Мы продолжаем знакомить посетителей сайта с работами из коллекции ГМИИ им Гапара Айтиева глазами искусствоведа ГАМАЛА БОКОНБАЕВА. Это завершающий обзор работ Суйменкула Чокморова из коллекции музея. Мы уже в прошлый раз анонсировали переход к обзорам работ других художников, но это мы сделаем в следующей публикации данной серии.
Полагаем, читатели обзоров возвращаются к чему-то уже ранее прочитанному или, наоборот, переходят вперед к следующему. В наших обзорах нет хронологического порядка, поскольку это не отчеты о проделанной работе.
Публикуя эти обзоры, мы хотим, чтобы по прочтении у вас возникли новые впечатления, возможно появился интерес к тому, на что ранее не обращали внимания, чтобы вы полюбили какие-то работы, а другие дали вам пищу для новых идей, а также, чтобы вы были знакомы с искусством нашей страны. Может быть, вы используете их в обсуждении с друзьями, а если вы учитель, то с учениками.
А если вы тоже захотите поделиться своими обзорами изобразительного искусства, мы готовы их рассмотреть для публикации на этом сайте. Мы приветствуем комментарии читателей
Куст сирени. Картон, масло, 69,8х48,2, 1984-1985
Одиноко стоящий куст сирени проработан детально, нарисован каждый листочек. По фону зеленеет сплошная трава, судя по всему – начало лета. Этюд построен на оттенках зеленого, на сочетаниях: темный – светлый, теплый – холодный, прозрачный – плотный. Разнообразия добавляет коричневый штакетник. И все равно не хватает цветов! Белых, лиловых, розовых! Не хватает сиреневого цветения! Это нетипичное изображение – сирень отцвела! Или вообще не зацветала? Остались безжизненные метелки: редеют темно-сиреневые, бело-голубоватые оттенки все того же зеленого, и забирают себе часть живительных соков. Не хватает контраста, все в нюансах и воображение упирается в тупик. А хочется говорить о светлом! Радостном! Цветущем! Праздничном! Сделано мастерски, великолепно и… слишком правдиво. Совсем тонкий реализм – не лиризм. Совсем как в жизни. Здесь бы своевольной фантазии, индивидуальной трактовочки … Не получается о светлом – можно о темном. Скромная, добропорядочная, но бесплодная. Бесцветная, по-своему красивая, но ее не жалко. Стоит одиноко и не приносит радости. Никому. Ждет, когда ее вырубит садовник. Ему-то она нужна, для древесины, для штакетника. А пока ярко светит солнце, она зеленеет.
Горы. Картон, темпера. 32,5х49,8. 1969
Вид с высоты птичьего полета. Верх рисуют контуры вершин, а линия горизонта бежит за округлостью земли. На узкой полоске неба вытянулись в линию плотные дождевые облака и загораживают солнце. Загорается оранжевый закат. А, возможно, это алеет ранее утро? И солнце еще не взошло? Река извивается между горными массивами, спускается вниз и разделяется под мостом надвое. Ее путь пересекает автомобильная трасса, она блестит как острая сабля и разрезает реку на две неравные части: до моста – извилистая, после моста – выпрямленная. Здесь не видно поселений. Люди построили себе дорогу из одного населенного пункта в другой и не собираются здесь останавливаться. Они для гор транзитные пассажиры. А их сооружение – экономичное, бездушное, прямое – нарушает красоту природы. Грубо перпендикулярно извилистым линиям горных хребтов. Художник фантазирует: река становится стрелой, а дорога – древком лука… без тетивы? Художник философствует – путь реки к человеку, у которого своя дорога; возможна ли гармония? Ответа нет. Художник пытается вписать в природу неприродный объект. И это у него не получается. Контраст антагонистический. Одно подчиняет себе другое. Человек вдохновляется природой, ее мощью и величием, и … остается для нее чужим… Прозрачно написана только узкая полоска неба. А горные массивы плотно. Оправдано. Закат сделан натурально горящим и пришлось дорогу делать максимально плотно. На грани. Художник понимал суть изображаемого, а эстетика работы пострадала… Все же это закат. Не могли же путники так рано очутиться в таком прекрасном! великолепном! на многие километры безлюдном! месте.
Тюльпан с жеребенком. Картон, масло. 40,7х42,5. 1983
В тени деревьев возле кормушки стоит кобыла с жеребенком. Белоусый хозяин в белой кепке и голубой майке принес им свежего клевера. Ясный летний день, сквозь зеленую листву пробиваются солнечные лучи и рисуют на предметах фантастические узоры. Вдали голубеют небо и река, светятся холмы и зелень. Дышится легко, прохлада от земли, тепло от лучей, запах травы и домашних животных. Калейдоскоп, светлых и темных, холодных и теплых, плотных и прозрачных, разноцветных пятен. Они разрушают правильность формы и превращают пространство в занимательную игру. А вот кобыла с жеребенком слишком похожа на … быт. На бытовую реальность. Морду лошади загораживает дерево и это просто так, это ни о чем – это не символ. Бедный жеребеночек вообще «попал» в неудачный ракурс. Художник просто изобразил то, что видел, и почему-то был уверен, что это будет интересно зрителю. Пожалуй, эта самая спорная картина мастера в собрании Национального музея. Непонятная кличка у кобылы: Тюльпан – мужского рода*. Возможно, с лошадьми так можно… Она – Тюльпан. Для многих упряжных лошадей характерна несколько удлиненная выпуклая спина, они сильные и выносливые, но не подходят для верховой езды. Да, для крестьянского хозяйства важнее такие подробности, чем какие-то там абстрактные пятна. А еще важнее – кумыс!
