Туркестанского генерал-губернатора нельзя обвинить в бездействии. В первой декаде июля он чуть ли не ежедневно принимал весьма специфические управленческие решения типа объявления края на военном положении[22], запрещения туземцам собираться толпами и сидеть на крышах,[23] воспрещения им свободно пользоваться железными дорогами[24], введения обязательного почтительного вставания при появлении любого русского чиновника[25] или запрета оставаться на ночевку в чайханах. К этим “успокаивающим” мерам было добавлено начало кампании по реквизиции лошадей у кочевого населения Семиреченской области. Ну и в завершение – самое действенное “успокоительное средство” – карательная операция.

И все эти меры генерал-губернатор вводил не только без получения согласия из Военного министерства, но и не утруждая себя информированием Азиатской части Главного Штаба или Главного управления Генерального Штаба. Оба штаба Военного министерства, на которые была возложена основная ответственность за воплощение Высочайшего повеления о реквизиции, с 5 по 14 июля не получили ни одного доклада из Туркестана.

Сведения о серьезных беспорядках в Туркестане достигли высоких петроградских кабинетов кружным путем и с большим опозданием – по линии Охранного отделения и через Министерство иностранных дел. О причинах, по которым генерал-губернатор М.Р. Ерофеев держал в неведении о происходящем Военное министерство, можно только догадываться. Возможно, это было одним из проявлений его некомпетентности как руководителя, но с другой стороны, как человек дослужившийся до звания генерала от инфантерии, должен знать принципы работы армейских систем. Поэтому более вероятно то, что информационная блокада, которую генерал М.Р. Ерофеев устроил Военному министерству, была сознательным желанием проводить ту политику, которую условно можно назвать “политикой циркуляра МВД № 18991”: безапелляционное и жесткое администрирование, скорее провоцирующее население на сопротивление реквизиции рабочих набору и беспорядки, чем способствующее мирному ходу призывной кампании.

Вследствие такой политики в первой половине июля 1916 года крайне тяжелая, взрывоопасная обстановка сложилась в трех коренных областях Туркестанского края, причем в основном там, где преобладало оседлое, сартовское население. В тех уездах этих областей, где проживали кочевники, в июле волнений практически не было. В Закаспийской и Семиреченской областях, где вообще основную массу коренных жителей составляли кочевые народы – соответственно, туркмены и киргизы (казахи) – в первые дни июля ситуация сложилась иная. Весьма значимые, но малоизученные, события, сыгравшие принципиальную роль в истории всего Туркестана, непосредственно повлиявшие на действия петроградских властей самого высокого уровня и имеющие прямое отношение к теме настоящего исследования, произошли в первой половине июля 1916 года в населенной туркменами Закаспийской области.

2.7. Текинская ханша Гюль Джамал готова ехать в Петроград

Весть о предстоящей реквизиции на окопные работы мужчин из числа коренного населения пришла в Закаспийскую область 29 июня 1916 года с циркулярной телеграммой № 18991. Копию этого циркуляра вместе с приглашением прибыть в Ташкент для участия в совещании Туркестанский генерал-губернатор М.Р. Ерофеев телеграммой № 557[26] направил в Асхабад на имя начальника области генерал-майора Н.К. Калмакова. Последний не стал торопиться с исполнением пункта 3 циркулярной телеграммы МВД о немедленном начале составления списков туркмен, подлежащих призыву. Военный начальник Закаспийской области решил сперва послушать, что будет сказано на Особом совещании у генерал-губернатора, назначенном на 2 июля. Более того, даже вернувшись из Ташкента на место службы, генерал Н.К. Калмаков выдерживал паузу до тех пор, пока не получил уведомление, что 6 июля 1916 года Высочайшее повеление от 25 июня опубликовано и вступило в силу и лишь после этого поручил уездным начальникам и участковым приставам оповестить население о предстоящей реквизиции. О первом впечатлении на туркмен оглашения этой новости, можно судить по рапорту вр.и.д. пристава Чикишлярского участка Золотарева начальнику Красноводского уезда подполковнику М.А. Шелашникову:[27]

При объявлении мною старшинам и аксакалам 6 июля вечером о полученном высочайшем повелении один из аксакалов упал в обморок. По полученным также сведениям, население уже обдумывает вопрос о способе бегства, не считаясь ни с семьями, ни с имуществом своим …

Совершенно очевидно, что, если бы власти Закаспийской области указания циркуляра № 18991 приняли к исполнению сразу с момента его получения и начали составление списков “безотлагательно и в кратчайший срок”, то серьезные беспорядки там возникли бы не в конце августа, как это произошло в реальности, а гораздо раньше и имели бы более широкое распространение. Но, благодаря осторожности начальника области, ситуация там стала развиваться иначе.

Едва узнав о новой повинности, туркменские лидеры, как это происходило и во многих других регионах, решили обратиться с просьбой о смягчении уготованной им судьбы в высшие инстанции. Инициатором и главным исполнителем этих действий стала бывшая текинская ханша Гюль Джамал. Эта 70-летняя вдова туркменского “Хана ханов” Нурберды не только была уважаема среди туркменского народа, но и пользовалась расположением русской администрации. Свой авторитет женщина заслужила еще в те времена, когда начальником Закаспийской области был генерал-майор А.Н. Куропаткин, который в 1916 году уже в звании генерал-адъютанта командовал Северным фронтом Российской армии. В знак уважения ханше и ее сыну Юсуп-хану от имени русского царя даже были назначены персональные пожизненные пенсии. В 1916 году эта немолодая женщина решила встать на защиту своего народа. Бывшая ханша начала свои действия с того, что призвала на совещание не только своих приближенных и аксакалов других туркменских родов, но и местного юриста – графа А.И. Доррера, который консультировал туркменских предпринимателей по правовым и коммерческим вопросам. Посовещавшись, участники встречи у ханши Гюль Джамал решили, что она должна ехать в Петроград и там молить о помощи самого императора.

Узнавшие об этих планах агенты Охранного отделения проинформировали начальника Теджентского уезда, тот, в свою очередь, – областного начальника генерал-майора Н.К. Калмакова, который рапортом от 15 июля 1916 г. № 105 поставил в известность генерал-губернатора:[28]

Пока вразумляю население исполнить высочайшее повеление подробно разъясняю требуемое. Среди населения идет волнение без активных пока выступлений, имею сведение, что ханша Гюль Джамал хочет ехать Петроград, надзор за нею установлен.

Туркестанский генерал-губернатор принял контрмеры, о содержание которых сообщил в Военное министерство и Министерство внутренних дел в ежедневном докладе № 4731 от 17 июля 1916 года:[29]

Ханша Гюль Джамаль по слухам собирается Петроград. Ввиду беспрерывной связи бунтовщиков и агитаторов с населением благодаря железной дороге, сделал распоряжение не продавать билетов туземцам по Ташкентской и Средне-Азиатской дорогам, исключая тех благонадежных, кои представят удостоверения уездных начальников.

В этом сообщении генерал-губернатора М.Р. Ерофеева особо примечательно прямое следование сообщений: первое, – о намерениях ханши Гюль Джамаль отправиться в Петроград, и второе – об издании распоряжения о запрете продажи туземцам железнодорожных билетов. Поскольку никакого иного, кроме железнодорожного, варианта добраться из Асхабада в Петроград у ханши не было, то вполне уверенно можно считать, что последовавшее 18 июля 1916 года решение о запрете продавать билеты на проезд по железным дорогам всем коренным жителям Туркестана было вызвано не необходимостью борьбы с какими-то мифическими “связями бунтовщиков и агитаторов с населением”, а потребностью воспрепятствовать поездке царской пенсионерки ханши Гюль Джамал в Петроград. Этот приказ генерала М.Р. Ерофеева была настолько одиозным и бессмысленным, что любое иное его объяснение не представляется разумным.

Ещё до объявления об ограничениях на продажу билетов на совещании у ханши было решено, что она поедет в Петроград не с пустыми руками, а со значительной суммой “откупных”. Для этой цели было решено начать срочный сбор денег по всем туркменским волостям Закаспийской области. Об этих намерениях туркменских лидеров также стало известно русской администрации, о чем начальник области Н.К. Калмаков доложил в Штаб Туркестанского военного округа в конце ноября 1916 года:[30]

14-го июля от Мервского уездного начальника получена телеграмма, что туркменское население, рассчитывая на возможность откупиться от поставки рабочих, спешит собрать деньги и командировать депутацию в Петроград во главе ханши Гюль Джамал.

Приведенные документы показывают, что действия туркменских лидеров через внедренную в туземную среду агентуру практически сразу стали известны заведующему Асхабадским розыскным пунктом ротмистру барону А.А. фон Фирксу, и, с помощью краевой и областной администраций, были успешно им нейтрализованы. Подробный отчет о действиях туркменской ханши и мерах, предпринятых для нейтрализации ее инициатив, заведующий Асхабадским розыскным пунктом подробно изложил в донесении от 24 августа 1916 г. № 2250, направленном в Департамент полиции.[31]

Кроме блокирования поездки и почтовых отправлений ханши, властями Закаспийской области было предпринято и прямое давление на нее. 18 июля бывшая текинская ханша была приглашена в резиденцию начальника Закаспийской области генерал-майора Н.К. Калмакова для беседы, после которой она сделала заявление о безоговорочной готовности прекратить всяческие попытки каким бы то ни было способом препятствовать набору своих сородичей на тыловые работы. Об этом успехе генерал-губернатор М.Р. Ерофеев поспешил уведомить Петроград в рапорте № 752 за 19 июля 1916 года[32]

По донесению Начальника Закаспийской области ханша Гюль Джамал заявила ему, что туркмены дадут рабочих беспрекословно, исполняя волю Государя. Хотя [в] дальних аулах области идет брожение, но местами приступают [к] составлению списков. Расправа за события в Джизакском уезде, по-видимому, подействовала отрезвляюще.

Несмотря на то, что большая часть намерений ханши Гюль Джамал и ее советчиков, как и сведений о предпринятых ими действиях, сразу же становилась известна охранке, один ход в этой непростой игре ханше все-таки удалось скрыть от вездесущей агентуры жандармского ротмистра барона А.А. фон Фиркса.

2.8. Обходной маневр текинцев – и информационная блокада царя прорвана

18 июля 1916 года, то есть в тот день, когда в Асхабаде была проведена беседа с ханшей Гюль Джамал, в Ставке Верховного Главнокомандующего в Могилеве была получена телеграмма командующего Северным фронтом генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина. Этот генерал за долгую жизнь уже и воевал офицером в отрядах генерала М.Д. Скобелева в период борьбы с Кокандским ханством, и служил около восьми лет начальником Закаспийской области, и занимал должности военного министра и командующего войсками во время русско-японской войны. В 1905 году генерала А.Н. Куропаткина, долгое время считавшегося любимчиком императора Николая II, обвинили во всех поражениях и бедах проигранной войны с Японией, понизили в должности. Бывший министр и главнокомандующий на долгие 9 лет попал в опалу: жил в своем имении, а когда бывал в столице, в свете не появлялся. Но в 1915 году 67-летнего военачальника опять пригласили на воинскую службу и даже доверили ему командование Северным фронтом. Это произошло после того, как в августе 1915 года Николай II принял на себя обязанности Верховного Главнокомандующего, освободив от них своего дядю великого князя Николая Николаевича, недолюбливавшего генерала А.Н. Куропаткина.

 И вот командующий Северным фронтом прислал в Штаб Верховного Главнокомандующего телеграмму, в которой сообщал не о нуждах или победах возглавляемых им армий, а … о просьбе текинской ханши Гюль Джамал. Генерал-адъютант А.Н. Куропаткин телеграфировал[33]

Высочайшим указом 25 июня туземцы Закаспийской области, в том числе текинцы, призваны к работам в тылу армии для нужд государственной обороны. Согласно этого указа к 15 июля текинцы обязаны были представить списки лиц, подлежащих призыву на работы, но ввиду новизны дела, не всюду это удалось выполнить. Бывшая текинская ханша Гюль Джамал от имени текинского народа, выражая полную его готовность выполнить царскую волю, обратилась ко мне как к бывшему начальнику Закаспийской области телеграммой, коей ходатайствует отсрочить призыв до окончания сбора хлопка. Принимая во внимание основательность ходатайства ханши и ввиду серьезности настоящего дела, я, со своей стороны, прошу доложить его императорскому величеству всеподданнейшую просьбу, чтобы призыв на работы текинцев был отложен до 15 сентября 1916 года, то есть до окончания главного периода сбора хлопка. 37440 Куропаткин

Появление этой телеграммы, адресованной начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего генерал-лейтенанту М.В. Алексееву с копиями министрам военному и внутренних дел, объясняется тем, что ханша Гюль Джамал нашла-таки способ обойти все препоны и запреты, которыми обложили ее в Туркестане. Кто-то помог доставить в Псков, где дислоцировался штаб Северного фронта, слезную просьбу ханши и передать ее тому человеку, которого она хорошо знала лично и к которому решила обратиться “как к отцу”. О том, как это произошло, генерал-адъютанта А.Н. Куропаткин сделал запись в своем дневнике:[34]

13 июля я получил из Мерва за подписью всеми почитаемой ханши Гюль Джамал депешу, в которой она от имени всех туркмен просила моего заступничества. Невероятно спешные мероприятия, без подготовки и оповещения населения о привлечении туземцев к работам в тылу армии, послужили причиною волнений. Чуть не за несколько дней до объявления туземцам было приказано собраться к 15 июля для наряда на работы. Население могло быть разорено, ибо как раз наступал период сбора хлопка. Депеша ханши оканчивалась следующими словами: «Возможное промедление в сборе текинцев может быть истолковано в дурном для текин смысле, и им в этом случае грозит суровая военная репрессия. От времени бытности вашей начальником Закаспийской области текинский народ и я лично привыкли обращаться к вам, как к отцу, во всех народных нуждах как великих, так и малых. Ныне, перед лицом беспримерного несчастия, грозящего текинскому племени, обращаюсь к вашему высокопревосходительству, по уполномочию текин Мервского уезда, с горячей мольбой ходатайствовать перед его императорским величеством об отсрочке призыва на работы до конца сбора хлопка или до иного срока, который дал бы возможность всем текинам освоиться мыслью с новой повинностью и распределить исполнение таковой между отдельными лицами согласно требований справедливости».

