Из воспоминаний уроженца села Беловодское Д.Д. Леонского, записанные им, как он указывает в тексте, в 1924 году, и позже отредактированные его сыном А.Д. Леонским для публикации в 2010 году.
Это воспоминания очевидца одного из самых трагичных эпизодов развернувшейся в 1916 году драмы – жестокого массового (500-600 чел.) убийства крестьянами жителей нескольких кыргызских волостей, преимущественно из рода солто, в окрестностях с. Беловодского, причем с попустительства властей.
Этот материал представлен на множестве сайтов, но, к сожалению, до настоящего момента нам не удалось найти первоисточник. Однако изложенная история полностью совпадает с рассказами спасшихся людей и других очевидцев.
Рассказы об этом событии, представлены в воспоминаниях очевидцев, записанных в 1953 году и хранящихся в Рукописном Фонде НАН КР: в тетради №8 в 1 рассказе спасшегося очевидца, в тетради №9а в 11 рассказах, подписанных 54 очевидцами или их близкими, №9б в 12 рассказах, подписанных 41 человеком (в тетради №9б по большей части те же очевидцы, что в №9а, но записи сделаны другим студентом), а также с меньшими подробностями в тетради №9 в 6 рассказах. Ссылки – в конце данной публикации.
Трудно оставаться равнодушным, читая эти записи очевидца трагедии.
В. Д. Леонский. Автономный город Беловодск. Из дневников отца
Мой отец, Даниил Дмитриевич Леонский (1900—1975 гг., до 1924 года имел фамилию Акименко) родился в селе Беловодское Пишпекского уезда Семиреченской области в бедной крестьянской семье. С одиннадцати лет отец уже батрачил, в пятнадцать лет работал на стройке железнодорожного моста через реку Аксу в Беловодском. В 1920 году он был призван в Красную Армию, его боевым крещением было участие во взятии Бухары при свержении эмира Бухарского. В 1924 году окончил 4-ю объединённую военную Ташкентскую школу им. Ленина. Во время учёбы в школе сменил фамилию на Леонский из политических соображений. После окончания военной школы занимал средние командные должности и до 1927 года принимал активное участие в ликвидации басмачества. Затем учился на ленинградских бронетанковых курсах и служил в бронетанковом дивизионе в гор. Проскуров (ныне г. Хмельницкий).
В начале 30-х годов был переведен на службу в Киев и вскорости уволен из армии по состоянию здоровья (туберкулёз почки). Работал директором магазина Торгсин, возглавлял партийную организацию в селе Пуховка на Киевщине. Во второй половине 30-х годов уехал в Киргизию и был комендантом здания правительства. После возвращения служил в строительных войсках НКВД — строил рокадные дороги на Западной Украине. В 1941—42 гг. участвовал в боевых действиях, побывал в окружении. Затем работал председателем артели в Беловодском, а после войны — директором ватно-одеяльной фабрики в г. Черкассы, начальником вооруженной охраны одного из киевских заводов. Именно на этом заводе он закончил свою трудовую деятельность рабочим-гальваником. Дневники отец начал писать в 1924 году. И, фактически, автором этой книги является он, я только выбрал самое интересное, упорядочил и дополнил информацией из литературы и Интернета. […]
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ В СЕМИРЕЧЬЕ
Мой прадед Даниил Акименко (его имя и было дано впоследствии моему отцу) переехал с семьёй из-под Старого Оскола Воронежской губернии в Киргизию (тогдашнее Семиречье) в середине 1860-х годов после отмены крепостного права. Мой папа так описывает эту историю по рассказам своего отца:
Даниил Акименко в силу малоземельности решил искать «волю». Да это было не только с дедом, но и со многими. После завоевания Туркестана Николаем І и Александром ІІ было предложено царём переселение под лозунгом «Воли». Ну и пошли многие, главным образом из Воронежской, Астраханской и ряда других губерний, искать светлой жизни. Шли не тем путём, по которому шли царские войска для завоевания новых земель, а взяли левее, т. е. через Урал, мимо озера Балхаш и к Тянь-Шанскому хребту. Таков был маршрут моего деда, а вместе с тем и отца. Отец (Дмитрий Даниилович) ведь был в то время если не парнем, так пацаном. Это было примерно в 1860—65 г., точно не помню, хотя это и рассказывали родители несколько раз.