*В русском языке у этого слова мужской род, а в кыргызском родов нет
Поздняя осень. Картон, масло. 20,8х30,7. 1957
Самая ранняя из работ автора в музейном собрании. Он написал ее, когда был студентом Фрунзенского художественного училища. Небольшой этюд*, сделанный в пойме реки. Утреннее солнце мягко освещает пожелтевшие деревья, кустарники, траву. Доминирует тусклая охра. Темнеет коричневый склон долины, темнеют верхушки деревьев на серо-голубом небе. Впереди светлые трава и камни. Красивый колорит, стильный и… однообразный. Разнообразия могла бы добавить вода! Ведь это не река? Даже, если это река, она будто застыла на месте. Скорее всего, после половодья в пойме возникло безводное ответвление. Было бы совсем грустно, если бы не акцент – одинокая фигура в светлой шапке с красной котомкой за плечами. Черный путник создает напряжение. Настроение спокойствия и безмятежности исчезает. Человек перешел безводное каменистое русло и идет дальше. А что дальше? Новые встречи, многообещающие знакомства или горькие разочарования? Линия путника пересекает линия фантома! Это нехороший знак. А может все значительно проще? Хорошо было бы, если бы у человека за плечами была… вязанка хвороста. Тогда все понятно…, а красная котомка напрягает, и чувство тревоги сквозит в каждой черточке этого талантливого этюда.
*Этюд в изобразительном искусстве — подготовительная работа либо учебное упражнение, выполненное непосредственно с натуры или по памяти с целью изучения, фиксации необходимого материала, проверки композиционных идей
САМАРКАНДИЯ (композиция). Картон, масло, 44,8х39,8, 1970
Голубые купола Самарканда! Арки, минареты, глухие стены, маленькие окна, узкие улочки. Глаз выделяет декоративные решетки, защищающие от беспощадного солнца: они напоминают ромбовидный каркас юрты. Охра, кобальт и марс коричневый, прозрачность и плотность. А в центре композиции ослепительно белая, безлюдная площадь. Игра форм будоражит фантазию. Мерещится красавица, укутанная в шелка, а напротив нее, через улицу, по диагонали возвышаются ухажеры. Охраняет вход во дворец гранд в пышном воротнике; за забором волнуется воин в широких одеяниях, еще немного и он обнажит свою саблю; на них отстранено взирает с высоты циркач на ходулях, призрачный как минарет. И вот уже площадь заполонили персонажи, они почти заслонили ее своими возбужденными телами. Здания одели головные уборы, открыли разноцветные глаза. Самаркандия! Откуда название? Кузьма Петров-Водкин издал замечательную книгу «Самаркандия», в Петербурге, в 1923 году. Название оттуда, но здесь меньше ориентализма и экзотики – больше фантазии и театра. Откуда в названии слово «композиция»? Как будто нужно специально уточнять, что картина – и есть композиция. Была такая мода! Моду распространили студийцы Сенежской студии дизайна. С тех пор в СССР стало модным живописные картины называть «композицией», а художников – «композиторами». Главным стали формальные упражнения. Многие попались на эту удочку: перепутали дизайн со станковой картиной, но талант не позволил автору утонуть в бессмысленных формах. Он стал оживлять композицию! Смело переступил запретную черту, ведь дизайн – это чистая абстракция, там нет загадочных красавиц и вожделеющих мужчин.
Хартум. Картон, темпера, 44,6х50, 1975
Впечатления от творческой поездки в столицу Судана – Хартум. Художник вдохновился незнакомой архитектурой, существующей не по советским законам. Стихийной. Арабской, древней, традиционной, стильной. Такая архитектура кажется автору уютной, даже немного театральной. Одноэтажное жилье: стены, заборы, двери, окна, дворы и узкие улочки. Каждый элемент уникален, как произведение искусства! Здесь тесно, есть проблемы с коммуникациями и чистым воздухом. Но для художника – это декорация. И там, где непонятна структура, в ход идут красивые абстрактные пятна. Кажется, что в этих причудливых формах интереснее жить. Есть и современные постройки, они бездушно маячат на горизонте. Мастер верно уловил основные, цветовые и тоновые, соотношения: зеленовато-серого неба и золотистых построек. Солнце в мареве, освещение мягкое, горизонт темный от туч. А может это вода? Город расположен в месте слияния Белого и Голубого Нила… Написано прозрачно, в одно движение – это так высоко ценится в акварели и ценится вообще. Это легкость, грация, мастерство. Хартум является самым жарким из крупных городов мира. Но от пейзажа веет влажностью и прохладой. Возможно, художник попал в единственный, не очень жаркий день в году. Художники Советской Киргизии не жаловали вниманием советские города, они казались им не романтичными. И сегодня художники не вдохновляются нашим строительным бумом, и… правильно делают.