 Бывший начальник Закаспийской области, хотя и был занят очень важными делами, выполнил просьбу старой знакомой. При этом ни текинская ханша, ни командующий Северным фронтом и предполагать не могли, во что это все выльется. В той же дневниковой записи, сделанной постфактум – 23 июля 1916 года, А.Н. Куропаткин, уже в должности Туркестанского генерал-губернатора, записал:[35]

Я тотчас же послал депешу Алексееву, а копию министрам — военному и внутренних дел — с просьбою доложить государю мое ходатайство отсрочить призыв на работы текинцев до 15 сентября.
Этою депешею, вероятно, я, сам не думая об этом, заложил фундамент для своего нового назначения.

Однако в части первичности поданного им прошения в вопросе замены руководства Туркестаном командующий Северным фронтом несколько заблуждался.

2.9. Отложенный указ об объявлении Туркестана на военном положении

Барьеры, поставленные людьми генерала М.Р. Ерофеева для пресечения поступления в Петроград обращений туземного населения, были не единственной формой создания в столице “информационного вакуума” в части туркестанских событий. Без малого две недели в Военном министерстве, как и в Ставке Верховного Главнокомандующего, не получали докладов из Туркестана[36]. Министерство, в ведении которого находился Туркестанский край, не имело оперативной информации о происходящих там событиях. Скорее всего эта вопиющая служебная нерадивость генерала М.Р. Ерофеева объяснялась тем, что самый опытный чиновник Туркестанской администрации – заведующий Канцелярией Туркестанского генерал-губернатора действительный статский советник Н.В. Ефремов вместе с “походной канцелярией” еще в конце июня вместе с генералом от инфантерии Ф.В. Мартсоном отбыл в Петроград и находился там или в дороге как минимум до 13 июля 1916 года.

Как бы то ни было, но в период с 5 по 14 июля систематические сведения о происходящем в Туркестане поступали в Петроград только по линии Департамента полиции – от начальника Туркестанского охранного отделения и от двух заведующих Розыскными пунктами – Верненского и Асхабадского. Вторым каналом информации, менее регулярной и специфической, были сводки, получаемые от своих среднеазиатских агентов Министерством иностранных дел. 14 июля 1916 года военный министр, будучи на докладе у Николая II, непосредственно от императора получил телеграмму Скобелевского уездного начальника от 13 июля 1916 г. № 15856[37], в которой сообщалось о волнениях местного населения в г. Скобелеве, для успокоения которых пришлось призвать войска и открыть огонь из пулемета. Это уже выходило за пределы разумения: о подобных происшествиях министр должен докладывать царю, а тут получалось, что министр сам получал сведения от Императора о происходящем в государстве. После такого позора генералы в кабинетах здания на Дворцовой площади потеряли терпение, и в Ташкент ушли сразу три телеграммы с требованием доложить обстановку – две из Главного Управления Генерального штаба и одна – из Главного штаба[38].

Ташкент отреагировал на окрики из Военного министерства незамедлительно. Поступившие в Главный штаб от вр,и.д генерал-губернатора доклады от 14 и 15 июля 1916 г. № 704[39] и № 4459[40], соответственно, были шокирующими: оказалось, что значительная часть Туркестанского края охвачена серьезными беспорядками. А 16 июля 1916 года в Петрограде была получена телеграмма генерала М.Р. Ерофеева № 4551[41] с ходатайством об объявлении всего Туркестанского края на военном положении и предоставлении ему “права судить виновных военно-полевым судом”. Ходатайство было адресовано военному министру с копией министру внутренних дел. Уже на следующий день 17 июля Николаю II был представлен на подпись проект указа о введении в Туркестанском военном округе режима военного положения. Каким подразделением военного ведомства был подготовлен соответствующий Всеподданнейший доклад и кем был представлен этот документ на Высочайшее согласование не известно. Маловероятно, что данное предложение исходило из Главного Штаба Военного министерства, так как об этом нет никаких упоминаний в Докладной записке от 3 августа 1916 № 168. Мемория с текстом указа и автографом императора тоже пока что не обнаружена. Однако имеется копия указа Правительствующего Сената, которым Высочайше согласованный 17 июля 1916 года указ вводится в действие… с 25 августа 1916 года, то есть более чем через месяц после того, как император согласился с этой мерой усиления репрессивного аппарата туркестанской администрации.

Такая задержка могла означать только одно: кто-то, стоящий на самых верхних этажах управления империей, решил, что давать ход уже подписанному императором указу нет необходимости и положил его “под сукно”, где оно и пролежало до того дня, когда ту же меру – введение военного положения – уже совсем в иных обстоятельствах не запросил полновластный, а не временный, генерал-губернатор Туркестана А.Н. Куропаткин. Лишь после этого указ, согласованный 17 июля, был направлен в Правительствующий Сенат и стал действительно законным.

Но что интересно и крайне важно: 17 июля 1916 года, то есть в тот же день, когда Николай II в могилевской Ставке подписал указ о введении военного положения во всем Туркестанском военном округе, об этом объявил… не кто иной как генерал-лейтенант М.А. Фольбаум – главный начальник Семиреченской области[42], которая на тот момент была самой спокойной областью Туркестанского края. Причем, как и в случае с циркуляром № 18991 объявление о царском указе делается до его ввода в действие в установленном законом порядке. Значит кто-то сообщил губернатору М.А. Фольбауму о том, что подпись царя получена, причем сообщил только ему одному, так как ни в одной другой области Туркестана подобных объявлений не было.  Каким образом информация из Могилева в одночасье достигла Верного – большой и важный вопрос, но то, что это связано с особой ролью Семиречья во всей этой истории, сомнения быть не может.

Кто же мог быть тем полновластным лицом, которое посмело заморозить царский указ? Ответ на этот вопрос не менее интересен, как и выявление лица, внесшего проект указа о военном положении на согласование императора. Список таких лиц совсем не велик, а учитывая место действия событий, с большой долей уверенности можно предположить, что решение повременить с исполнением пожеланий генерала М.Р. Ерофеева принял начальник Штаба верховного Главнокомандующего, генерал-адъютанта М.В. Алексеев, которого в переписке именовали сокращенно “Начштаверх”.

2.10. Приоритеты осторожного генерал-адъютанта М.В. Алексеева

Анализ туркестанских событий первой половины июля 1916 года, не оставляет сомнений, что фундамент для срочного назначения нового Туркестанского генерал-губернатора заложил не сам генерал А.Н. Куропаткин своей поддержкой просьбы туркменской ханши, а вся цепочка событий, происходивших в Туркестанском крае в связи с реализацией Высочайшего повеления от 25 июня 1916 года. В результате сложных интриг Министерства внутренних дел – начиная с продвижения на пост Главного начальника края абсолютно неподготовленного к этой должности генерала М.Р. Ерофеева и заканчивая жестким проведением совершенно неподготовленной реквизиции – в Туркестане произошли не только локальные вспышки протеста, но и настоящие погромы с многочисленными жертвами. Уже к середине июля число убитых исчислялось десятками, причем среди них были представители русского населения и даже колониальной администрации. Как было показано выше, используя эти протесты коренного населения как аргумент, краевая власть запросила Высочайшее объявление края на военном положении, а тем временем, не дожидаясь отмашки из Петрограда, начала жестокие карательные операции с применением трех видов оружия, включая артиллерию. Число жертв возросло на порядок, теперь уже жертвы были исключительно среди коренного мусульманского населения. До 14 июля эти события удавалось скрывать от императора, но начальник его Штаба генерал-адъютант М.В. Алексеев был в курсе происходящего в тылу. Он был очень озабочен ходом событий, тем более, что именно генерал М.В. Алексеев еще в апреле месяце предупреждал об опасности нарушения спокойствия в Средней Азии и крайней нежелательности создания угрозы устойчивому функционированию тыловой экономики.

К моменту получения в могилевской Ставке телеграммы генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина от 18 июля 1916 года № 37440 там уже были известны не только ходатайство генерала М.Р. Ерофеева № 4551 от 16 июля 1916 года, но и упомянутый выше Всеподданнейший рапорт Ходжентского уездного начальника полковника Н.Б. Рубаха о кровавом инциденте в Ходженте, и сообщения, поступившие из Туркестана по линии Министерства иностранных дел, в частности телеграмма управляющего политическим агентством в Бухаре Н. А. Шульги от 4 июля 1916г. № 318[43]. Представление начальника Штаба Верховного Главнокомандующего генерал-адъютанта М.В. Алексеева по вопросу о проблемах, возникших в ходе реквизиции инородцев в Туркестане, нашло отражение в телеграмме № 848, которую статский советник Н.А. Базили – директор дипломатической канцелярии при Штабе Верховного Главнокомандующего, направил 9 июля 1916 года в Третий политический отдел МИД:[44]

Он [генерал-адъютанта М.В. Алексеев] склонен придавать большее значение желательности избегнуть осложнений в Средней Азии, чем привлечение сравнительно небольшого числа рабочих из местных туземцев.

Эта позиция начальника Штаба Верховного Главнокомандующего, имевшего возможность ежедневно общаться с императором, может показаться неожиданной на фоне неоднократных заявлений руководителей МВД, что главным и, якобы, очень настойчивым заказчиком реквизиции являлся именно Штаб в Могилеве. Но приведенная справка статского советника Н.А. Базили, как и другие высказывания[45], принадлежащие непосредственно генерал-адъютанту М.В. Алексееву, о которых будет сказано ниже, показывают, что чиновники Управления по воинской повинности МВД, мягко говоря, не вполне адекватно отражали позицию генерала М.В. Алексеева, а попросту говоря – откровенного лгали, прикрываясь его именем.

Анализ действий генерал-адъютанта М.В. Алексеева в июне-июле 1916 года позволяют утверждать, что начальник Штаба Верховного Главнокомандующего понимал, что в Туркестане происходит что-то крайне нежелательное, но, тем не менее, до поры до времени не спешил ставить Николая II в известность об этих неприятностях. К середине июля из Средней Азии пошли настолько тревожные известия, исчезли последние сомнения: опасения Начштаверха, что “реквизиция инородцев” обернется волнениями в глубоком тылу Империи, стали явью. Необходимость принятия специальных мер стала очевидной.

Когда 17 июля 1916 года из Ташкента поступило ходатайство о введении в Туркестане режима военного положения, оно могло быть воспринято в Ставке как единственный путь разрешения сложной ситуации, и Николаю II было рекомендовано согласиться с ним. Но, когда на следующий день в Ставку пришла телеграмма командующего Северным фронтом А.Н. Куропаткина, осторожный Начштабверх М.В. Алексеев увидел другой путь… и уже подписанный указ был отложен. Идти к императору с предложением пересмотреть или отменить только что принятое решение генерал М.В. Алексеев, конечно же, не мог. Поэтому проводником идеи о решении туркестанского вопроса не усилением репрессивных возможностей тамошней администрации, а заменой Главного начальника края, должен был стать кто-то другой. И такой человек появился в Ставке на следующий день

2.11. Помощник военного министра П.А. Фролов совершает “большую ошибку”

19 июля 1916 года, когда в Могилев из Петрограда прибыл для очередного всеподданнейшего доклада военный министр генерал от инфантерии Д.С. Шуваев, ему передали телеграмму[46] с копией ходатайства генерала А.Н. Куропаткина о просьбе ханши Гюль Джамал. Эту копию в Могилев приказал направить генерал от инфантерии П.А. Фролов, остававшийся в Петрограде и назначенный на время отсутствия генерала Д.С. Шуваева временно замещать военного министра.