Я представляю себе это переселение: 3—4 тысячи километров на лошадях с детьми и домашним скарбом.
То место, куда они пришли, т.е. впоследствии наименованное сел. Беловодское Пишпекского уезда Семиреченской области, представляло собой какой-то оазис, хотя его так и нельзя назвать. Кругом неимоверные камыши, изредка лес, сухие места представляли заросли курая — высокие, крупные травянистые растения по‑местному. Водились различные звери и т. д. По рассказам отца, когда они пришли в указанное место, то там было всего дворов 4-5. Примерно вёрст на двадцать-тридцать были селения тоже небольшие. Таким путём это заселение представлялось в виде хуторов. Земли было сколько хочешь, и какой хочешь, т. е. и посевной, и покоса, а равно и под другие угодья.
[…] Приблизительно в 1875 году мой дед Дмитрий Даниилович женился на Матрёне Кирилловне Легкодимовой. Её семья переехала из Астраханской губернии в Семиречье на два года позже, чем Акименки. В семье было 15 детей, причем, лишь семеро из них (только мальчики) смогли дожить до взрослости: Михаил, Павел, Антон, Влас, Даниил, Александр и Кирилл. […]
БЫТ СЕМЬИ В БЕЛОВОДСКЕ
Основа хозяйства Акименков была заложена моим прадедом Даниилом Акименко. Из дневника отца:
Братья — Дмитрий, Тимофей и Пётр — Даниловичи разделились после смерти деда или их отца. Дед знал, как жить и умел вести хозяйство, вследствие чего получил каждый из сыновей достаточное количество скота и инвентаря для того, чтобы им самостоятельно жить. Как рассказывала мать, у нас, после того как отделились, лет пять-шесть было всего в достатке, т. е. волы, лошади, коровы, мелкий скот, овцы и т. д. Но с течением времени, в связи с пьянством отца, хозяйство всё понемногу убывало и убывало, а семья всё росла и росла. Ещё я помню, когда в хозяйстве было 2 пары быков, 2 лошади, даже была заимка, где зимовал скот.
Помню как сейчас плохонькую избёнку, стоящую в среде других, на бугорке, мизерного масштаба, с тремя маленькими окнами, большой деревянной трубой (дымоход), очень малой кубатуры. И в ней жила семья моего отца, состоящая из 12—14 душ. Спали, как где кому придётся. В общем, теснота невероятная. Здесь и едят, и испражняются, и спят, и родят, и всё что хочешь. Мало того, вносят вновь появившихся на свет телят, ягнят, даже иногда и поросят (ясно, что в зимнее время). Из-за недостатка в хозяйстве, отец некоторых братьев отдавал в наймы. Этой участи подверглись Михаил, Антон и Влас.
Всего же землю, которая нам наделялась для посева, а её наделяли в то время, я хорошо помню, по одной хозяйственной десятине (около 1,6 га) на человека-мужчину, отец или наше семейство не в состоянии было засевать, а поэтому часть её сдавали в аренду. Своего же хлеба до нового не хватало всегда. Приходилось ходить просить к чужому дяде. Канали [донимали] подати — ежегодно отец платил по 30 рублей, когда пшеница стоила пуд 25-30 копеек. Ну, в основном, жизнь по всем направлениям была скверная. Чтобы добыть лишнюю копейку, мать начала практиковать перепродажу самогона. В конце 16-го года возникло его производство кустарным способом. Оно распространялось с молниеносной быстротой. Пунктов винокурения становилось всё больше и больше. Вот на таких-то пунктах мать брала самогон оптом, а потом продавала в розницу.
Продаваемый самогон в большинстве и распивался у нас в доме. Частенько и мне приходилось ходить за ним. Пользу же перепродажа давала, само собой понятно, большую. Но было рискованно. Несколько раз приходили с обыском, хотя ничего не находили. С наступлением весны 17-го года, когда уже стала соввласть, то мать решила тоже подзаняться (самогоноварением) — лучше гнать и продавать свою, чем перепродавать. Раз-два дело не весьма было удачно. Потом наладилось. Всё на ходу. Приобрели свой аппарат, работает великолепно. В большинстве наше производство шло из фруктов, но преобладал изюм. Мать основной своей задачей имела приготовить закваску, а я гнал. Зимой гнали в старой хатёнке, а летом в саду. … В общем, заделались заядлыми самогонщиками, что впоследствии явилось чуть ли не основным фактором нашего существования.
