Восстание “Каркара” в архивных документах (1916-1918). Сборник документов. Составитель Р.Е. Оразов – Алматы, Ан Арыс баспасы, 2016 – 372 с. Каз., рус. яз
Фонд Санжарбека Даниярова пополнил электронную книжную полку сборников архивных документов о событиях 1916 года еще одним томом, изданным в Республике Казахстан алма-атинским издательством «Ан Арыс» к столетию тех драматических событий. Составитель сборника профессор Р.Е. Оразов.
Выражаем благодарность активному читателю из Казахстана Ивану Данильченко (позывной «тургенец»), который не раз оставлял нам дельные комментарии и на сей раз сообщил нам о существовании данного издания. С момента публикации сборника прошло более 5 лет.
Ссылка для чтения или скачивания сборника помещена после комментария.
КОММЕНТАРИЙ ВЛАДИМИРА ШВАРЦА
Несмотря на вполне приличный по нынешним временам тираж в 1000 экземпляров и размещение электронной версии сборника «Восстание Каркара» на сайте «Казахстанской Национальной Электронной Библиотеки (https://kazneb.kz), до недавнего времени ни одного упоминания, ни одной ссылки на документы из этого собрания нам не встречалось. Если бы не Иван Данильченко, мы бы оставались в неведении, а интересное и важное издание – в безвестности еще бог весть сколько времени.
А между тем предлагаемый здесь и сейчас читателям нашего сайта сборник, без всяких сомнений, должен быть поставлен особняком от всех прочих тиражных коллекций документов по «восстанию 1916 года», которых за прошедший век и первые две декады века текущего набралось уже более полутора десятка (1916 год › 1916: документы › 1916: сборники документов). Изучая эти издания, можно отметить, что все они имеют общие черты.
Во-первых, начиная с 1926 года, составители сборников включали в них подборки архивных документов, большая часть которых описывала события, в масштабах целых областей Туркестана, позже преобразованных в национальные республики, а с 1991 года – вошедших в состав самостоятельных государств. Наиболее ярко это проявилось в академическом издании 1960 года «Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане». Его содержание разделено по областям Туркестана и дает системное представление в основном в масштабах каждой области и Туркестанского края в целом. Даже документы уездного уровня составляют там менее 10 % контента. Аналогичная ситуация и с другими сборниками, с той разницей, что в большинстве из них представлены документы не по всем пяти областям Туркестана, а лишь по тем из них, которые относятся к определенному национальному региону – Узбекистану, Казахстану, Киргизии или Туркмении.
Во-вторых, авторами большинства публикуемых документов являлись администраторы и должностные лица высокого ранга – генерал-губернаторы, губернаторы, прокуроры и начальники силовых структур краевого и областного уровня. Документы от чиновников нижнего административного звена составляли незначительную часть представляемого массива.
Третьей характерной особенностью значительной части выбранных для публикации документов являлось то, что они описывали события post factum. Сводные доклады и обзоры, аналитические материалы давали обобщенную картину событий. Их готовили в канцеляриях уездных, областных и краевых управлений, когда действия уже завершились, конечная картина определилась, результаты предпринятых управленческих, в том числе военных, усилий стали реальностью. Все это позволяло излагать события в тех формах, которые были наиболее удобны и лестны авторам, высвечивали их в наиболее благоприятном свете. Говоря о прошедших событиях, все успехи можно было высветить особенно ярко и представить как следствие «мудрого и своевременного руководства», а все провалы и трагедии либо скрыть, либо объяснить коварством врагов, в том числе – внешних, отсутствием необходимых средств или, на худой конец, неудачным стечением обстоятельств.
Оперативные документы – приказы, распоряжения, ежедневные рапорты, — были представлены в минимальной степени, хотя в количественном отношении они составляют основную массу бумаг, отложившихся в архивных фондах. Важно отметить, что свыше 90 % включенных в сборник документов – подлинники или отпуски исходящих писем, что свидетельствует об их уникальности.
Еще одна общая черта практически всех известных сборников заключается в том, что авторами большей части документов являлись представители русской, колониальной администрации, а также начальники карательных отрядов. Значительно реже публиковались документы, выражающие взгляды представителей туземной части народно-военной администрации, а также судебных властей и органов дознания. В сборнике «Восстание Каркара» материалы судебных органов составляют более 75 % наименований.