Поступок помощника военного министра П.А. Фролова, ввиду важности его последствий, требует пояснений. Дело в том, что еще 10 июля 1916 года по инициативе начальника Главного Штаба Н.П. Михневича Отдел пенсионный и по службе нижних чинов подготовил Докладную записку № 153[47], в которой предлагалось, чтобы все поступающие с мест ходатайства о каких бы то ни было льготах, отсрочках, освобождениях от реквизиции и прочие обращения по этим вопросам, в обязательном порядке без рассмотрения переправлялись в Министерство внутренних дел, а конкретно – в Управление воинской повинности, которое и будет принимать решение по каждому случаю.

В докладной записке Главного Штаба № 168 от 3 августа 1916 года по поводу решения вопроса о ходатайствах с мест сообщалось:[48]

… в Военное Министерство стали поступать в громадном количестве ходатайства об отсрочке, либо о полном освобождении от реквизиции некоторых отдельных лиц по занимаемым ими должностям, роду занятий, для окончания образования и т.п. Равным образом такие же ходатайства возбуждались в отношении целых групп инородческого населения, работающих на разного рода промыслах м предприятиях, обслуживающих государственные нужды, а также занятых уборкой урожая и другими сельскохозяйственными делами.

                Так как установление самих способов производства реквизиции, а равно тех мер, которые необходимо было принять для успешного хода реквизиции, в целях получения действующею армией нужного ей количества рабочих лежало на обязанности Министерства внутренних дел, то все подобного рода ходатайства инородцев, с согласия Вашего Высокопревосходительства, направлялись по принадлежности в Министерство внутренних дел, которому предоставлялась в этом деле полная свобода действий при условии, чтобы в результате ожидаемое от реквизиции количество рабочих в первую очередь получилось бы не менее 400000 человек.

Договоренность о перенаправлении в МВД просьб об отсрочке строго выполнялась всеми подразделениями военного ведомства – и Главным Штабом, и Главным Управлением Генерального Штаба, и министром, и его помощниками, – независимо от того на имя какого должностного лица и от кого поступала просьба об отсрочке. Дабы все это совершалось на законных основаниях 13 июля 1916 года было получено соответствующее Высочайшее Повеление[49]. Правда, 18 июля оно еще не было опубликовано Правительствующим Сенатом, а, следовательно, не получило силу закона.

Но порядок рассмотрения ходатайств уже работал и потому, если бы ханша Гюль Джамал обратилась напрямую в любое подразделение петроградских министерств, ее просьба была бы переслана в возглавляемое тайным советником С.А. Куколь-Яснопольским подразделение МВД и, без всяких сомнений, была бы подшита в специальную папку, наряду с десятками подобных обращений… и оставлена без последствий и даже без ответа, как и большая часть подобных просьб.

Но в случае с ходатайством текинской ханши генерал от инфантерии П.А. Фролов не только проигнорировал уже согласованные царем межведомственные договоренности, но и приказал спешным порядком подготовить копию телеграммы генерала А.Н. Куропаткина № 37440 и переслать ее в Могилев для вручения отправившемуся туда военному министру. Этот, безусловно, исторически значимый поступок помощника военного министра тем удивительнее, что в Военном министерстве именно этот генерал на всех этапах подготовки и реализации кампании по привлечению инородцев на тыловые работы всецело разделял и поддерживал позиции Министерства внутренних дел, что дало основания начальнику Управления воинской повинности С.А. Куколь-Яснопольскому еще 17 июня 1916 года в служебной записке, поданной министру Б.В. Штюрмеру, написать о генерале П.А. Фролове:[50]

Генерал Фролов вполне примыкает к нашему взгляду, хотел еще поговорить с военным министром, но победить настойчивость генерала Шуваева ему вряд ли по силам.

Тот факт, что 18 июля 1916 года, оставшись исполнять должность главы военного ведомства, помощник военного министра столь оперативно переслал телеграмму генерала А.Н. Куропаткина генералу от инфантерии Д.С. Шуваеву, может иметь несколько объяснений. Во-первых, на высокую министерскую должность генерал от инфантерии П.А. Фролов был назначен с поста главного начальника снабжения армий Северного фронта, где он был в непосредственном подчинении командующего этим фронтом генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина, с которым служил еще во времена русско-японской войны. Назначение генерала П.А. Фролова в Петроград не могло обойтись без протекции или, как минимум, без согласия генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина. Не выполнить прямое обращение своего бывшего командира, да еще столь уважаемого человека, было не только неблагородно, но и недальновидно. Второе возможное объяснение может заключаться в том, что главным адресатом телеграммы командующего Северным фронтом № 37440 был начальник Штаба Верховного Главнокомандующего, к которому и направился из Петрограда министр Д.С. Шуваев. Соответственно, вероятность того, что в Могилеве о телеграмме генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина в любом случае станет известно военному министру, была весьма высокой.

Ну и, наконец, третье объяснение может крыться в некоторых личных качествах генерала П.А. Фролова, о которых упоминает в своих воспоминаниях о событиях того времени генерал от инфантерии А.Ф. Редигер, с 1905 по 1909 год возглавлявший Военное министерство и хорошо знавший генералитет Российской Империи. В частности, объясняя свой отказ принять поступившее от командующего Северным фронтом А.Н. Куропаткина в апреле 1916 года предложение занять пост главного начальника военных снабжений армий Северного фронта, бывший военный министр пишет:[51]

Но окончательно неприемлемым это предложение становилось потому, что я по этой должности был бы подчинен Куропаткину, а также потому, что я в ней должен был заменить Фролова! Куропаткина я знал хорошо. Он стал бы вмешиваться во все мои распоряжения, и, при моем незнании дела, я не мог бы помешать ему запутать его в конец; что дело обстояло неблагополучно, было видно из тона письма, да иначе оно и не могло быть после такого путаника, как Фролов!

Негативный отзыв об организованности генерала П.А. Фролова дает основания считать, что замещавший военного министра генерал был способен на неожиданные и нелогичные поступки, иначе вряд ли бы бывший военный министр и профессор Николаевской академии А.Ф. Редигер называл его “путаником”, да еще дважды усиливал бы эту характеристику восклицательными знаками.

Как бы то ни было, но 19 июля 1916 года, когда военный министр, генерал от инфантерии Д.С. Шуваев во время доклада впервые поставил императора в известность о том, какие эксцессы вызвало в Туркестанском крае Высочайшее повеление от 25 июня 1916 года, в папке “Для Всеподданнейшего доклада” среди прочих бумаг была и копия телеграммы генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина с изложением просьбы ханши Гюль Джамал и ходатайством о её поддержке. Некоторые детали и последствия этого доклада царю генерал-адъютанта А.Н. Куропаткин 23 июля записал в своем дневнике[52]

Третьего дня вечером [NB – то есть 20 июля] передана мне по юзу именная высочайшая депеша о назначении меня Туркестанским генерал-губернатором и командующим войсками Туркестанского военного округа. Попросил Алексеева к аппарату, но оказалось, что и для него такое назначение было совершенно неожиданным. Но утром в этот день у него был после доклада у государя военный министр Шуваев, который сказал ему, что в Туркестане начались серьезные беспорядки и что он просил государя назначить меня в Туркестан привести население в порядок. Государь не согласился. Но в 4 часа пополудни, после вторичного доклада Шуваева, собственноручно написал высочайшее повеление о моем назначении.

Повторно о роли военного министра в истории о том, как с поста командующего Северным фронтом он был переведен на должность Главного начальника Туркестана, генерал-адъютант А.Н. Куропаткин записал в своем дневнике 3 августа, буквально за день до отъезда в Ташкент по новому месту службы.[53] В этих записях нет прямого указания на то, что начальник Штаба Верховного Главнокомандующего М.В. Алексеев открыто поддержал идею военного министра о новом назначении генерала А.Н. Куропаткина, но упомянутый в дневниковой записи разговор генералов М.В. Алексеева и Д.С. Шуваева перед повторным докладом последнего Николаю II дает основания считать, что Наштаверх не стал возражать против откомандирования командующего Северным фронтом в Туркестанский край. Учитывая приведенное выше мнение генерал-адъютанта М.В. Алексеева о приоритетности спокойствия в Средней Азии, такая его позиция не должна удивлять.

Заканчивая рассказ о роли текинской ханши Гюль Джамал в российской истории, сообщим, что эта славная женщина смогла не только инициировать смену Туркестанского генерал-губернатора, но и выполнила ту миссию, которую она изначально взяла на себя по отношению к своему народу. 20 июля 1916 года военный министр Д.С. Шуваев телеграммой № 6 из могилевской Ставки в Петербург приказал своему помощнику генералу П.А. Фролову:[54]

16996 Высочайшее соизволение на отсрочку до 15 сентября призыва текинцев последовало. Телеграфировать генералу Ерофееву для исполнения и передачи бывшей текинской ханше Гюль Джамал. 6. Шуваев

Несмотря на это решение, в Закаспийской области примерно через месяц начались и вооруженные протесты туркменского населения против реквизиции, и нападения на русские поселения, и бегство отдельных родов из пределов Российской Империи, а потом – и войсковая карательная операция, однако во всех этих эпизодах люди из рода ханши Гюль Джамал и вообще туркмены-текинцы участия не принимали. Бунтовали кочевые иомуды Красноводского уезда, пытались скрыться на территории Персии джафарбайцы, но в Мервском и Тедженском уездах реквизиция прошла без эксцессов. Генерал А.Н. Куропаткин всегда благоволил туркменам, поэтому уже в должности Туркестанского генерал-губернатора он истребовал для них право назначаться не на окопные “лопатные” работы, а на почетную караульную и сторожевую службу. Все эти обстоятельства объясняют тот факт, что для туркменского народа реквизиция 1916 года не стала общенациональной незаживающей раной.

2.12. МВД получает болезненные удары и переходит к обороне

Ну а что же люди из МВД –  товарищ министра князь В.М. Волконский, начальник Управления воинской повинности С.А. Куколь-Яснопольский и во всем поддерживающий их гофмейстер Б.В. Штюрмер – как они отреагировали на то, что письмо какой-то туземной ханши, отрекошетив от четырех генералов – Куропаткина-Алексеева-Фролова-Шуваева и влетев в царскую приемную, вызвало отстранение от должности Главного начальника Туркестанского края – абсолютно послушного генерала от инфантерии М.Р. Ерофеева и замену его совершенно неподконтрольным МВД “старым туркестанцем” Н.А. Куропаткиным. Вряд ли могут быть сомнения, что поступающие из Могилева новости были встречена в здании на набережной Фонтанки, мягко говоря, без воодушевления.

Как было показано выше, за неделю до этого назначения чиновники МВД нейтрализовали попытку Главного Штаба добиться приостановки на местах действий, инициированных телеграммой № 18991. Мероприятия по реквизиции рабочих повсеместно продолжалась без единых правил. Генерал-губернаторам и губернаторам пришлось действовать по собственному разумению. В результате к 16 июля беспорядки в Туркестане достигли апогея, а в Самаркандской области уже началась карательная операция с использованием трех видов оружия. Эти события у людей из МВД не вызывали ни беспокойства, ни каких-либо позывов к урегулированию и наведению порядка. Хотя Туркестан и был официально в управлении Военного министерства, но направленный туда в начале июня 1916 года на должность генерал-губернатора М.Р. Ерофеев прислушивался только к указаниям, поступавшим из Министерства внутренних дел.  Товарища министра князя В.М. Волконского такое распределение ролей полностью устраивало: МВД руками своего ставленника генерала М.Р. Ерофеева ведет дело так, как считает нужным, но ответственность за все беспорядки и провалы несет военное ведомство. Попытки военных протестовать против такого распределения полномочий и ответственности либо игнорировались, либо гасились на уровне Совета Министров.

Но как только гофмейстер Б.В. Штюрмер был смещен с поста главы МВД и проблемы, связанные с реквизицией инородцев, для него отошли на второй план, позиции чиновников из МВД в этом вопросе существенно ослабли. Пока действительный статский советник А.А. Хвостов, вступивший в должность министра внутренних дел 7 июля 1916 года, входил в курс дел огромного ведомства, военные перешли в наступление.

Хотя первая такая атака, организованная 7 июля 1916 года вр.и.д. начальника Генерального Штаба генералом А.П. Архангельским, не принесла военным успеха, она придала решительности высшим должностным лицам военного ведомства. Поняв, что в прямых контактах с Управлением воинской повинности ничего добиться не удастся, во второй половине июля 1916 года генералы Д.С. Шуваев и П.А. Фролов перенесли свои действия в могилевскую Ставку, привлекли на свою сторону начальника Штаба Верховного Главнокомандующего генерал-адъютанта М.В. Алексеева, вышли непосредственно на Николая II, то есть выступили не только решительно, но и очень результативно.