КИРГИЗСКОЕ ВОССТАНИЕ
[…] Но вот начали идти слухи, что против русских восстали киргизы. Эти слухи всё упорнее и настойчивее проникали в среду наших рабочих, да и нам самим стало это явление бросаться в глаза. Мы ведь работали за селом, т. е. в сторону посевных полей села и видели, как все крестьяне, как только можно, бежали с полей. Мы с Гордеем этой панике не поддаёмся, уговариваем наших рабочих, чтобы они работали по-прежнему, но и сами не уверены в благополучном исходе дела. Так или иначе, а на второй день рабочих у нас не осталось. Все разбежались кто куда. Остались мы с Гордеем вдвоём. Ну, о работе никак и думать не приходилось. [Речь идёт о работе на строительстве железнодорожного моста в Карабалтах, отец к этому моменту уже дослужился до табельщика (какое-никакое, а уже начальство), а Гордей, вероятно, был распорядителем работ.]
Решаем тоже уходить, если уж придётся умирать, так вместе с родными. Убрали что можно, попрятали всё имущество и пошли в село Карабалты. Это дело уже было к вечеру. В селе Карабалты и других сёлах полная паника. Но мы продолжаем идти. Уже совсем стемнело, осталось до Петровки вёрст пять, но это расстояние не заселено. Мы с Гордеем, боясь попасть в руки киргизов, с таким страхом проходили, что и описать трудно. Вот мы идём, смотрим и вперёд, и по сторонам, и назад и при малейшем шорохе или подозрении на какое-то живое существо мы моментально сходили с дороги и ложились в траву. Так эти 5 вёрст мы шли не менее трёх часов, и пришли в Петровку только в полночь.
Как только зашли в Петровку, решили дальше не идти, а заночевать и утром следовать дальше. Заходим в одну, вторую, третью, пятую, десятую хаты, а ни души. Мы в недоумении, где же люди? Некоторые хаты на запорах, а некоторые открыты. Всё хозяйство на месте, а людей нет. Решили пройти вглубь села, может, там кого-либо найдем, а без хозяев остаться ночевать в чужой хате мы не решились. Идём, смотрим — в один двор въезжает телега, на телеге два мужика и две женщины. Мы поспешили за ними. Говорим им, что так и так, прошли сколько домов, но нигде никого не нашли и не знаем где переночевать. Они говорят: «Оставайтесь, заночуем вместе».
Утром мы с Гордеем пошли в направлении Беловодска. По пути начали нам встречаться целыми толпами жители сел. Петровки. Когда мы стали у них спрашивать, где они были, нам ответили, что всё село собиралось от боязни киргиз кочевать к церкви, а сейчас идём по домам. После этого нам стало ясно, почему мы не обнаружили в хатах жителей. Гордей свернул к себе домой, а я пошёл в своё село. Итак, это был последний день моей работы на железной дороге. Придя в своё село Беловодское, я встретил совсем другую картину, чем в сел. Петровке.
В Беловодске всем селом не собирались кочевать к церкви, а были по всему селу организованы патрульные посты, в обязанности которых входило при нападении киргиз сейчас же бить в набат тревогу и все по этому сигналу собираются у волостного управления. Все улицы, откуда ожидалось нападение киргиз, были забаррикадированы. Конечно, баррикады были так себе. Закапывались столбы и к ним прикреплялись бороны, или устанавливались возы, или просто делалась жердевая ограда. Конечно, такие баррикады особым препятствием оказаться не могли. В Беловодске киргизское восстание началось со следующего.
Когда пошли слухи, что во всех уездах восстали киргизы, то все беловодчане оставили поля, заимки, другие места и возвратились в село. Дольше всех задержался Босов, у которого была одна из лучших заимок. Почему он задержался, вопрос остался не выясненным, то ли ему жалко было оставлять своё добро, то ли он не верил в возможность восстания киргиз. Так или иначе, а к вечеру одного из дней ещё не развернувшегося восстания, к нему приходит один из приближённых ему киргиз и говорит: «Уезжай, или этой ночью ни тебя, ни жены твоей, ни сына твоего Михаила не будет». Получив такое предупреждение, Босов запрягает телегу, с женой и сыном покидает заимку и с наступлением сумерек решил выбраться из гор, а горами нужно было ехать не менее 6-7 км.