Содержание представляемого здесь сборника «Восстание «Каркара» в архивных документах 1916-1918 года» существенно отличается от всех предшествующих. Прежде всего, все документы, вошедшие в данное издание, выявлены в фондах Центрального государственного архива Республики Казахстан. Ранее в сборники формировали из фондов нескольких архивов. Это обстоятельство связано с тем, что весь представленный массив документов касается событий, происходивших на сравнительно небольшой территории – в долине реки Каркара, относившейся к Нарынкольско-Чарынскому участку Джаркентского уезда Семиреченской волости. Долина эта была известна всему Семиречью и за его пределами благодаря ежегодной Каркаринской ярмарке. В 1916 году эта ярмарка проводилась в 24-й раз, но он обернулся погромом. Из 277 документов, включенных в сборник, 250 связаны с последними днями функционирования ярмарки. Так что документированные события локализованы не только в пространстве, но и во времени.
Следующая особенность заключается в том, что подавляющее большинство документов касаются действий не неопределенных масс или групп людей, а конкретных личностей, непосредственно участвовавших в описываемых событиях. В документах упомянуты имена почти двухсот реальных людей. Большая часть из них – коренные жители тех мест – казахи (которых в документах называют киргизами) родов Албан и Суван. Показания этих людей представлены в протоколах, составленных мировым судьей в рамках уголовного дела о сопротивлении местного населения набору на тыловые работы. Кроме свидетельств казахов важное место в сборнике занимает переписка между участковыми, уездными и областными начальниками, а также судейскими и прокурорскими работниками. Все документы этой части сборника относятся к периоду между 8 июля и 1 сентября 1916 года, то есть непосредственно к периоду «каркаринского восстания».
Как уже было сказано, значительная часть документов была собрана в рамках уголовного дела, ведшегося не после «начала восстания», а непосредственно перед разгромом ярмарки. 127 документов, представленных в сборнике, взяты из дела № 35 фонда И-109 «Мирового судьи 4-го участка Джаркентского уезда». Это уголовное дело было открыто 21 июля 1916 года по факту проявления частью казахов сопротивления действиям властей по набору рабочих на тыловые работы. В документах этого дела отражены не только действия «повстанцев», но и меры, предпринимаемые русскими администраторами, казаками, прокурорами, а также… провокаторами от полиции. Статус последних, разумеется, в документах не указывается, но он выявился в результате «люстрации», проведенной после Февральской революции (Приложение. стр. 362-363). Провокационная роль этих персонажей в событиях на Каркаре отражена в нескольких включенных в сборник документах (док. №№ 15, 22, 154, 208 и 217). Заведомо ложные, навязанные следствием показания двух братьев Джиенбаевых служат единственной базой для всех обвинений, выдвинутых в отношении полутора десятка почетных киргизов, которых властям необходимо было изъять из общества. Удалив из волостей и аилов наиболее авторитетных лидеров, власть ослабляла внутреннюю самоорганизацию киргизских сообществ и делала рядовых кочевников послушными воле внедренных в их среду провокаторов. Эта тактика властей хорошо просматривается в документах.
Вторая группа документов взята из дел фонда И-44 «Семиреченское областное правление». К этой группе относятся 62 документа, составляющие переписку областного правления и уездных администраторов разного уровня. Особый интерес представляют доклады и запросы вр.и.д. Джаркентского уезда подполковника Н.Н. Ступина, которые были поданы на имя губернатора М.А. Фольбаума. К этой же группе относятся и рапорты пржевальского уездного начальника полковника В.А. Иванова, который бесцеремонно и незаконно вмешивался в управление соседним уездом. Чтобы составить представление о том, чем отличались взгляды на подготовку к реквизиции у подполковника Н.Н. Ступина от подходов военного губернатора, рекомендуем ознакомиться с их перепиской в июле-августе 1916 года (док. №№ 1, 7, 10, 11, 12, 29, 47, 53, 68, 78, 87, 113, 160, 173, 174 и 180).
Особняком стоят документы о двух групповых убийствах с целью грабежа, которые совершили казаки-семиреки по отношению к казахам, возвратившимся с китайской территории зимой 1917 (док. №№ 243, 247, 248, 250, 253, 254) и весной 1917 года (док. №№ 262-264). Бессмысленная, граничащая с садизмом, жестокость этих убийств безоружных людей засвидетельствована представителями не только судебных, но и судебно-медицинских органов (док. №№ 248). К этим документам примыкают показания двух спасшихся арестантов Пржевальской тюрьмы (док. №№ 220 и 232), которые опровергают лживые до неправдоподобия показания начальника этой тюрьмы А.Н. Хромых (док. №№ 189 и 207). Примечательно, что недоверчивое отношение к последним сложилось и у прокурора Верненского окружного суда (док. № 227).