Реакция чинов МВД, принимавших непосредственное участие в рассылке циркулярной телеграммы № 18991, на упорство, проявленное военными в отстаивании своих взглядов, была крайне нервной, почти истеричной. Первым проявлением этой нервозности стало отношение № 22231, направленное 26 июля 1916 года в Главный Штаб, в котором помощник начальника Управления воинской повинности А.П. Федоров тоном, характерным для требований учителя к провинившемуся школяру, потребовал от военных объяснений:[55]

Управление воинской повинности просит Главный Штаб уведомить … в каком порядке было испрошено Высочайшее соизволение на отсрочку призыва текинцев, так как какого-либо сношения по этому делу с Министерством внутренних дел, на коем лежат обязанности по сбору инородцев для работ в тылу действующей армии, сделано не было. За начальника Управления /Подпись/ А. Федоров

В этом запросе, написанном с явным раздражением, действительный статский советник А.П. Федоров допустил серьезную оплошность. Он в официальном сношении с внешним адресатом заявил, что “обязанности по сбору инородцев для работ в тылу действующей армии” лежат на МВД. Скорее всего начальник управления С.А. Куколь-Яснопольский отвлекся в эти дни на что-то более важное или просто отсутствовал, а потому не проконтролировал своего подчиненного. В дальнейшем Управление воинской повинности везде и всегда будет открещиваться от этой “обязанности” и настаивать на вспомогательных функциях МВД во всей этой кампании. Но 26 июля, пропустив очень сильный удар от Военного министерства, чиновники МВД занервничали и стали ошибаться.

Не вполне корректный запрос № 22231, который помощник начальника Управления А.П. Федоров, направил в Главный Штаб, – не единственное и не самое яркое свидетельство раздражения и беспокойства, воцарившихся в МВД после получения известия о назначении в Туркестан генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина. Еще более откровенная и резкая характеристика произошедшего со стороны высокопоставленных чинов МВД имеется на телеграмме А.Н. Куропаткина № 37440. На телеграфном бланке с текстом этой телеграммы содержится служебная пометка, которая гласит:[56]

Доложено г. Министру, который высказался за отклонение. К сожалению ген. Фролов, не снесясь с нами, уже испросил Высочайшее соизволение, которое торжественно телеграфировал ханше. Это большая ошибка.

Эту не свойственную чиновникам силовых ведомств эмоциональную запись с нелицеприятной оценкой коллеги из смежного ведомства сделал начальник Управления воинской повинности, тайный советник С.А. Куколь-Яснопольский по результатам своего доклада товарищу министра князю В.М. Волконскому, который, скорее всего, и дал столь негативную характеристику тому факту, что ходатайство ханши Гюль Джамал дошло до царя.

 Опытные бюрократы и интриганы из МВД сразу осознали, что их демагогия по поводу острой необходимости инородцев на фронте, шантаж и лукавство в противостоянии с военными по вопросу о применении реквизиции труда инородцев, махинации с рассылкой циркулярной телеграммы № 18991 и другие сомнительные действия шиты белыми нитками и потому могут быстро выйти наружу. Поэтому еще больше, чем царская милость в отношении текинцев, их должно было обеспокоить назначение первым лицом Туркестана генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина, который, как и военный министр Д.С. Шуваев, ни в малейшей степени не был посвящен в интриги, раскручиваемые князем В.М. Волконским со товарищи. Кроме того, и бывший и действующий военные министры были известны своей прямолинейностью, неподкупностью и слыли “честными служаками, верными царю”, что делало их особенно опасными противниками в закулисной борьбе, конечной целью которой было отстранение от власти Николая II. В сложившейся ситуации что-либо изменить в свою пользу в Петрограде инициаторы и лоббисты “реквизиции инородцев” из МВД не могли. Поэтому они были вынуждены форсировать свои усилия и срочно активизировать реализацию задуманного в Туркестане, чтобы сделать положение дел необратимым до того, как новый Главный начальник края начнет наводить там свои порядки.

Отсрочка набора для туркмен-текинцев и назначение генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина Туркестанским генерал-губернатором стали первыми и наиболее важными, но далеко не последними результатами Всеподданнейшего доклада военного министра 20 июля 1916 года № 146. Помимо этих решений, в тот же день император согласился дать такую же, как и текинцам, отсрочку киргизам Зайсанского уезда Семипалатинской области[57].

Эти точечные смягчения жесточайшего прессинга, который был изначально задан циркулярной телеграммой МВД № 18991, вызвали дополнительную, еще более мощную, чем поднявшаяся в начале июля, волну обращений с мест о необходимости распространения отсрочек на все регионы, упомянутые в Высочайшем Повелении о реквизиции. Отмены установки на проведение набора “немедленно и в кратчайшие сроки” требовали буквально все, кто был хоть как-то задействован в этой кампании: губернаторы областей, депутаты Государственной думы, представители коренного населения, директора и владельцы промышленных компаний и предприятий, влиятельные коммерсанты и биржевики. Весь этот вал просьб об отсрочке и упорядочении реквизиции делал очевидным простой факт: мероприятия, которые чины МВД исключительно по собственной инициативе потребовали выполнить циркуляром № 18991, всеми причастными воспринимались крайне негативно, так как по самой сути были не просто невыполнимы, а более того откровенно провоцировали административный хаос, а за ним – и беспорядки.

Информация с мест о начавшихся там с момента получения циркуляра МВД № 18991 и не утихавших на протяжении двух недель неурядицах, бестолковщине, несправедливости и преступлениях, шла в Петроград непрерывным потоком. И никаких оснований ждать исправления ситуации не было. Поскольку сведения о туркестанских – наиболее горячих – эксцессах все это время сдерживались и накапливались, то их прорыв должен был вызвать крайне острую реакцию у всех властных структур, долгое время пребывавших в неведении. Назначение нового генерал-губернатора неизбежно влекло прорыв выстроенного информационного барьера. В МВД это осознали и забеспокоились: 18 июля 1916 года начальник Управления воинской повинности С.А. Куколь-Яснопольский направил в Департамент полиции отношение № 21475[58] с требованием пересылать ему в полном объеме все доклады, поступающие из Туркестана о ходе работ по реквизиции. До этого дня подобные вопросы главного лоббиста реквизиции не интересовали.

Межведомственная борьба перешла в новую стадию, в которую, помимо прежних участников, включился и новый Туркестанский генерал-губернатор.

2.13. Туркестанского генерал-губернатора информируют о происходящем, … но дозировано

 Генерал-адъютант А.Н. Куропаткин, едва получив известие о своем новом назначении, обратился к военному министру с двумя просьбами. Первая была абсолютно естественной и, на первый взгляд, не очень сложной: Туркестанский генерал-губернатор попросил к его прибытию в Петроград подготовить для него всю переписку между Ташкентом и Главным Штабом по вопросу о реквизиции инородцев в Туркестане. Вторая просьба была куда как более существенной и о ней будет подробно рассказано ниже.

На телеграмме генерала А.Н. Куропаткина от 23 июля 1916 г. № 38325 с уведомлением о прибытии в Петроград помощник министра П.А. Фролов наложил резолюцию, адресованную начальнику Главного Штаба генералу от инфантерии Н.П. Михневичу[59]

Прошу, Николай Петрович, приказать прислать мне все документы, касающиеся беспорядков в Туркестане, а равно приложить и всеподд[аннейший] доклад о реквизиции рабочих инородцев; все это мне необходимо, чтобы ознакомить Алексея Николаевича с происшедшим. Ф[ролов] 23/VII-1916

В этом поручении вр.и.д. военного министра обращают на себя внимание два момента. Во-первых, генерал от инфантерии П.А. Фролов запрашивает в Главном Штабе исключительно “документы касающиеся беспорядков”, а не полную подшивку документов, включая июньскую переписку о подготовке Высочайшего повеления и депеши туркестанских губернаторов, прежде всего генерала А.И. Гиппиуса; а во-вторых, генерал П.А. Фролов не поручает просто передать весь пакет генералу А.Н. Куропаткину для самостоятельного изучения, а хочет предварительно просмотреть подборку и только после этого представить ее своему бывшему командиру. И это не случайность – в последующих записях генерала А.Н. Куропаткина вполне отчетливо видно, что информационные фильтры, которые поставил генерал П.А. Фролов при подготовке ознакомления своего бывшего командующего с положением дел, сказались на взглядах и оценках Туркестанского генерал-губернатора на произошедшее в крае в период с 27 июня по 23 июля.

24 июля 1916 года генерал-адъютант А.Н. Куропаткин прибыл в Петроград и сразу занялся изучением подготовленных для него в Военном министерстве документов. Результатом этого анализа явилась Докладная записка от 25 июля 1916 г. № 7, составленная новым Туркестанским генерал-губернатором буквально на следующий день после прибытия в Петроград и адресованная лично генералу от инфантерии П.А.Фролову. Как оригинальный документ эта Записка не известна историкам и никогда ранее не публиковалась, но содержание ее давно и хорошо известно, так как основной ее текст был практически без изменений воспроизведен во Всеподданнейшем докладе вр.ид. Военного министра по Главному Штабу № 164 от 25 июля 1916 г[60].

 Докладная записка Туркестанского генерал-губернатора № 7 начиналась словами:[61]

Милостивый государь Петр Александрович!

Ознакомившись со всей перепиской о привлечении к работам в районе действующей армии инородцев Туркестана на основании высочайшего повеления 25 июня сего года, пришел к следующему заключению:

1) Население и администрация совершенно не были подготовлены к наряду на работе вне места жительства и, при проявленной спешности приведения такой меры в исполнение, возникли тяжкие беспорядки, пролилась русская кровь, пришлось прибегнуть к употреблению оружия.

2) Благодаря употреблению оружия, явное сопротивление распоряжениям властей почти прекратилось, но население волнуется, и беспорядки легко могут возобновиться.

Для поставленной в настоящей работе задачи по возможности максимально полно проследить историю циркулярной телеграммы МВД № 18991 особо важен первый пункт Докладной записки № 7. Генерал А.Н. Куропаткин, составляя этот документ, воздержался от прямых обвинений какого-либо ведомства или конкретных лиц, нет там и упоминания телеграммы Министерства внутренних дел. Нет даже намека на то, что циркуляр был направлен до официального введения в действие Высочайшего повеления. Чем руководствовался опытный бюрократ и бывший военный министр А.Н. Куропаткин и было ли на него оказано какое-либо влияние в этом вопросе – однозначно сказать невозможно. Но то, что он был осведомлен о последовавшей из Петрограда команде срочно начать составление списков сомнений быть не может. Об этом свидетельствует короткая запись в дневнике генерала от 31 июля:[62]

В Туркестане и других степных областях возникли очень серьезные беспорядки. Пролилось много туземной и русской крови. Штюрмер и Шуваев сделали все возможное, чтобы возбудить население. Приказание о сборе туземцев на работы отправлено Штюрмером без запроса начальствующих лиц на местах и получения их мнения о порядке и сроках приведения высочайшей воли о призыве населения к работам. Приказано было депешею от 5 июля призвать население немедленно все в возрасте от 19 до 43 лет и немедленно отправить этих рабочих на фронты рыть окопы и другие работы.

 В этой записи все вроде бы правильно, кроме… самого главного: даты отправления депеши с приказанием “призвать население немедленно”. Совершенно очевидно, что речь  в данном случае идет о циркулярной телеграмме № 18991, но дату ее отправления автор дневника смещает как минимум на неделю, что делает эту телеграмму почти законной. Создается видимость, что она поступила на места 6 июля, то есть практически в тот же день, когда было “распубликовано” Высочайшее повеление о реквизиции.

Здесь надо заметить, что 6-го июля 1916 года на места был направлен еще один циркуляр № 15611 – из Главного штаба, датированный как раз 5-м июля 1916 года. Становится понятным, что помощник министра П.А. Фролов, представляя переписку генералу А.Н. Куропаткину, “слил в один флакон” циркулярные телеграммы МВД и военного ведомства. Именно поэтому у Туркестанского генерала сложилось абсолютно ложное мнение о равной ответственности двух ведомств и двух министров в “возбуждении населения”.

Временно замещающий военного министра П.А. Фролов не спроста просил заблаговременно предоставить ему переписку о беспорядках:  он так “поработал” с подобранными Главным Штабом документами, что въедливый и опытный бывший военный министр А.Н. Куропаткин, во первых, не смог заметить грубое нарушение закона, выразившееся в несоблюдении требования о недопустимости применения законов до их официального обнародования; а во-вторых, уверился в том, что военный министр Д.С. Шуваев имел какое-то отношение к циркуляру № 19881. При этом генерал А.Н. Куропаткин был проинформирован о нарушениях, имевших место при внесении на рассмотрение императору проекта повеления о реквизиции, причем виновными в этом также были объявлены два министра.  Более того, коль генерал-адъютант А.Н. Куропаткин записывает конкретную, но ложную дату рассылки циркуляра, можно говорить о сознательном подлоге, совершенном генералом от инфантерии П.А. Фроловым. Причем совершен этот подлог исключительно для того, чтобы скрыть вину чинов Управления воинской повинности МВД, так как сам министр Б.В. Штюрмер в дневнике назван одним из двух главных виновников.