Он избрал путь ущельем, в котором нет аилов, надеясь на то, что на этой глухой дороге, да ещё ночью он никого не встретит и выберется благополучно. Уже при выезде из ущелья его подводу встречают до трёх десятков киргиз и начинают с ним расправляться, некоторые из них начинают стягивать с телеги его сына. Жена Босова, видя, что и ей этого же не миновать, соскакивает с телеги и в сторону. Киргизы увлеклись Босовым и его сыном, а этим временем Босова, отбежав на некоторое расстояние от места происшествия, спряталась. Убив отца и сына, они её не нашли, и, забрав телегу, уехали в аил. Босова, переживая чрезмерное горе от убийства мужа и сына, и страх, что подобное и с ней может случиться тоже, шла всю ночь до села, а расстояние было не менее 20 км. Пришла в село на рассвете и всю историю рассказала односельчанам.
Ответом на это действие киргизов явился призыв местной власти к организации должного ответа. Сельское общество решило, что все способные носить оружие должны вооружиться и участвовать в борьбе с киргизами. Надо сказать, что в это время в селе из мужчин были одни старики, инвалиды и подростки, а основная часть мужчин была мобилизована в солдаты и угнана на фронт. Невзирая на это, начали создаваться вооружённые группы, которые вооружались кто, чем мог. Тут были дробовики, откованные пики, вилы, косы и пр. И эти отряды направлялись на юг в горы, в аилы киргиз для расправы. В одном из отрядов участвовал и мой брат Михаил.
Надо сказать, что была некоторая часть людей, которые были против вооруженного столкновения. Но основная масса, в особенности зажиточная часть, шла на решительную борьбу с киргизами. Киргизы в своих аилах против вооруженных отрядов русских сопротивления не оказывали, и особых схваток не было. Убитых киргизов при посещении русскими аилов были единицы. Русские же в каждом аиле арестовывали всех трудоспособных киргиз и гнали их всех на Беловодское и без какого-либо разбору на гауптвахту, которая находилась во дворе волостного управления.
Так русские беловодчане сгоняли киргиз в течение двух дней и всё сосредотачивали их в том же помещении. Всего было арестованных киргиз около шестисот человек. Помещение гауптвахты было очень малое, в которое могло поместиться стоя или сидя вплотную друг к другу не более 40-50 человек, остальные арестованные сидели здесь же у порога гауптвахты на земле. Охрана арестованных была не организована. В охране мог быть каждый, кто только хотел. Здесь можно было встретить, стариков, молодежь и даже женщин. Вооружена охрана была тоже кто во что горазд. Но не было ни одного нарезного ствола.
Охрана стояла вокруг сидевших киргиз в 5 метрах от них и в одном метре друг от друга. Не знаю, что удерживало киргиз, почему они сразу все 600 человек не бросились на охрану? Они бы без излишних жертв могли из-под ареста освободиться все, а особенно легко это им можно было сделать в ночное время и, пользуясь покровом темноты, уйти в горы и скрыться там на долгое время. По-видимому, у них не было организованности и решительности, это привело к тому, что из 600 в живых осталось только несколько человек. Это избиение арестованных киргиз произошло следующим образом и по такой причине.
Арестантское помещение было расположено в глубине двора волостного управления. С правой стороны арестантского помещения был высокий забор, а левая была открыта и примыкала к саду, в левой стороне, а как сидели арестованные с правой, началось какое-то незаметное перешёптывание и еле уловимое сидячее перемещение их влево. Так это в течение часа, было около 3 часов дня. Вдруг самый левый конец киргиз около 20-30 человек схватываются и убегают в сады. Сейчас же следом за ними, вернее к ним, бросилась охрана, перерезала путь отхода остальным, а тех, которые вырвались, охрана начала преследовать и избивать до смерти, так почти все были переловлены и убиты.
Как потом выяснилось, что спаслось при этой попытке к побегу 4-5 человек. Если бы они бросились все сразу на охрану, то они её уничтожили без малейшего труда и почти без потерь и освободились бы. А так они вызвали только лишнее озлобление у русских с трагическим для киргиз концом. Когда были уничтожены те киргизы, которые пытались убежать, возвращающиеся в чрезмерной ярости начали кричать: «Бейте их, иначе все разбегутся». Ну, стоявшая охрана и начала избивать. К охране примыкали всё прибывающие беловодчане. Били крайних, а остальные все старались, не вставая, а в сидячем положении, отодвинуться дальше и дальше.