Важным преимуществом данного собрания, обусловленным упомянутой пространственно-временной локализацией, является относительная полнота представленной выборки документов. Порой это ведет к многократному дублированию одних и тех же сведений, но тем не менее такой подход следует приветствовать, так как он не оставляет сомнений в представительности комплекта документов. Развитие событий и их причинно-следственные связи можно отслеживать практически посуточно. Читатель, знакомый с общей канвой семиреченских событий лета 1916 года или любящий произведения детективного жанра, может читать сборник как хронику расследования, начатого властями Семиречья… за две недели до того, как собственно и было совершено преступление – погром на Каркаре.
Чтобы продемонстрировать предложенную форму ознакомления с содержанием сборника документов, приведем результат собственного прочтения и осмысления полутора десятка документов из сборника… Комментируя отдельные документы, мы будем специально обращать внимание на важные и ранее не известные факты, информация о которых обнаруживается в публикуемых бумагах.
Читая сборник «Восстание «Каркара»
Прежде чем начать анализ избранных документов, входящих в публикуемое издание, представим главных действующих лиц описываемых событий, которые упоминаются в документах или являются их авторами. Краткие сведения о многих из них, а также о должностном положении этих исторических персонажей к июлю 1916 года, представлены на нашем сайте в серии статей «Кадровая политика генерала Фольбаума». Поэтому здесь приведем только основные персональные данные.
В связи с этим как положительное свойство сборника «Восстания «Каркара» следует отметить то, что составители в приложении дали краткий «Персональный индекс», в котором не только перечислили наиболее часто упоминаемых в документах лиц, но и привели биографические справки о них (стр. 361-368).
Итак:
Фольбаум Михаил Александрович – генерал-лейтенант, военный губернатор и командующий войсками Семиреченской области, наказной атаман Семиреченского казачьего войска. Родился в 1866 году, в обрусевшей семье лифляндских немцев. Выпускник Николаевской академии Генерального штаба. В 1904-1905 годах командовал войсковыми частями, участвовавшими в подавлении восстания на броненосце «Потемкин» и мятежа под руководством лейтенанта П.П. Шмидта. Участник боев с немцами в ходе 1-ой мировой войны. В ходе боев получил отравление боевыми отравляющими веществами. В 1916 году обратился с всеподданнейшим прошением о смене фамилии на Соколов-Соколинский. Наиболее известный одиозный исторический персонаж событий 1916 года: «царь, бог и воинский начальник Семиречья».
Ступин Николай Николаевич – подполковник, исполняющий обязанности военного начальника Джаркентского уезда. Родился в 1866 году (50 лет), из потомственных дворян Курской губернии, выпускник Оренбургского юнкерского училища. По штатному расписанию уездному начальнику полагался помощник (заместитель), но по состоянию на 1 июля эта должность была вакантна, так что в первые недели «реквизиции инородцев на тыловые работы» подполковник Н.Н. Ступин был загружен сверх головы и за все отвечал сам. Жандармский ротмистр В.Ф. Железняков считал его «кристально честным человеком».
Валериан Алексеевич Иванов – полковник, военный начальник Пржевальского уезда, расположенного к югу от Джаркентского уезда и граничащего с ним в районе долины Каркара. Прославился небывалой коррупцией, неограниченным использованием власти и тщеславием, за что получил кличку «Валериан Великолепный». Пользовался полным доверием губернатора М.А. Фольбаума.
Александр Андреевич Подварков – надворный советник, временно исполняющий должность начальника Нарынкольско-Чарынского участка Джаркентского уезда. Родился в Ташкенте в 1875 году (41 год), выпускник историко-филологического факультета Новороссийского университета, бывший участковый пристав Токмакского участка Пишпекского уезда, переведенный в администрацию Джаркентского уезда в канун реквизиции инородцев. Его канцелярия на момент описываемых событий находилась на территории Каркаринской ярмарки.
Смирнов Николай Васильевич — мировой судья 4-го (Подгорненского) участка Джаркентского уезда. Этому судейскому чиновнику было поручено вести дело о беспорядках на Каркаринской ярмарке и сопротивлении киргизов Нарынкольско-Чарынского участка набору на тыловые работы.