В связи с указанным особенно непорядочным представляется то, что из подготовленных П.А. Фроловым для Туркестанского генерал-губернатора документов создается представление, будто вторым человеком, виновным в происшедших в Туркестане беспорядках и пролитой крови, является не кто иной, как военный министр Д.С. Шуваев. Зная истинную роль, которую во всей этой истории играл генерал П.А. Фролов, есть все основания предположить, что в данном эпизоде, дезинформируя генерала А.Н. Куропаткина, помощник министра выгораживал уже не только чиновников МВД, но и самого себя, и при этом опорочил своего непосредственного начальника – генерала от инфантерии Д.С. Шуваева.

Главный Начальник Туркестана конечно же, узнал реальную дату рассылки телеграммы МВД, но это произошло позже, когда он прибыл в Ташкент, и начал знакомиться с документами, в частности с упоминавшейся в 1-ой части настоящего исследования “Записки…” заведующего Канцелярий Туркестанского генерал-губернатора действительного статского советника Н.В. Ефремова[63]. Генерал П.А. Фролов, подбирая 22 июля 1916 года пакет документов для ознакомления своего бывшего начальника, не мог не понимать, что правда выплывет наружу. Но в те дни помощнику военного министра было крайне важно, чтобы сведения о циркуляре № 18991 и его авторах не попали в составляемую генерал-адъютантом А.Н. Куропаткиным Докладную записку на имя императора, поскольку это могло привести к тому, что столь взрывоопасная информация дошла бы и до царя. А тогда, начав сличать даты, даже такой наивный человек как Николай II понял бы, что его держали в неведении о том, что бунт на юге его Империи продолжается не несколько дней, а целых три недели. А там, глядишь, всплыло бы и то, что бунт этот поднялся вследствие рассылки некоего циркуляра, подписанного лично председателем Совета Министров и подготовленного в возглавляемом им ведомстве.

 Во избежание даже малой вероятности такого развития событий замещающий военного министра П.А. Фролов воспользовался своим положением и, скорее всего по согласованию с коллегами из МВД, пошел на подлог. Это позволило смягчить гневную реакцию императора, но не полностью погасить ее. И тем самым генерал-“путанник” П.А. Фролов загладил свою “большую ошибку”: ценою возведения ложного обвинения на честнейшего, но неискушенного в подковерной борьбе, генерала от инфантерии Д.С. Шуваева были скрыты интриги товарища министра В.М. Волконского и главного исполнителя этих интриг – тайного советника С.А. Куколь-Яснопольского.

2.14. Генерал-адъютанта А.П. Куропаткин требует права “ярым-падиша”

Упомянутая выше вторая просьба вновь назначенного генерал-губернатора Туркестанского края была изложена в направленной им 22 июля 1916 года на имя военного министра телеграмме № 4176/Ш следующего содержания:[64]

 Прошу доложить его величеству мое ходатайство и поддержать его о предоставлении мне [полномочий] провести в Туркестане в сроки и порядком мною определенными привлечение туземного населения Туркестана отбыванию внутри России личной натуральной повинности ныне вводимой. 4176/Ш Куропаткин

Это означало, что новый Главный Начальник Туркестана, в отличие от всех прочих ходатаев, не просит императора «отложить призыв», а затребовал несравненно большего: предоставления ему права самостоятельно определять, когда, кого и как набирать в рабочие бригады для тыловых работ. То есть генерал А.Н. Куропаткин счел нужным испросить для себя полную независимость от петроградских министерств, как военного, так и внутренних дел, как это было во времена первого Туркестанского генерал-губернатора К.П. фон Кауфмана, которого называли “ярым-падиша” или “полуцарь”.

На этой телеграмме генерала А.Н. Куропаткина вр.и.д. военного министра П.А. Фролов также сделал распоряжения в адрес начальников Главного и Генерального Штабов. Резолюция от 22 июля на телеграмме № 4176 гласила:[65]

Нач[альнику] Гл[авного]Шт[аба] Нач[альнику] Ген[ерального] Шт[аба]
Спешно. Заготовить по сему Всеподданнейший доклад. Предварительно переговорить. Зайду к Вам после [заседания] Сов[ета] Мин[истров]. Фролов

Ниже на том же телеграфном бланке, рукой начальника Главного Штаба Н.П. Михневича сделаны памятки, которые отражают суть того, о чем считал нужным переговорить генерал П.А. Фролов:

1) Сообщить ген. Куропаткину о льготах, данных текинцам, но что по возбуждаемым им вопросам будет, однако предварительное сношение с Мин[истерством] вн[утренних] дел.

2) Запросить мнение Мин[истерства] вн[утренних] дел по ходатайству генерала Куропаткина.

Эти резолюции и пояснения подтверждают высказанное выше предположение о том, что генерал от инфантерии П.А. Фролов, хоть и совершил “большую ошибку”, но в целом по-прежнему “вполне разделял” мнение людей из здания на набережной Фонтанки и не осмеливался без их согласия выполнять просьбы нового “полуцаря Туркестана”, чьему назначению сам же невольно посодействовал.

Всеподданнейший доклад Военного министра по Главному Штабу № 164 от 26 июля 1916 г. был подготовлен офицерами Отдела пенсионного и по службе нижних чинов очень оперативно. Как предписывалось правилами, документ этот состоял из двух частей – собственно доклада на 7 страницах машинописного текста, подписанного вр.и.д. Военного министра генералом от инфантерии П.А. Фроловым, и мемории с текстом Высочайшего повеления на отдельном листе, озаглавленном “Испрашивается высочайшее соизволение”.

 Собственно, Доклад являлся своего рода пояснительной запиской, обосновывающей резолютивную часть документа, которая и представлялась на высочайшее согласование. Но в данном случае весь текст Доклада по Главному Штабу № 164, являлся минимально отредактированной калькой предложений генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина, изложенных им в Докладной записке от 25 июня 1916 г. № 7. Таким образом текст Всеподданнейшего доклада № 164 составляли принципиальные положения, раскрывающие план действий генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина на посту Туркестанского генерал-губернатора.

Этот изложенный в 8 пунктах,[66] план «успокоения Туркестана» и последующей реализации Высочайшего повеления от 25 июня 1916 года, хорошо известен историкам. Поскольку первым же пунктом этого плана предусматривалось “самым строгим образом наказать туземцев…” в советской историографии акцент делался в основном на этом пункте.

На самом же деле план действий А.Н. Куропаткина включал меры, гораздо более похожие на тактику, уже примененную в Ферганской области “генералом-миротворцем” А.И. Гиппиусом, чем на те исключительно репрессивные и силовые методы, которые применял в Туркестане вр.и.д. генерал-губернатор М.Р. Ерофеев с одобрения руководителей Управления воинской повинности МВД.

План генерала А.Н. Куропаткина включал и отсрочку призыва до разъяснения туземцам сути предъявляемых к ним требований, и отказ от тотального набора по спискам, и льготы в виде освобождения от набора учащихся и единственных кормильцев, и даже возможность откупа, а для “любимчиков” А.Н. Куропаткина – туркмен даже возможность исполнять долг перед Государем и Отечеством не с лопатой, а с оружием в руках.

Последний – восьмой пункт касался уже не намерений нового Туркестанского генерал-губернатора, а полномочий, необходимых ему как командующему войсками Туркестанского военного округа для реализации изложенного в предыдущих 7 пунктах.

2.15. Вопрос о праве на “откуп от реквизиции” становится принципиальным

При сравнительном анализе Всеподданнейшего доклада № 164 и текста собственноручной Докладной записки генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина № 7 обращает на себя внимание, что в Доклад, подписанный генералом от инфантерии П.А. Фроловым, включено только одно критическое замечание. Это замечание, относящееся к пункту 6 плана генерала А.Н. Куропаткина, сформулировано следующим образом:[67]

Вызывает некоторое сомнение лишь проектируемая туркестанским генерал-губернатором замена указанной выше натуральной повинности денежной. Допуск такой замены в широких размерах может легко привести к тому, что большинство подлежащих реквизиции инородцев Туркестана предпочтет вместо отбывания возложенной на них повинности натурой вносить деньги и тем самым лишит армию нужного ей количества рабочих рук. Во избежание этого полагалось бы установить, чтобы денежные взносы допускались не по воле самого населения, а только в виде исключения в тех инородческих семьях, в которых местное начальство признает это необходимым.

 Вопрос о возможности “откупиться” от реквизиции имел немаловажное значение, хотя касался он, в основном, платежеспособной части коренного населения, а следовательно – меньшинства, и потому не мог создать особые проблемы с обеспечением заданного количества рабочих. Широкое оповещение всего коренного населения о праве “замены указанной выше натуральной повинности денежной” могло внести существенное успокоение в среду местных богачей и родовых правителей. С другой стороны, такое право могло возмутить бедные слои коренного население. Но необходимо иметь ввиду, что простой люд уже с начала июля был возбужден слухами, что “байских сынков” не берут в рабочие, причем не легально, а за взятки. Поэтому, если бы эта несправедливая практика была поставлена на легальную основу, как это и предложил генерал-адъютант А.Н. Куропаткин, то это внесло бы скорее успокоение в народе, чем дополнительное возмущение. Ну а сами местные элиты в таком случае вообще утратили бы последние основания для беспокойства: ведь обращенные к властям предложения “берите любые деньги, только не забирайте людей” звучали в Туркестане повсеместно буквально с первого дня, как стало известно о предстоящем наборе рабочих.

Умиротворяющий эффект такой меры был очевиден генералу А.Н. Куропаткину, осознавали это и генерал П.А. Фролов и стоящие за ним высокие чины из МВД. Но на данном этапе, когда было ясно, что Николай II будет делать все, о чем его попросит новый назначенец, противники спокойствия в Туркестане повлиять на мнение императора не могли. И поэтому в текст Высочайшего повеления об отсрочке начала реквизиции от 28 июля 1916 года было включено и право инородцев на откуп от реквизиции. Это, однако, вовсе не означает, что лица, поставившие своей целью “раскачать” Туркестанский край, смирились.

Среди документов, предложенных генералу А.Н. Куропаткину для ознакомления в военном ведомстве было заключение № 21858 от 20 июля 1916 года, которое начальник Управления воинской повинности С.А. Куколь-Яснопольский дал на поступивший в Главный Штаб запрос Канцелярии Туркестанского Генерал-губернатора о допустимости выдавать инородцам из беднейших семей денежный задаток уже на сборных пунктах, то есть до отправления их из Туркестанского края. Это обращение в Главный Штаб было подготовлено по ходатайству “туркестанских губернаторов”, что дает основание предположить, что за ним стоит прежде всего ферганский губернатор А.И. Гиппиус.

Как и следовало ожидать, тайный советник С.А. Куколь-Яснопольский дал отрицательное заключение на это предложение. Вот как он объяснил свою позицию по данному вопросу[68]

Обращаясь далее к существу настоящего дела Управление воинской повинности находит, что выдача денежных задатков беднейшим семействам реквизированных инородцев признается в Туркестане необходимою “для более спокойного проведения набора рабочих”. Таким образом эта выдача является как бы премией строптивым инородцам Туркестанского края за то, что по Высочайшему призыву на работы в районе действующей армии они явятся после нарушения порядка, оказав сопротивление. Такую постановку дела, и при том лишь в Туркестане, Управление воинской повинности не может признать правильною, тем более, что местное начальство края располагает там достаточною военною силою, чтобы подавить возникновение серьезных беспорядков, где таковые могут возникнуть.

Приведенный абзац интересен не только как образчик цинизма и демагогии начальника Управления воинской повинности, но и как характеристика его отношения к приоритетности сохранения спокойствия в Туркестане. Предлагаемый им подход к решению вопроса об оплате труда рабочих в очередной раз демонстрирует, что для МВД во единственным инструментом организации призыва является военная сила. Причем тайный советник С.А. Куколь-Яснопольский полагает, что сил таких в Туркестане предостаточно.