Это избиение было беспощадным. Здесь не было и помина о том, прав ли, виноват ли человек. А избивали всех подряд и все. Из гор. Ташкента на усмирения киргиз была послана рота солдат. В этот день она остановилась на обед в Беловодском. Избиение началось в то время, когда солдаты обедали. Расстояние от обедающих солдат до места избиения было не более 200 м. Когда уже была убита часть киргиз, и избиение продолжалось, старшина обратился к офицеру — командиру роты за помощью. Офицер послал отделение солдат. Смотрим, марширует отделение в полном вооружении. Ну, думаем, сейчас будет дело — солдаты откроют из винтовок огонь по беззащитным киргизам. Отделение солдат заходит во двор. По команде останавливается, берёт винтовки к ноге. По команде стали вольно. Солдаты с ужасом и недоумением смотрят на происходящий убой. Командир отделения посмотрел на избиваемых киргиз и на беспощадно избивающих их русских и вдруг командует: «Смирно! На плечо! Правое плечо вперёд шагом марш!». И солдаты не стали в это грязное дело ввязываться — ушли. На ходу командир отделения сказал: «Здесь и без нас обойдутся». Офицер — командир роты, по-видимому, одобрил решение командира отделения не ввязываться в это дело, но и не принял мер к тому, чтобы прекратить это незаконное избиение киргиз.
Избиение продолжалось. Часть избита насмерть, многие попытались скрыться в арестантском помещении. Помещение было из двух небольших комнат, ну в двух комнатах было не более 30 квадратных метров, в нём были маленькие окна с решётками. В эти комнаты пытались попасть многие. Их, киргиз, туда набилось до 250 человек. Они лезли туда как только можно, лезли друг на друга всё больше и больше, всё выше и выше. Горе было тем, которые были под низом. Их там придушили, и они задохнулись, так погибло не менее 40 человек. Настал момент, что во дворе арестованных киргиз не осталось. Всех поубивали. Остались только те, которые остались в арестантском помещении. В это время заходит во двор Степан Улиско, впоследствии он стал моим свояком. «Добивайте, — говорит он, — этих негодяев». Подошёл к окну и несколько раз выстрелил в него из револьвера.
Интересно отметить, что это избиение было похоже на какую-то молотьбу цепами. Не было излишнего крика ни с той, ни с другой стороны. Русские избивали киргиз хладнокровно, методично, без особой суеты и крика. Были слышны только отдельные выкрики «Бей его» или «Погоди, я этого». Слышны были разные голоса, звуки от ударов по живому телу киргизов. Со стороны умирающих киргиз тоже не было особого крика, а были только отдельные выкрики, призывающие бога, и прощания с родными и знакомыми. После избиения киргиз, находящихся во дворе около арестантского помещения, очередь пришла к тем, кто внутри его. В это время по всему двору были одни трупы киргиз. Они лежали и поодиночке, и по несколько человек, окровавленные, с искажёнными лицами, лежали во всевозможных позах и положениях. Смотреть на это зрелище было просто-таки страшно.
Это не страшило только тех, кто продолжал истреблять незаконно, в большинстве невинные человеческие души. Получилась заминка. Все киргизы, которые были снаружи и которых можно было свободно избивать, все побиты. А как же быть с теми, которые находятся в помещении? В помещение не зайдёшь, оно переполнено. Там киргиз в несколько рядов, внизу уже задохнувшиеся, а сверху ещё живые, но тоже задыхающиеся из-за тесноты и отсутствия воздуха. Русские начали требовать и угрожать смертью, чтобы киргизы из помещения выходили во двор. Но какая может быть смерть, когда они и так знали, что выйди с помещения, переступи только порог, тебя сейчас же убьют.
Получилось какое-то колебание то ли заминка в расправе русских над киргизами. Но это длилось не более 20-30 минут. Киргизы по одному начали выскакивать из здания. Выскакивать говорю потому, что каждый из них, появившись на пороге, сразу бежал. Прежде чем на смерть идти, каждый из киргиз снимал с себя халат, закрывал им голову и лицо, провозглашал «Биссмилла», т. е. «я поп», а в их понятии было — «Господи, благослови». С такими словами, с закрытыми глазами каждый из них бежал, не видя куда. Но каждый из них знал, что он бежал навстречу смерти и на смерть.