Джансеркин Турлуходжа — киргиз (казах рода Албан) аула № 7 Айтовской волости Джаркентского уезда, 1864 года рождения (53-54 года), богатый скотовод, был награжден российской властью почетным халатом и золотой медалью «За заслуги» (док. № 60)
Султанбеков Абубакир — киргиз (казах) аула № 1 Меркинской волости Кольджатского участка Джаркентского уезда, 45 лет, грамотный, богатый (док. № 104)
Мамбетов Джаманке — киргиз (казах рода Албан) аула № 1 Ивановской волости Джаркентского уезда из, 1838 года рождения (78 лет), на протяжении 27 лет избирался волостным управителем, грамотный (док. № 105)
Сауруков (Шауруков) Узак – почетный киргиз (казах) аула № 1 Курмановской волости Джаркентского уезда из рода Курман, 65 лет, грамотный, был неоднократно избран волостным правителем и аульным бием, в 1898 году был под судом, решением суда был «лишен прав», после этого находился под надзором полиции (док. № 106)
Джиенбаев Бийбатыр — киргиз (казах рода Албан) Ивановской волости, 30 лет, отбыл 3-х летнее тюремное заключение за убийство, служил секретным агентом в Верненском охранном отделении, провокатор.
Джиенбаев Джумабай — киргиз (казах рода Албан) Ивановской волости, 24 лет, брат Бийбатыра Джиенбаева, грамотный, служил секретным агентом в Верненском охранном отделении, провокатор.
Албаны – род казахов Джаркентского уезда, который кочевал на левом (южном) берегу реки Или в окрестностях Каркаринской ярмарки и казачьих выселков Подгорный и Охотничий. К албанам относились киргизы (казахи) Адильбековской, Айтовской, Альджановской, Баянкольской, Будетинской, Ивановской, Кегенской, Кожмамбетовской, Конурбурговской, Курмановской, Меркинской, Сарытогайской, Турайгыровской и Чиликской волостей.
Суваны — род казахов Джаркентского уезда, который кочевал на правом (северном) берегу реки Или на территории между селениями Алтын-Эмеля и Хоргос.
Ход событий по архивным документом:
2 июля 1916 года подполковник Н.Н. Ступин получил из г. Верного телеграмму «о призыве туземцев в тыл действующей армии» (док № 87). Формулировка, приведенная в этом документе, отличается от штампов, использованных в тексте Высочайшего повеления от 25 июня. Это свидетельствует о том, что текст повеления к моменту рассылки телеграммы губернатором М.А. Фольбаумом еще не дошел до Семиреченской области. Тем не менее, в Верном поспешили объявить начало призыва.
Второй момент, который обращает на себя внимание при чтении документа № 87, заключается в том, что использованная в нем трактовка указа у любого человека вызовет устойчивое убеждение, что речь идет о призыве в войска. Ведь в телеграмме отсутствует даже слова «работа», зато звучат грозные слова «призыв» и «действующая армия». Отметим, что телеграмма губернатора М.А. Фольбаума от 2 июля, разосланная во все 5 уездов Семиречья, до настоящего времени не выявлена и точный текст ее не известен. Однако из рапорта подполковника Н.Н. Ступина ясно, что в Семиречье начали «реквизицию» не только до официального утверждения повеления Николая II, но и, не дожидаясь решений общекраевого совещания у временно исполняющего обязанности генерал-губернатора М.Р. Ерофеева. Ранее считалось, что самым «торопливым» исполнителем указа был губернатор Самаркандской области генерал-майор Н.С. Лыкошин, объявивший о начале составления списков 4 июля. Оказывается, его коллега в Верном был даже расторопнее и разослал в уездные центры приказ начать составление списков 2 июля. Это, кстати, объясняет часто упоминаемый факт, что «пишпекские манапы, отдыхавшие на Иссыгатинских водах, узнали о царском указе 2 июля» (см. документ №251 Сборника 1960 г). Это преподносилось как наличие некой «туземной разведки в недрах областной администрации». Как выясняется, объяснение гораздо проще: генерал-лейтенант М.А. Фольбаум лично по телеграфу оповестил о реквизиции все уезды.