Один небольшой штрих: на оригинале письма начальника Управления воинской повинности № 21858 слова “…является как бы премией строптивым инородцам…” подчеркнуты красным карандашом, а на полях почерком генерала П.А. Фролова написана ремарка:

Эту подчеркнутую фразу генерал Куропаткин назвал “исторической”

Данная ироническая ремарка очень хорошо демонстрирует два принципиально различающихся подхода к осуществлению набора на работы ранее освобожденных от воинской повинности российских подданных. С одной стороны – подход военных, в частности таких как генерал-адъютанты М.В. Алексеев и А.Н. Куропаткин, а в Туркестане – генерал-лейтенанты А.И. Гиппиус и А.С. Галкин, а с другой – методы МВД, которые настойчиво продвигало Управление воинской повинности в лице тайного советника С.А. Куколь-Яснопольского и его куратора князя В.М. Волконского, а исполнителями которых в Туркестане были вр.и.д. генерал-губернатора М.Р. Ерофеев, губернатор Семиреченской области М.А. Фольбаум или его заместитель – полковник П.П. Иванов. Совершенно очевидно, что для первых приоритеты заключались в том, чтобы в Туркестанском крае сохранялись мир и спокойствие, чтобы царское повеление было исполнено и в рабочие отряды были набраны “добросовестные, не озлобленные” труженики. Какие цели и задачи преследовали представители второй группы – вопрос открытый, но если объективно судить по их действиям, предложениям и рекомендациям, то они неизменно имели своим следствием исключительно озлобление людей, возникновение острых конфликтов между властью и населением.

Нужно признать, что Николай II в большинстве случаев разделял взгляды первой группы чиновников, слова которых всегда совпадали с их реальными намерениями и делами.

2.16. Его Величество Император Николай II “ставит на вид”

На основании Докладной записки генерала А.Н. Куропаткина № 7 от 25 июля 1916 года Главный Штаб в тот же день подготовил Всеподданнейший доклад № 164, который был отправлен в Ставку Верховного Главнокомандующего в Могилеве фельдъегерской почтой 26 июля 1916 г., а 28 июля военный министр, всё еще находившийся в Могилеве, представил доклад Николаю II.

На большей части проектов документов, подаваемых ему на рассмотрение, Николай II ставил либо отметку об ознакомлении – (нечто вроде условного обозначения процентов – %), либо слово “Сог”, что означало “Согласен”. В данном случае российский самодержец счел необходимым не только полностью написать “Согласен”, но и дополнить свое решение целым собственноручным посланием. На листе, озаглавленном “Испрашивается высочайшее соизволение” царь начертал:[69]

Согласен. Ставлю на вид спешное и недостаточно обдуманное проведение в жизнь этой меры, вызвавшей на окраине кровавые беспорядки. Те же права, а может быть и большие, следует предоставить наместнику на Кавказе — согласно его о том просьбе.

 Такая резолюция являлась крайне серьезным выражением Высочайшего недовольства. Резолюция “Поставить на вид” являлась аналогом такого административного порицания как “вынести серьезное предупреждение”, за которым мог последовать приказ о служебном несоответствии и освобождении от должности. Важно отметить, что резолюция Николая II не имела конкретного адресата. И это неудивительно – доклад Главного Штаба был составлен так, что выявить виновного не представлялось возможным. Судя по приведенной записи в дневнике генерала А.Н. Куропаткина, можно утверждать, что и он не смог уверенно выявить зачинщиков “спешных и недостаточно обдуманных” действий, так как представленные ему документы были соответствующим образом препарированы и интерпретированы тем же помощником министра П.А. Фроловым, который подписал и Высочайший доклад № 164.

Получив оригинал мемории с грозной резолюцией царя 29 июля 1916 года, вр.и.д. военного министра немедленно приказал подготовить и разослать копии этого документа в три адреса: туркестанскому генерал-губернатору, наместнику на Кавказе и в министерство внутренних дел. От прочих предполагаемых законом действий, в частности, направления согласованного Высочайшего повеления в Сенат и в Министерство юстиции для организации распубликования, генерал П.А. Фролов решил воздержаться. Зато, выждав еще два дня, от себя лично вр.и.д. военного министра сопроводительным письмом от 31 июля 1916 года № 1975[70] направил копию Доклада № 164 с царской резолюцией Председателю Совета Министров Б.В. Штюрмеру, который к этому времени, сохраняя должность министра, руководил не внутренними, а иностранными делами Империи. Как отреагировал на это известие гофмейстер Б.В. Штюрмер неизвестно, но обрадовать такое известие его вряд ли могло. Совершенно очевидно, что и в МВД, узнав о резолюции императора, серьезно напряглись. Никто не мог знать, что последует далее: столь откровенно негативные оценки Николай II практически никогда не делал. Даже освобождая проштрафившегося или провалившего дела высокопоставленного чиновника, император ограничивался тем, что в указе не выражал благодарности за службу, и ничего более. А здесь – “поставить на вид”. Такая резолюция грозила очень серьезными неприятностями. Неясно было только главное: кому конкретно держать ответ. Гофмейстер Б.В. Штюрмер уже стал главой дипломатического ведомства, новый министр А.А. Хвостов пришел только к шапочному разбору. Значит под ударом могли оказаться те, кто привык действовать, прячась за спину своего начальства, –  товарищ министра внутренних дел, князь В.М. Волконский и начальник Управления воинской повинности, тайный советник С.А. Куколь-Яснопольский.

Надо полагать, что такие перспективы не радовали высокопоставленных чиновников МВД, тем более, что через два дня после известия о грозной резолюции императора они получили еще один сильный удар, и снова нанесен он был из Могилева, то есть самим императором. Причем на сей раз в подготовке этого удара решающую роль сыграл не кто иной как, якобы, главный заказчик “миллиона туземных рабочих” – начальник Штаба Верховного Главнокомандующего (Наштаверх) М.В. Алексеев.

2.17. Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего предлагает дать “всеобщий отбой по призыву”

Генерал-адъютант М.В. Алексеев входил в тот узкий круг людей, которые находились непосредственно в Ставке и имели возможность ежедневно общаться с императором. Такое положение делало его в высшей степени влиятельной персоной. По свидетельству современников, в частности А.Ф. Керенского, лично знавшего будущего организатора Белого движения, генерал М.В. Алексеев был человеком не только умным и опытным, но и очень осторожным, не стремящимся к рискованным действиям. Именно так он проявил себя 20 июля 1916 года, когда решался вопрос о назначении генерала А.Н. Куропаткина Туркестанским генерал-губернатором. Наштаверх М.В. Алексеев не стал брать на себя инициативу по информированию Николая II о проблемах, возникших после подписания Высочайшего повеления о реквизиции инородцев, но поддержал военного министра в этом вопросе. Когда же император обозначил свои взгляды на этот круг проблем, то начальник его Штаба стал уверенно продолжать действовать в том же направлении.

Чиновники МВД, начиная с момента зарождения идеи о привлечении инородцев, неоднократно и в различных документах в качестве основного заказчика такой меры называли Штаб Верховного Главнокомандующего, и персонально – начальника этого Штаба генерала М.В. Алексеева. Повторения этого тезиса в исходящих документах МВД за период с мая по середину июля 1916 года были настолько часты, что производили впечатление ритуальных заклинаний. Но при этом в переписке МВД ни разу не были приведены реальные, оформленные документально, требования, запросы или указания Наштаверха, подтверждающие подобные утверждения. Отсутствуют таковые и в переписке генерала М.В. Алексеева с другими корреспондентами – военным министром Д.С. Шуваевым, его помощником П.А. Фроловым, начальником Главного Штаба Н.П. Михневичем, генерал-адъютантом А.Н. Куропаткиным. При этом надо отметить, что начальник Штаба Верховного Главнокомандующего по должности много общался именно с военными, а с Министерством внутренних дел и с Советом министров имел дело только через Военное министерство, в переписке с которым ни разу не встречается исходящее непосредственно от генерала М.В. Алексеева жесткое требование предоставить туземных рабочих.

Взгляды Наштаверха М.В. Алексеева на положение дел с реквизицией инородцев по состоянию на конец июля 1916 года однозначно отражает стенограмма телефонного разговора по прямому проводу между ним и помощником Военного министра П.А. Фроловым, который на тот момент замещал должность военного министра. Откровенный и содержательный разговор двух генералов, занимавших высшие должности в воюющей Империи, состоялся в тот день, когда в Ставку был направлен Всеподданнейший доклад, и собеседники еще не знали, как отреагирует Николай II на представленную информацию.

Выслушав доклад помощника министра о затруднениях с набором инородцев, имевших место в Туркестанском, Степном и Иркутском краях, генерал-адъютант М.В. Алексеев окончательно расставил точки над i, после чего сомневаться в его оценках происходившего нет никаких оснований, в стенограмме есть его слова[71]:

Генерал Алексеев: Вопрос не был подготовлен по части призыва инородцев. Результат получился отрицательный. Приходится по всем районам давать отсрочку, которая, полагаю, должна коснуться равномерно всех.

На инородцев нам рассчитывать нечего, ибо зимой они составят для нас обузу, особенно инородцы Кавказа и Туркестана, не привыкшие к нашему климату, …

Таким образом я ничего не могу сказать против пробития всеобщего отбоя по призыву во всех местностях…

Взгляды Наштаверха М.В. Алексеева, высказанные им лично и зафиксированные в стенограмме, позволяют утверждать, что высокопоставленные чиновники МВД – от начальника Управления воинской повинности до самого министра Б.В. Штюрмера, ссылавшиеся на нетерпеливые и постоянные требования Ставки, – лгали. Эта ложь начала проявляться еще в ходе рассмотрения вопроса о призыве инородцев на заседаниях Совета Министров в мае 1916 года и эксплуатировалась чинами из МВД до конца июля, когда над их головами стали сгущаться тучи. Осознание опасности, грозящей авторам циркуляра № 18991 от выхода военных на императора, нашло отражение в реплике товарища министра внутренних дел о “большой ошибке” генерала П.А. Фролова.

Совершенно естественно, что черед два дня после разговора по прямому проводу, узнав о негативной реакции императора, генерал М.В. Алексеев дополнительно укрепился в уже сложившемся и выраженном в разговоре по прямому проводу мнении об отрицательном результате попытки аврального проведения реквизиции и необходимости “пробития всеобщего отбоя”.

Стенограмма разговора по прямому проводу, подготовленная Отделом пенсионным и по службе нижних чинов и сопровожденная Докладной запиской № 166, была направлена генералу П.А. Фролову 29 июля 1916 года. Интересная деталь: согласно служебным отметкам на этом документе обратно в подразделение генерала от инфантерии В.М. Баранова копия стенограммы вернулась только 19 марта 1917 года, то есть уже после Февральской революции[72]. Это значит, что генерал П.А. Фролов все эти семь месяцев держал документ у себя. Оно и понятно: слова генерала М.В. Алексеева были оправданием для возможных обвинений со стороны могущественных людей из МВД.

2.18. Реквизиция инородцев Высочайше отсрочена

Закономерным следствием разговора помощника военного министра и начальника Штаба Верховного Главнокомандующего стал обмен телеграммами, устанавливающими порядок реализации достигнутых договоренностей. 28 июля 1916 года, то есть еще до получения оригинала мемории с грозной царской резолюцией, вр.и.д. военного министра обратился к генерал-адъютанту М.В. Алексееву телеграммой следующего содержания:[73]

…я полагал бы необходимым на основании состоявшегося между мною и Вашим превосходительством 26 сего июля разговора по прямому телеграфному проводу отсрочить начало означенного призыва инородцев повсеместно до 15 сентября текущего года за исключением тех, конечно, которые уже находятся в пути следования на железной дороге к местам назначения. Собранных же на приемных либо на сборных пунктах инородцев распустить по домам. При этом полагал бы желательным, чтобы отсрочка эта могла быть возвещена инородческому населению в виде особой монаршей милости во внимание к просьбам инородцев, приурочив объявление сей милости к тридцатому июля – дню рождения Его императорского высочества Наследника цесаревича. Изложенное прошу повергнуть на Высочайшее Его императорского величества благовоззрение и о последующем не отказать телеграфировать мне срочным порядком для своевременного сообщения Высочайшей милости, буде таковая последует, на места по телеграфу 17911 Фролов

Эта телеграмма означает, что временно заведующий военным министерством попросил начальника Штаба Верховного Главнокомандующего зайти к царю и попросить его о распоряжении повсеместно и полностью остановить реквизицию на полтора месяца. И генерал М.В Алексеев выполнил эту просьбу, а Николай II “согласиться изволил”, о чем Наштаверх 30 июля известил генерала П.А. Фролова депешей № 8209 с пометкой “телеграфом по прямому проводу без очереди”:[74]

17911 Высочайшее соизволение [на] испрашиваемую милость последовало тридцатого июля 8029 Алексеев

Требование о приостановке реквизиции, по сути означавшее дезавуирование циркуляра МВД № 18991 в части срочного составления списков и немедленного начала реквизиции, которое военные ставили перед Управлением воинской повинности еще в первой декаде июля, было исполнено. Генералы Военного министерства, не добившись полной остановки реквизиции в ходе прямых контактов с руководством Министерства внутренних дел 7-8 июля 1916 года, через три недели в результате серии докладов получили Высочайшую поддержку своих взглядов на то, как надо проводить набор инородцев. Военные могли если не торжествовать, то вздохнуть с облегчением. Возможно именно потому помощник военного министра П.А. Фролов, поручив начальнику Главного Штаба оповестить об отсрочке все заинтересованные ведомства, заодно передал генералу от инфантерии Н.П. Михневичу и полномочия по временному заведованию министерством. На основании чего последний почто-телеграммой № 125232 от 30 июля 1916 года сообщил важнейшую и радостную новость в Омский, Иркутский, Оренбургский и, конечно же, Туркестанский, окружные штабы.