Русские бежавшего киргиза с закрытой головой били, где попало, пока тот не падал, а когда падал, то его добивали. Необходимо отметить, что убийство производилось не огнестрельным оружием, от которого смерть последовала бы сразу, т. е. моментально. А избиение же происходило самодельными пиками, набалдашниками, в общем, всем, чем можно убивать и смерть следовала не сразу, избиваемый мучился. И вообще это избиение носило какой-то варварский характер. День подходил к вечеру. Из помещения уже перестали выскакивать киргизы с закрытыми головами, но в помещении они ещё были. Тогда русские начали входить в помещение и бить киргизов в нём. Оказалось же, что живых было всего несколько человек, а остальные умерли — задохнулись.
Начали из помещения вытаскивать (какой там вытаскивать — выволакивать) — хватали за конечности и тянули по земле, как брёвна. Тех киргиз, которые имели хотя маленькие признаки жизни, добивали. Последним добивали одного из баев, которого я хорошо знал, был он очень богат, влиятелен, имел четыре жены, очень сильный. Мне кажется, что он один бы разогнал всех там находящихся русских. Его долго били, а он всё дышал, был жив. Ещё раз меня удивляет, почему они, когда начали их убивать, не бросились на русских все сразу? Почему из помещения не выскочили все, кто мог, и на русских?
При первом варианте, если бы и были среди них убитые, так не более 20—30 человек, а остальные бы спаслись, при втором случае тоже спаслось бы не менее половины. Ведь кто участвовал в избиении, старики, подростки и инвалиды и в целом их было 100—120 человек. А киргиз было 600 человек, все здоровы, в средних летах и они могли бы сразу броситься на русских избивающих, отобрать их примитивное оружие и свободно уйти. Чем была вызвана такая нерешительность киргиз — для меня это осталось тайной.
После конца экзекуции волостное начальство спохватилось, что действовало незаконно и решило спрятать концы. Сейчас же были посланы во все концы десятские за подводами и за рабочими с лопатами. Спешно началась вывозка тел убитых. На телеги грузили, как попало, и столько, сколько в силе увезти лошади. Так трупы возили всю ночь. Вывозили трупы и тоже бросали, как попало, в глубокий ров бывшей крепости. Ров был от места происшествия километра четыре, а от улицы Кушнеривской с полкилометра. Трупы забрасывали тонким слоем земли, вследствие чего ими питались хищные животные.
Впоследствии приезжал, якобы для расследования происшествия в Беловодске, наместник Туркестана Фольбаум. Вызывали в Пишпек руководство волости, на этом дело и кончилось. Так бесследно погибло 600 человек и, по-моему, не менее как 90% ни в чём не виновных. Бесследно — считаю потому, что их даже не переписали фамилии, откуда они. Когда их похоронили, так об этом знали только их родные и близкие. Восстановить их имена и впоследствии никто не пытался, не интересовался, старались и руководители волости, и само население Беловодска забыть этот позорящий их факт.
Когда, по чьей инициативе началось восстание киргиз? Какая их была цель? Я и сейчас не знаю. В то время были разговоры, что они выступали под знаменем «Да здравствует Золотая Орда». Говорили, что киргизы восстали против того, что царь издал приказ о мобилизации киргизского населения и отправил их на фронт на рытьё окопов. Также говорили, что восстание киргиз вызвано жестокой эксплуатацией их и гнётом со стороны русских, т. е. добивались национального освобождения. […]
Ссылки на этот документ есть в следующей статье:
(готовится к публикации)
Еще документы и публикации ПО ТЕМЕ:
ДОКУМЕНТ №66. ВОСПОМИНАНИЯ АЗЫЛОВА ЖУМАША О МАССОВОМ УБИЙСТВЕ В БЕЛОВОДСКОМ
ДОКУМЕНТ №69. ВОСПОМИНАНИЯ П.В.РОМАНЮТЫ О МАССОВОМ УБИЙСТВЕ В БЕЛОВОДСКОМ. ТЕТРАДИ №9А И 9Б
1916 ГОД. ТУРКЕСТАН. ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ ОБЗОР. ДЕНЬ 43