Вр.и.д. начальника Джаркентского уезда начал действовать сразу же по получении указания из областной администрации. В тот же день он разослал предписание № 1337 всем уездным писарям, которым и было поручено составление списков (док. №№ 2-6 в данном Сборнике). И здесь вновь обнаруживается ранее неизвестный и принципиально важный момент. Почти в каждом обобщающем рапорте семиреченских чиновников о подготовке реквизиции по всему Туркестану, и уж точно в каждой крупной исторической работе по этому вопросу, говорится, что составление списков мужчин сопровождалось массовыми взятками. Призывники и их родные якобы были готовы платить любые деньги, только бы не попасть в список реквизируемых. Причем получали взятки «аульные старшины и волостные», которые, как нас уверяли русские администраторы и историки, сами же и составляли эти списки. Однако документы сборника не оставляют сомнений в том, что, по крайней мере в Джаркентском уезде, списки составляли не представители туземной администрации, а русские писари. Причем, как свидетельствует Курмановский волостной писарь Грибановский (док. № 6 в данном Сборнике), составление списков осуществлялось на основании «посемейных списков», хранившихся в уездном правлении. В рапорте на имя губернатора от 21 июля это обстоятельство подтвердил подполковник Н.Н. Ступин (док. № 29). Это свидетельство — веское опровержение кочующего по научным трудам утверждения об отсутствии в Туркестане «посемейных списков туземного населения», что, мол, и послужило причиной массовых коррупционных злоупотреблений. Массовый характер этих несправедливостей объявлялся чуть ли не главной причиной зарождения беспорядков и нападений на администраторов из числа туземцев. Как безоговорочно свидетельствует более десяти документов, никаких взяток и поборов волостные управители организовать не могли, так как составление списков не являлось их обязанностью. Со 2 по 11 июля в большинстве волостных канцелярий кипела работа – писари, руководствуюсь данными о составе семей казахов, составляли списки мужчин возрастом от 19 до 31 года. Ни одного инцидента за 10 дней не было отмечено. Напомним, что в Ходженте население возмутилось уже 4 июля, а в Семиречье было относительно спокойно до начала августа, хотя, как выясняется, власти начали баламутить народ там даже раньше, чем в коренных областях Туркестана. Чем глубже провинция, тем больше беззаконий.
Но не все так просто, о чем свидетельствует еще один документ. Начальник Нарынкольско-Чарынского участка, как бы опровергая упомянутые выше адресованные ему служебные записки трех волостных писарей (док. №№ 3-5), сообщает в рапорте от 21 июля (док. № 33), что «предписание о исполнении Высочайшего Указа о призыве инородцев империи вообще, и Семиреченской области в частности, для работ в тылу армии, в котором означен был порядок призыва, составление списков призываемых, проверки их, …» он получил лишь «7 или 8 июля». И, на всякий случай, надворный советник А.А. Подварков оговаривается «точно не помню». Это, безусловно, уже грубое вынужденное лукавство, вызванное тем, что форсированное осуществление призыва до введения в силу царского указа было самоуправством. А указ, как известно, был распубликован только 6 июля. Вот и пришлось начальнику Нарынкольско-Чарынского участка кривить душой, покрывая свое начальство.
Дальше – еще интереснее.
8 июля уездный начальник Н.Н. Ступин направил губернатору обращение с практическими вопросами по проведению реквизиции (док № 1). В письме он сослался на две телеграммы, полученные из Верного, и посетовал на противоречивость содержащихся в них указаний по осуществлению призыва. Можно не сомневаться, что эти телеграммы были циркулярные, то есть аналогичные туманные распоряжения были направлены и в другие уездные правления. И вновь надо отметить, что судить о содержании этих телеграмм мы не можем, так как ни одна из них до сих пор в архивах не обнаружена. Этот факт дает, с одной стороны, основания подозревать, что данные депеши были изъяты из делопроизводственных дел, а с другой – указывает на направление дальнейших архивных поисков.
11 июля русские писари пяти волостей как по сигналу составляют письменные доклады на имя участкового начальника А.А. Подваркова о том, что списки «составлены быть не могут» (док № 2-6). Девять дней – со 2 по 10 июля – все шло без трений. А на десятый – во всех волостях «неожиданно» возникли непреодолимые препятствия, которые все писари тут же оформили документально. Причем те писари, которые уже составили списки, информируют начальство, что все бумаги они беспрекословно отдали киргизам, которые их возвращать не собираются. Эти синхронные, единообразные и покорные действия писарей вызывают подозрение в том, что каждый из них получил указание «остановить составление списков». Примечательно, что все пять заявлений аккуратно подшиваются в дело мирового судьи, вскоре прибывшего на Каркару.
При этом начальник Джаркентского уезда остается в полном неведении о возникших на вверенной ему территории проблемах и 12 июля продолжает активно решать организационные задачи (док. № 7). В отличие от подполковника Н.Н. Ступина генерал-лейтенант М.А. Фольбаум, неделей ранее уверявший всех, что «его киргизы» все как один выполнят волю белого царя, 12-го апреля издает секретный приказ о «частичной мобилизации» «на случай беспорядков среди туземного населения» и даже вводит опознавательные знаки для мобилизуемых «военно-полицейских» (док. № 8).