Сумерки. Картон, масло, 25х38,3, 1978
Солнце только что закатилось, а свет еще задержался на некоторое время. Воздух не хочет расставаться с дневной бодростью. Земля и небо отдают накопленную энергию и всячески оттягивают наступление ночи. Не хотят наступления мрака, раз солнце ушло, пусть всегда будут… сумерки! Все стало тонально типовым, не темным, не светлым, и не серым – прозрачным! Еле заметен месяц. На что здесь любоваться? Во что вглядываться? Сумерки – это время мастера! Он любит едва различимые оттенки. Он физически ощущает прозрачность, как воду акварели, когда свет излучает… картон… Возле юрты стоит женщина с ребенком. Вглядывается в поля. Ждет мужа с работы. А может темноты? А может ее заворожил желто-холодный месяц. Идет дым, в юрте очаг, но он не дает тепла. Кругом холодные оттенки. Деревья привносят некоторый уют. И ребенок уютный. Но этого мало. Рядом стоит дом на высоком темно-сером фундаменте. Пустой дом…. Хватит хандрить! Сейчас вернутся с полей взрослые и мужчины, принесут тепло и вести из большого мира, зажгут электричество, и все оживет.
Художник следует архетипу: женщина с ребенком ждут вечером мужчину с работы. Так было всегда, из века в век. Сейчас это смотрится шаблоном. А может быть и нет…. Художник недавно снялся в главной роли в фильме «Улан». В кино было рассказано о том, как пагубно влияет на человека отрыв от традиций. Как трудно держаться корней в асфальтовом городе. Небольшой этюд написан мастерски: сквозь фактуру картона проглядывает мастерство души! Рядом стоят два дома, и душевнее, и теплее, смотрится юрта.
Утро в деревне. Холст, масло. 33,7х64,3. 1985
Процессия шествует в поля, на пастбища. Корова идет впереди, потом следует хозяйка коровы, потом шагают женщины на уборку сена, у них вилы и рядом ребенок (наверное, детский сад еще не построили – недоработка советской власти). Ослик трудится с раннего утра, везет целую арбу сена (когда они ее успели собрать?). Рысью скачет всадник. Привычный летне-осенний пейзаж: горы, тополя, стога сена, постройки. Простота, красота и утренняя свежесть. Художник воспевает желание простых людей просто работать. И как это было хорошо! Всё общее, всё народное, все работают вместе! И одновременно: каждый успевает заниматься своим личным хозяйством. Никто никому не мешает и не завидует. Все желают друг другу счастья и добра от чистого сердца. Гармония, чувство единения с благодарной природой, светлый бесконфликтный мир, без болезней и невзгод. Есть тонкие жизненные наблюдения, но пока нет точных натурных характеристик. Пока это иллюстрация, где нужна легкость – неуместна сложность станковой картины. Пока это театральность: крестьяне как на мизансцене торопятся на работу и больше ничего не происходит. Это хорошее начало! И автор в дальнейшем добавил бы сложности в смыслах и конкретности в деталях. Добавил бы маленький темный уголочек, для контраста. Многообещающий этюд для создания на его основе крупной тематической работы в стиле соцреализма. Но автор не стал его дорабатывать. Наступают другие времена, приходят другие идеи.
Красный урюк. Холст, масло, 60х44,5, 1986
Внимание художника привлек сюжет: урюк и чертополох. Оба выгорели на солнце, но один стал красным и красивым, а другой – мертвенно-желтым. Чертополох засох на месте, а урюк преобразился. Это достойный ответ палящему солнцу! Можно ли живописью рассказать об этом? В стремлении передать свои чувства художник идет на риск и применяет сильный прием – красный доводит до неистовства. Такая цветовая дисгармония воспринимается в абстракционизме, но не в реалистических работах. Она здесь смотрится напрасным надрывом. Знатоки скажут: «Такой красный на голубом? А где сдержанность профессионала? А гармония? А реализм? А световоздушная перспектива?». Все правильно, но можно найти смягчающие обстоятельства. Перспектива есть. Чертополох стоит впереди не за счет цвета и тона, а за счет колючей формы. Развитие пространства в глубину останавливает глиняный дувал, об него «ударяется тень» дерева. Плоскость тени разграничивает пространства – до и за. Но и за дувалом цвет не успокаивается. И здесь доминирует солнце и диссонанс. Этого и хотел художник. Эта последовательность – кусты, дерево, стена, дальний вид – формируют композиционную перспективу. Зритель этот прием не замечает – он видит пространство смысла… Солнце палит безжалостно. В одном случае оно выжигает; а в другом – закаляет. Почему так? Непонятно. Многие ответят – порода… Почему этот сюжет привлек автора? Он увидел в нем свою судьбу? Он смело выпрямился навстречу опасному солнцу и стал неистово красным и закаленным вечностью.
Обо всех новостях Фонда в телеграм-канале:
Фонд Санжарбека Даниярова.
Если интересно, подпишитесь