Был поставлен в известность и министр внутренних дел А.А. Хвостов[75]. Памятуя о том, как беззастенчиво и грубо увиливали руководители Управления воинской повинности от выполнения своих обещаний в первой декаде июля, на сей раз военные составили извещение о царском повелении о переносе срока реквизиции так, что ни исказить, ни замолчать его было просто невозможно. В почто-телеграмме № 125232 было уже не предложение, а по сути – приказ, немедленно сообщить о приостановке набора не только всем губернаторам и генерал-губернаторам, но и довести эту информацию до инородческого населения.

Высочайшего повеления инородцы еще не посаженные на железную дорогу, но собранные на приемных, либо сборных пунктах, должны быть немедленно распущены по домам.

Сообщив об изложенном по телеграфу командующим войскам, я прошу Ваше превосходительство, в свою очередь, телеграфировать об этом всем подлежащим, кроме Кавказа, губернаторам и генерал-губернаторам, пояснив при этом, для объявления тому же инородческому населению, что призыв, начавшись 15 сентября, будет производиться в каждой местности постепенно на протяжении нескольких месяцев.

Известие о царской милости должно было прийти в каждый поселок, во все махалля, в каждый аил, в каждую юрту. Это, безусловно, была победа Военного министерства, но и на этом генералы не собирались останавливаться: им надо было полностью нейтрализовать деструктивную деятельность группы чиновников МВД, возглавляемую товарищем министра, князем В.М. Волконским.

Дальнейшее развитие событий, на первых порах подтверждало, что у князя со товарищи есть основания беспокоиться.

2.19. Генерал-адъютант А.Н. Куропаткин отбывает в Туркестан

К сожалению генерал-адъютант А.Н. Куропаткин в своем дневнике никак не отметил факт получения двух царских повелений, первого – от 26 июля, полностью удовлетворившего все пожелания нового Туркестанского генерал-губернатора, и второго – от 28 июля – об отсрочке призыва на полтора месяца. Нет в дневнике и упоминаний о встречах и беседах с генералом П.А. Фроловым. В тоже время на страницах дневника коротко описан визит, который нанес Туркестанскому генерал-губернатору военный министр Д.С. Шуваев:[76]

3 августа. Сидел два часа ген. Шуваев. Все больше говорил о себе. Чувствует, что дни его сочтены. Рассказывал, как он упрашивал государя назначить меня Туркестанским генерал-губернатором.

Рассказывал о трудности своего положения. Штюрмер — пешка в руках шайки, с Распутиным во главе. Ему, Шуваеву, несколько раз привозили чуть не приказания Распутина о назначении разных лиц. Несколько раз являлся кн. Андронников с заступничеством о ген. Беляеве, который, по словам Шуваева, примкнул к распутинской шайке.

Никакой, по словам Шуваева, системы управления, твердой политики он не усмотрел в действиях Совета Министров.

Судя по этой записи, генерал-адъютант А.Н. Куропаткин не испытывал особой симпатии к военному министру, который так хлопотал за его назначение Главным Начальником Туркестана. Чем была вызвана такая холодность – то ли сложившимся мнением, что генерал Д.С. Шуваев наравне со гофмейстером Б.В. Штюрмером виновен в туркестанских беспорядках, то ли вообще недовольством его работой на посту главы военного ведомства, но неприязнь чувствуется в тоне дневниковых строк. А между тем, генерал от инфантерии Д.С. Шуваев мог бы многое поведать о том, как появлялось на свет Высочайшее повеление от 25 июня 1916 года, и кто именно инициировал “поспешные и неподготовленные” действия по реквизиции инородцев. За два часа беседы о многом можно было рассказать, тем более что Высочайшее повеление о всеобъемлющих полномочиях, предоставленных генералу А.Н. Куропаткину императором, уже было подписано, и резолюция царя от 26 июля 1916 года была известна обоим собеседникам. Но об этом частном разговоре мы знаем только то, что записано в дневнике генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина, и не более.

Упомянув о встречах, которые имел вновь назначенный Туркестанский генерал-губернатор в Петербурге перед отбытием в Ташкент, надо отметить одно удивительное обстоятельство: судя по дневнику, генерал А.Н. Куропаткин, готовясь к вступлению в новую должность, не счел нужным поговорить с человеком, который лучше любого другого знал обстановку в крае – со своим предместником генералом от инфантерии Ф.В. Мартсоном. Организовать такую встречу не составило бы особенного труда: как достоверно известно, еще 6 июля генерал Ф.В. Мартсон находился в Петрограде. Не исключено, конечно, что, получив согласие царя на отпуск, тяжело больной генерал отправился в свое имение и встреча не могла состояться. И все-таки странно, что генерал А.Н. Куропаткин упоминает в дневнике своего предшественника исключительно в контексте разговора с генералом В.И. Покатило, сообщившим, что “Мартсон совсем развалился”. Также известно, что перед отправлением в Туркестан генерал-адъютант А.Н. Куропаткин нанес визиты многим представителям царской семьи и везде был встречен очень тепло. З августа поздно вечером специальным литерным поездом Туркестанский генерал-губернатор отбыл к месту своего служения.

И в тот же день в Петрограде начались серьезные выяснения отношений, по вопросу – кому персонально “поставил на вид” император и кто должен давать объяснения по этому поводу.

2.20. Докладная записка Главного Штаба № 168 как победная реляция… увы, поспешная

Как следует из сказанного выше, военный министр Д.С. Шуваев 3 августа был уже в Петрограде и вернулся к своим обязанностям, освободив от исполнения таковых помощника министра генерала от инфантерии П.А. Фролова. Отсутствовавшему десять дней министру, конечно же, было известно о крайне неприятной резолюции императора на Всеподданнейшем докладе № 164 от 26 июня 1916 года. Как глава военного ведомства генерал Д.С. Шуваев должен был потребовать от подчиненных отчет о том, что происходило во вверенном ему министерстве, пока он отсутствовал.

Но начальник Главного Штаба генерал от инфантерии Н.П. Михневич и персонал подчиненного ему Отдела пенсионного и по службе нижних чинов не были бы настоящими профессионалами штабной службы, если бы заранее не подготовились к неприятному разговору с министром. Поэтому одновременно с Докладом № 164 генералу Д.С. Шуваеву была представлена и Докладная записка по Главному Штабу № 168 от 3 августа 1916 года, в которой была предпринята попытка в хронологическом порядке изложить факты и разобраться в произошедшем, установить степень участия, роль и ответственность всех участников этой истории.

Выдержки из этой Докладной записки № 168[77], подготовленной Главным Штабом по собственной инициативе для информирования Военного министра генерала от инфантерии Д.С. Шуваева, уже неоднократно были процитированы по ходу нашего повествования. И все же считаем необходимым привести эту записку на нашем сайте в полном объеме, потому что в этом документе, как ни в одном ином, хронологически четко, детально, логично и откровенно изложены действия двух ведомств, в течение всего июля 1916 года боровшихся за реализацию своего видения кампании по реквизиции инородцев для работ на нужды Империи. И, следовательно, по Докладной записке № 168 может быть установлена ответственность отдельных чиновников, включая первых руководителей, за то, что эта кампания была проведена, по выражению одного из ее главных участников – генерала от инфантерии П.А. Фролова “по-фельдфебельски”[78], то есть грубо, силой, окриком, без минимального учета возможных последствий и заинтересованности в конечном результате. А в столь деликатной сфере подобный стиль управления трудно охарактеризовать иначе как “провокационный”. И главным проводником всех подобных действий неизменностью и с упорством, свидетельствующими о сознательном выборе такого метода управления, являлось Управление воинской повинности, возглавляемое тайным советником С.А. Куколь-Яснопольским и курируемое товарищем министра князем В.М. Волконским.

Поэтому не удивительно, что в заключительной части Докладной записки № 168 ее составители, не называя имен, уверенно указывают тех, кому конкретно должны быть “поставлены на вид” все провалы, сбои и неурядицы реквизиции[79]

                Сводя все вышеизложенное, Главный Штаб считает долгом высказать следующее свое заключение по настоящему делу

                1) Возможно спешное проведение в жизнь призыва инородцев для работ в тылу армии вызвано как самым существом этой меры, так и указаниями Штаба Верховного Главнокомандующего и Совета Министров.

                2) Реквизиционный порядок призыва был избран по настоянию Министерства внутренних дел, считавшего этот порядок, наиболее обеспечивающим как быстроту призыва, так и спокойствие населения при его производстве.

                и 3) Причиною происшедших на почве этого призыва беспорядков в некоторых местностях, казалось бы, надлежит считать главным образом слишком поспешное и преждевременное распоряжение Министерства внутренних дел о производстве призыва, а также недостаточную подготовку к призыву инородческого населения, путем объяснения ему самого существа этой меры.

                Так как подготовительные и исполнительные действия по призыву инородцев лежали всецело на обязанности Министерства внутренних дел, то Военное министерство вряд ли может быть ответственным за недостаточно обдуманное проведение в жизнь настоящей меры, вызвавшей кровавые беспорядки. Все, что можно было сделать к устранению последствий преждевременных распоряжений о призыве, было Военным министерством сделано.

                Генерал от инфантерии Михневич

Генерал-майор Фортунатов
Подполковник Редичкин

Военный министр, получив этот доклад Главного Штаба, не захотел топтать поверженного противника, он пожелал только, чтобы государь знал правду, в том числе и о том, какие позиции отстаивало каждое ведомство. Поэтому резолюция Военного министра Д.С. Шуваева не была конфронтационной:

“Составить проект Всеподданнейшего доклада вполне объективно, никого не обвиняя и не оправдываясь. В кавычках поместить наиболее рельефные…места из журналов и телеграмм.

5/VIII [1916 u/]Шуваев

После 30 июля военные окончательно успокоились. До 15 сентября у них было достаточно времени, чтобы собрать все заявки от фронтов для распределения рабочих, обеспечить парк паровозов и вагонов, составить расписание их следования, получить финансирование на все эти мероприятия. Сбором рабочих и доставкой их на железнодорожные станции везде, кроме Кавказа и Туркестана, должно было заниматься МВД, а в последних двух регионах вся ответственность за это непростое дело была возложена на двух особ, приближенных к императору, – Великого князя Николай Николаевича и генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина. Из сибирских областей поступали благодарственные телеграммы, Кавказский Наместник без особого шума добивался полного вывода коренного населения вверенных ему территорий из-под действия Высочайшего повеления от 25 июня, на что и получил 16 августа 1916 года официальное Высочайшее соизволение своего венценосного племянника. Густонаселенный кавказский регион выпал из числа районов, поставляющих рабочих, а, следовательно, проблемы с подвижным составом и вообще транспортировкой существенно облегчились. Казалось бы, всем можно было перевести дыхание и заняться “разбором полетов”.

И потому совершеннейшей неожиданностью для военного ведомства стали вести поступившие в конце первой декады августа из Тургайской, Семиреченской и Закаспийской областей. Несмотря на объявленную в целях снижения накала страстей царем милость, в трех регионах с кочевым населением начались открытые вооруженные протесты. Казалось бы, циркуляр № 18991, по крайней мере в части требований о “немедленности” и крайне срочности”, де факто перестал действовать; объявлен полуторамесячный мораторий на реквизицию и составление списков, идет уборочная страда, – что еще нужно для успокоения? В Военном министерстве сделали все, что могли, и ожидали, что страсти быстро и повсеместно улягутся. Так оно и должно было произойти, но не произошло. Во всяком случае там, где проклятье циркуляра № 18991 продолжало действовать, то есть там, где информация о Высочайшей милости в связи с днем рождения Цесаревича не была доведена до коренного населения.

Князь В.М. Волконский и тайный советник С.А. Куколь-Яснопольский проиграли бюрократическое сражение в столице, но на периферии, где управленческие, в том числе силовые, ресурсы МВД были значительно мощнее и более разветвленные, чем у военных, ими был взят реванш. Генерал-адъютант А.Н. Куропаткин рассчитывал приехать и заняться подготовкой к набору рабочих, но не тут-то было.

2.21. Взгляд на Семиреченскую драму 1916 года с учетом петроградского фактора

Положение дел в Туркестанском крае на 9 августа 1916 года, то есть на момент прибытия туда Генерал-губернатора А.Н. Куропаткина, последующий ход событий и действия нового ярым-падиша сравнительно хорошо известны, как и события лета-осени 1916 года в Туркестане в целом и в Семиреченской области – в частности. Совокупность этих событий в историографии принято называть “Среднеазиатским или Туркестанским восстанием 1916 года”. Основной документальной базой, используемой для описания тех драматических событий, является массив докладов, приказов рапортов, справок, отчетов, протоколов допросов и иных служебных документов, подготовленных исключительно должностными лицами русской администрации разного уровня – краевого, областного, уездного и волостного. Как и полагается в иерархической административной системе, практически все эти документы в конечном счете имели адресатом петроградских чиновников. К сожалению, никакие иные источники информации, за мизерным исключением, при изучении и описании семиреченских событий 1916 года во внимание не принимались.