В тот же день Пржевальский уездный начальник полковник В.А. Иванов начинает самым откровенным образом вмешиваться в дела «соседней епархии», до которой ему, казалось бы, не должно быть никакого дела (док. № 9). Валериан Великолепный требует от областных властей «поручить» ему производство арестов в отношении киргизов Джаркентского уезда (док. № 9). Причем делает он это «через голову» не только Нарынкольско-Чарынского участкового начальника, но и без согласия или, хотя бы, уведомления своего коллеги — подполковника Н.Н. Ступина. В телеграмме пржевальского начальника уже звучат и «бата», и «белая кобыла», и прочие колонизаторские штампы, вроде томагавков и снятых скальпов, которые после этого прочно войдут в доклады военных администраторов.
Через два дня губернатор М.А. Фольбаум известил уездного начальника Н.Н. Ступина, что на Каркару посланы казаки, которых можно использовать для арестов, но не для карательных акций. Совершенно очевидно, что арест одного киргиза — это провоцирование протестов, а карательная акция – это тот общий «холодный душ», который мигом остудит все горячие головы. Губернатор дозволяет первое, но, до поры до времени, запрещает второе. В той же телеграмме губернатор сообщил, что на Каркару выехал товарищ прокурора. Цель командирования судейского чиновника столь высокого ранга очевидна: он должен был немедленно фиксировать и документировать все «противозаконные действия» киргизов. Как известно, еще один товарищ прокурора в первых числах августа «совершенно случайно» оказался в Нарыне, а третий – в Токмаке. Мы не будем гадать, какие срочные дела заставили ответственных чиновников Верненского областного суда, трех жителей Верного, одновременно отправиться в глубокую провинцию, чтобы стать свидетелями (или модераторами?) беспорядков в трех горячих точках «киргизского восстания». Мы лишь обращаем внимание, что согласно документу № 10 это произошло еще в середине июля. Прошло несколько дней и Джаркентский уездный начальник получил от генерала М.А. Фольбаума телеграмму о направлении в его ведение казачьих отрядов для суровой расправы с мятежниками «по линии Джаркент-Пржевальск» (док. № 11). Беспокойство передалось подполковнику Н.Н. Ступину, и он предложил вооружить крестьян-переселенцев (док. № 12), но, как показали все дальнейшие события, одобрения этой инициативы из Верного не последовало.
Между тем два администратора-единомышленника – генерал М.А. Фольбаум и полковник В.А. Иванов – согласовывали детали ареста Узака Саурукова (по некоторым документам Шаурукова), провокационный характер которого они вполне осознавали (док. № 14). Протесты, зреющие в одной отдельно взятой волости Джаркентского уезда, было решено перенести на территорию Пржевальского уезда, где в это время царило полное спокойствие. Для этого двух авторитетных казахов, известных своими протестными настроениями, решили внедрить в киргизскую среду. Как бросают закваску в свежее молоко, чтобы добиться «брожения», так и здесь – Узака Саурукова, Джаманке Мамбетов и их товарищей привезли в Пржевальскую тюрьму, чтобы вызвать «брожение» местных жителей.
19 июля начальник Нарынкольско-Чарынского участка А.А. Подварков, молчавший больше недели, предоставил датированные 11 июля рапорты четырех писарей, мировому судье 4-го участка Джаркентского уезда Николаю Васильевичу Смирнову, который в дальнейшем и стал главным расследователем «восстания на Каркаринской ярмарке». В сопроводительном письме надворный советник А.А. Подварков сообщил об эксцессе на Каркаринской ярмарке с участием тысячи человек, якобы имевшем место 11 июля у канцелярии участкового начальника. При этом не вполне ясно, как могло произойти в течение одних суток и якобы спонтанное протестное выступление киргизов и дружное составление писарями рапортов о «невозможности составления списков».
Документ № 15 открывает собственно следственные действия мирового судьи Н.В. Смирнова. В протоколе допроса писаря Курмановской волости П.М. Грибановского подробно и внятно описаны события, произошедшие 11 июля у канцелярий начальника Нарынколько-Чарынского участка и писаря Курмановской волости Джаркентского уезда. Кроме того, писарь этой волости пересказывает сплетни, которые его коллеге – писарю Адильбековской волости И.М. Вишнякову — поведал заехавший к последнему в гости киргиз Джумабай Джиенбаев. Рассказ этот – первое свидетельство о тайном собрании у Саурукова, состоявшемся 8 июля. Именно там были и бата и белая кобылица, а также угощение гостей пятью баранами. В этом совещании якобы участвовали «киргизы Нарынкольского и Кольджатского участков и приезжие делегаты из Верненской и Пржевальских уездов». Напомним, что судье Смирнову об этом доложил писарь П.М. Грибановский, который услышал это от писаря И.М. Вишнякова, которому 11 июля все это донес киргиз Дж. Джиенбаев. Примечательно, что в протоколе со слов П.М. Грибановского отмечено, что последнему не было известно «был ли Джиенбаев свидетелем, сказанного им, или он скрыл об этом».
Следующие протоколы (док. №№ 15-19) в других словах, но вполне подтверждают описание событий 11 июля у канцелярии А.А. Подваркова, представленное в описании П.М. Грибановского. В частности, в этих показаниях имеются вполне правдоподобные детали. Например, сообщение, что настоящие вожди киргизов — манапы во время разговора с А.А. Подварковым не смешивались с протестующей толпой и к начальству не ходили, а стояли в стороне (док. № 16). Что касается совещания у У. Саурукова, то из приведенных показаний следует, что и пограничному стражнику А. Десятову, и писарям Г.Г. Комарову, И.А. Паршукову, И.Т. Головатенко об этом рассказывал исключительно все тот же П.И. Грибановский, которому эту сплетню принес провокатор Джумабай Джиенбаев. Писари Е.Т. Матвиенко (док. № 20) и Е.И. Краев (док. № 21) ни о какой «бата» ничего не знали, а спокойно составляли списки, которые у них никто не отнимал и не требовал. Кстати, о «бата». Появившаяся в первых россказнях Джиенбаева «белая кобыла» позже исчезла и была заменена клятвой на Коране…
Документ № 22 — это протокол допроса того самого Джумабая Джиенбаева, на слова которого ссылался писарь П.М. Грибановский. Показания неграмотного 24-летнего киргиза иначе как «путанными» назвать нельзя. Для начала он заявляет, что 11-го июля для каких-то надобностей посещал мирового судью 2-го участка Джаркентского уезда, находившегося на Каркаринской ярмарке. А после визита к судье сразу уехал в русское селение Мещанское, где находился следующие двое суток. Далее в рассказе Дж. Джиенбаева появляется «сильно скачущий» персонаж по имени Иманбай Кенчибеков, старшина 1-го аула Ивановской волости. Встреча двух киргизов произошла то ли 11-го, то ли 13-го числа, однако Иманбай скакал неизвестно куда, так как Джаманке [Мамбетов] послал его «собирать народ всех волостей Нарынкольского и Кольджатского участков, а также делегатов от киргиз Пржевальского, Верненского, Копальского уездов». Старшина, которому к вечеру того же дня нужно было собрать людей из трех уездов, все-таки успел поведать Дж. Джиенбаеву о том, «…что 10-го вечером состоялось совещание у киргиз Курмановской волости Узака Саурукова, причем было выяснено решение, закрепленное клятвой перед кораном (батой), о том, чтобы не давать людей в солдаты». Напомним, что согласно П.М. Грибановскому совещание и бата у «лишенного по суду прав» (док. № 201) Узака Саурукова состоялись 8-го июля, причем сообщил это Джумабай, зашедший к писарям как раз вечером 11-го июля. Далее согласно показаниям Дж.Джиенбаева, он оказался в числе приглашенных на то самое совещание, которое созывал у себя ауле Джаманке Мамбетов. Там он видел представителей киргизских волостей Пржевальского и Копальского уездов, которые не согласились на предложение уйти в Китай, а настаивали на вооруженном сопротивлении. То есть гости — кара-киргизы сразу изображаются более радикально настроенными, чем хозяева — казахи. Имена этих воинственных представителей из других уездов Джумабай не запомнил. Зато своих – джаркентских — киргиз, участвовавших в «совещаниях» поименно назвал более трех десятков. Чего не было в его рассказе, так это «белой кобылы» и визита к русским писарям с рассказом о зловещих сговорах коварных туземцев. В подтверждение реализации воинственных планов, выработанных у Узака Саурукова и Джаманке Мамбетова, словоохотливый Джумабай, ранее «служивший у русских и знающий по-русски», рассказал об увиденных им литовках (косах), превращенных в пики и огромном количестве ружей, имеющихся в аулах.