Такой подход, имевший место на протяжении ста лет, создал крайне одностороннюю картину, не учитывающую взгляды других действующих лиц и очевидцев происходившего в Туркестане в те драматические и кровавые дни. В частности, не учитывались документы петроградских ведомств и их структурных подразделений: министерства внутренних дел и его Департамента полиции, Военного министерства с его Главным и Генеральным штабами, министерства земледелия и входящего в его состав Переселенческого управления, министерств иностранных дел, юстиции и финансов. А ведь все эти структуры власти были задействованы в принятии решений по туркестанским вопросам в целом, и в частности – по реквизиции инородцев.

Поэтому приведенная в настоящем исследовании принципиально новая информация о запутанных и важных событиях, происходивших в Петрограде и напрямую связанных с ситуацией на юго-восточной окраине, делает крайне необходимым коренной пересмотр взглядов на туркестанские события 1916 года. Петроградский, общеимперский фактор, ранее историками абсолютно не учитываемый, должен стать основой для формирования новых точек зрения на все произошедшее в пяти среднеазиатских областях в 1916 году. Учет петроградского фактора безусловно, позволяет выявить истинные, скрытые на протяжении целого столетия, причины драматических событий, многие из которых с прежних, локальных позиций выглядели абсолютно алогичными и немотивированными.

В следующей части продолжим изложение событий, инициированных циркулярной телеграммой № 18991. Продолжение этой истории напрямую связано с новым, ранее в данном исследовании не упоминавшимся, но очень хорошо известным политическим деятелем – депутатом Государственной Думы А.Ф. Керенским и его коллегами по законодательному органу Российской Империи.

Литература

[1] РГВИА Ф. 400. Оп. 19 Д. 154. Л. 97-105. Подлинник

[2] РГВИА Ф. 400. Оп. 19 Д. 154. Л. 283. Подлинник

[3] РГВИА. Ф. 1396. Оп. 2. Д. 737. Л. 10-12. Подлинник. Телеграф. бланк.

[4] Статья 93. По обнародовании, закон получает обязательную силу со времени назначенного для того в самом законе срока, при неустановлении же такового срока — со дня получения на месте листа Сенатского издания, в коем закон напечатан. В самом издаваемом законе может быть указано на обращение его, до обнародования, к исполнению по телеграфу или посредством нарочных.

[5] РГВИА. Ф. 1396. Оп. 2. Д. 736. Л. 23. Заверенная копия.

[6] РГВИА. Ф. 1396. Оп. 3. Д. 549. Л. 8. Копия. – Опубл. Среднеазиатское (Туркестанское) восстание 1916 г. История в документах. Т.IV. / Ред. Какеев А.Ч.— Бишкек: Изд-во КРСУ, 2016. —Док. № IV-6

[7] Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 году в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Ред. П.Е. Щеголева. В 7-ми томах. – Ленинград. 1927. – Том VI. стр. 138.

[8] РГВИА Ф. 400. Оп. 19 Д. 154. Л. 282об. Подлинник

[9] РГВИА Ф. 400. Оп. 19 Д. 154. Л. 15-16об. Заверенная копия

[10] РГВИА Ф. 400. Оп. 19 Д. 154. Л. 104об-105. Подлинник

[11] РГВИА Ф. 400. Оп. 19 Д. 154. Л. 280-285. Подлинник

[12] РГВИА. Ф. 1396. Оп. 2. Д. 737. Л. 19. Заверенная копия.

[13] РГИА. Ф. 1232. Оп. 1. Д. 1916. Ч. 1. Л. 179-180. Подлинник и

[14] В копии телеграммы № 20069, полученной в Ташкенте текст, приведенный квадратных скобках, отсутствует РГВИА. Ф. 1396. Оп. 2. Д. 737. Л. 21. Заверенная копия.

[15] ЦГА РК. Ф. 44. Оп.1. Д.16928, Л. 10-11. Подлинник. – Опубл. Восстание 1916 года. Документы и материалы. Ред.. К.И. Мамбеталиев. – Бишкек.: 2015. – 264 с. (Док. № 5. – стр. 48-50).

[16] РГВИА Ф. 400. Оп. 19 Д. 154. Л. 283-283об. Подлинник

[17] РГИА. Ф. 1232. Оп. 1. Д. 1916. Ч. 1. Л. 203-204. Подлинник и РГВИА. Ф. 1396. Оп.2. Д. 736. Л. 22-22об. Заверенная копия.

[18] РГВИА Ф. 400. Оп. 19 Д. 154. Л.102. Подлинник

[19]

[20] Архив МВД. Фонд III отдел, юрид. секции 8-го делопроизводства земского отдела МВД за 1916 г. Д. 129. – Опубл. Красный архив. 1926 (3). Док № 3- стр.56

[21] РГВИА. Ф. 1396. Оп.2. Д. 736. Л. 22-22об. Заверенная копия.

[22] Семиреченские областные ведомости. Неофициальную часть. № 161 от 20 июля 1916 г.

[23] Там же.

[24] РГИА Ф.1292. Оп.1. Д.1933. Л.26-27. – Опубл. “Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане” под. ред. Пясковского А.В. / М.: 1960. – Док. № 42 – стр. 64.

[25] ЦАУ Туркм ССР. Д. 23270. Л.262 – Опубл. в Восстание 1916 года в Туркмении. – Асхабад, 1947. – стр. 44 – Телеграмма вр.и.д Туркестанского генерал-губернатора № 5118 от 21 июля 1916 г.

[26] ЦГА КР. Ф.И-75. Оп.1. Д.42. Л.9-11. Архивная копия

[27] ЦАУ Туркм ССР. Д. № 5221-а. Л. 124 – Опубл. в Восстание 1916 года в Туркмении. – Асхабад, 1947. – Док. № 4 стр.30.

[28] ЦАУ Туркм ССР. д. № 5213 л. 92 – Опубл. в Восстание 1916 года в Туркмении. – Ашхабад, 1947. Док. № 14 – л.37

[29] РГИА Ф.1292. Оп.1. Д.1933. Л.26-27 – Опубл. в. “Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане” под. ред. Пясковского А.В. / М.: 1960 – Док. № 42 – стр. 64.

[30] ЦГА Турк ССР. Ф. Канцелярия начальника Закаспийской области. Оп. 2. Д. 6372. Л. 83—107. Черновик – Опубл. в Восстание 1916 года в Туркмении. – Асхабад, 1947. – стр.133-157

[31] ГАРФ.Ф. 102. Оп.125. д.130, ч. 1. т.2. Л. 63-65. – Опубл. “Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане” под. ред. Пясковского А.В. / М.: 1960 – Док. № 286 – стр.433-434.

[32] РГВИА Ф. 400. Оп.19. Д.154. Л.362-362об

[33] РГВИА. Ф.400. Оп.19. Д.154. Л.75-76

[34] РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 1968. Л. 58-58об. Подлинник, рукопись

[35] РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 1968. Л. 59-59об. Подлинник, рукопись

[36] Телеграммы генерала М.Р. Ерофеева № 4343 и № 4409 от 12 и 13 июля 1916 года соответственно не содержали сведений о ситуации в крае и принятых им мерах, а были ответами на запросы военного ведомства по порядку проведения в жизнь Высочайшего повеления.

[37] РГВИА. Ф.400. Оп.1. Д.4546. Л. 17. Заверенная копия – Телеграмма от 13 июля 1916 г. № 15856

[38] РГВИА. Ф.400. Оп.1. Д.4546. Л. 14 – Телеграмма от 15 июля 1916 г. № 16581

[39] ГАРФ. Ф.102. Оп.125. Д.130. ч.1. т.1. Л.51-52.

[40] РГВИА. Ф.400. Оп.1. Д.4546. Ч. 1. Л.24–24об. –  Опубл. “Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане” под. ред. Пясковского А.В. / М.: 1960. – Док. № 41 – стр. 62-63.

[41] ГАРФ. Ф. 102. Оп.125. Д.130. ч.1 т.1. Л.105а. Заверенная копия.

[42] ЦГА РК. Ф. 44. Оп. 1. Д. 16934, 1916 г. Л. 11. Подлинник. – Опубл. Восстание 1916 года. Документы и материалы. Ред.. К.И. Мамбеталиев. – Бишкек.: 2015. – 264 с. (Док. № 21. – стр. 75-76).

[43] АВПРИ. Ф. 147. Оп. 486. Д. 185. Л. 66а-66б. – Опубл. Сборник МГУ. Док. № 18 – стр.162

[44] АВПРИ. Ф. 147. Оп. 486. Д. 185. Л. 70. Копия

[45] РГВИА Ф. 400. Оп. 19. Д. 154. Л. 163-170. Подлинник – Стенограмма от 29 июля 1916 года разговора по прямому проводу помощника Военного Министра генерала от инфантерии П.А. Фролова и начальника Штаба Верховного Главнокомандующего генерал-адъютанта М.В. Алексеева о ходе набора инородцев на тыловые работы

[46] РГВИА Ф. 400. Оп. 19. Д. 154. Л. 76

[47] РГВИА Ф. 400. Оп. 19. Д. 155. Л.12-12об

[48] РГВИА Ф. 400. Оп. 19 Д. 154. Л. 280-285. Подлинник

[49] РГВИА Ф.400. Оп. 19. Д. 155. Л.11

[50] РГИА Ф. 1292. Оп.1 Д.1916 ч.1. Л. 48

[51] Редигер А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. В двух томах. — М.: Канон-пресс; Кучково поле, 1999. – том 2. стр.422

[52] РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 1968. Л. 58. Подлинник, рукопись

[53] РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 1968. Л. 62об. Подлинник, рукопись

[54] РГВИА Ф. 400. Оп. 19 Д. 154. Л. 81. Заверенная копия

[55] РГВИА Ф.400. Оп. 19. Д. 154. Л.83 Подлинник

[56]РГИА Ф. 1292. Оп. 1. Д. 1933а. Л. 24-25. Подлинник, телеграфная лента

[57] РГВИА Ф.400. Оп. 19. Д. 154. Л. 87-88

[58] ГАРФ. Ф. 102. Оп.125. Д. 130. Ч. 1. Л. 121. Подлинник

[59] РГВИА Ф.400. Оп. 19. Д. 154. Л.258.Подлинник, телеграфная лента.

[60] РГВИА. Ф. 1396. Оп. 3. Д. 549. Л. 576—578. Заверенная Копия. – Опубл. “Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане” под. ред. Пясковского А.В. – док. № 20 – стр.39-42

[61] РГВИА Ф.400. Оп. 19. Д. 154. Л.264-267. Подлинник

[62] РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 1968. Л. 61-61об. Подлинник, рукопись

[63] РГВИА. Ф.400. Оп.1. Д.4544. Л.17-23об. Подлинник с рукописными пометками А.Н. Куропаткина

[64] РГВИА Ф.400. Оп. 19. Д. 154. Л.255

[65] Там же

[66] РГВИА Ф.400. Оп. 19. Д. 154. Л.269-274об. Подлинник – Опубл. “Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане” под. ред. Пясковского А.В. – док. № 20 – стр.39-42

[67] РГВИА Ф.400. Оп. 19. Д. 154. Л.271об. Подлинник

[68] РГВИА Ф.400. Оп. 19. Д. 154. Л.195-196. Подлинник

[69] РГВИА Ф.400. Оп. 19. Д. 154. Л.268. Подлинник, автограф Николая II

[70] РГВИА Ф.400. Оп. 19. Д. 154. Л.279. Отпуск

[71] РГВИА. Ф.400. Оп.19. Д.155. Л. 172-173об. Стенограмма разговора по прямому проводу. Заверенная Копия.

[72] РГВИА. Ф.400. Оп.19. Д.155. Л. 171

[73] РГВИА. Ф.400. Оп.19. Д.155. Л. 174

[74] РГВИА. Ф.400. Оп.19. Д.155. Л. 179. Подлинник. Телеграфная лента

[75] РГВИА Ф.400. Оп. 19. Д. 154. Л.307. Заверенная копия

[76] РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 1968. Л. 62об-63. Подлинник, рукопись

[77] РГВИА Ф. 400. Оп. 19 Д. 154. Л. 280-285. Подлинник

[78] РГВИА. Ф.400. Оп.19. Д.155. Л. 172-173об. Стенограмма разговора по прямому проводу. Заверенная Копия.

[79]

---

Читать:

< НАЧАЛО. ЧАСТЬ 1-Я                                                                                               ПРОДОЛЖЕНИЕ. ЧАСТЬ 3-Я >

---

---