В целом, характеризуя этот рассказ Джумабая Джиенбаева, можно уверенно говорить, что перед нами – сырой вариант «легенды», на скорую руку составленной людьми, заранее, как писал Г.И. Бройдо, решившими, что «киргизы восстанут». Напомним, что один из командиров казачьих карательных отрядов – сотник И.В. Бакуревич проговорился на казачьем съезде в 1917 году, что он «знал о восстании за 18 дней». Официальной датой начало восстания в Пишпекском уезде принято считать 8 августа, а протокол Дж. Джиенбаева составлен 21 июля. Все сходится…
Следующий документ (док № 23) – протокол допроса М.И. Гудзловенко, писаря Ивановской волости, той самой к которой был приписан Дж. Джиенбаев. Волостной писарь рассказал, как у него 11 июля были отобраны уже составленные списки киргизов, подлежащих реквизиции на окопные работы, и о том, что о двух собраниях, якобы состоявшихся до и после событий 11 июля, он слышал все от того же Дж. Джиенбаева.
21-го июля мировой судья Смирнов продолжил допросы писарей киргизских волостей (док. №№ 24 и 25). Первый из них – С.Н. Доставалов, не добавил ничего нового, сообщив только, что он, как и трое его коллег, безропотно отдал уже составленные списки, которые были разорваны у него на глазах. Вторым допрошенным был И.М. Вишняков, писарь Адильбековской волости, на которого ссылался П.М. Грибановский. В отличие от многих прочих, он заявил, что «выдать списки никто не просил меня, и никто их не уничтожал». То же заявили писари Турайгырской и Меркинской волостей И.И. Тулинов (док. № 27) и А.Ф. Неверов (док. № 28) соответственно.
Что касается совещаний, то со слов И.М. Вишнякова в протоколе записано следующее «Находившийся вблизи толпы у канцелярии участкового начальника киргиз Ивановской волости Джумабай Джиенбаев, приехавший по вызову мирового судьи, говорил мне тогда вечером, когда приезжий русский остановился у меня и потом спустя несколько дней, что у Узака Саурукова и Джаманке Мамбетова состоялось совещание с участием делегатов из других уездов…» Кто был этот «приезжий русский», присутствовавший при докладе секретного агента Джиенбаева писарь не раскрыл, а мировой судья – не поинтересовался.
Из всех этих показаний следует, что Дж. Джиенбаев лгал, как минимум в том, что его не было на Каркаре 11 июля во время драматических переговоров волостных управителей и участкового начальника А.А. Подваркова. Это – не так уж и существенно по сравнению с упомянутым в показаниях «приезжего русского», который стал свидетелем рассказов Джумабая. Дополнительно отметим, что в описании событий от писаря И.М. Вишнякова нет места для встречи Дж. Джиенбаева со старшиной 1-го аула Ивановской волости Иманбаем Кенчибековым. То есть и в этом вопросе правдивость показаний Джумабая вызывает обоснованные сомнения.
Следующий допрошенный писарь – Г.С. Тилев (док. № 26) показал, что он лично слышал, как в доме у П. Грибановского «незнакомый киргиз» рассказывал о совещаниях у Саурукова и Мамбетова. Почему писарь волости скрыл, что он получил важную информацию от киргиза, а не от своего коллеги Вишнякова, догадаться не сложно: в таком изложении проще сослаться на «искажение при передаче».
Пока на Каркаре шло это расследование о «тайных совещаниях» и об отобранных и сохраненных списках, Джаркентский уездный начальник Н.Н. Ступин, сверив имеющиеся у него списки туземцев всех имеющихся в уезде волостей, доложил в Верный, что даже если призвать всех до единого мужчин, подпадающих под указанные в разнарядке возрасты, исполнить приказ о призыве физически невозможно (док. № 29). Приведя точные данные, подполковник Н.Н. Ступин доложил
«… Из приведенных выше числовых данных, Ваше Превосходительство можете усмотреть, что следуемое число рабочих в возрасте от 19 до 31 года включительно, поставлено быть не может…»
Далее джаркентский уездный начальник тем же письмом от 21 июля напомнил, что все его вопросы и замечания по поводу намеченной реквизиции остаются без ответа со стороны областного начальства. Объяснение всем этим несуразностям может быть только одно. Военному губернатору Семиреченской области М.А. Фольбауму категорически не были нужны джаркентские киргизы в качестве рабочих для фронта. Ему было нужно «киргизское восстание» или, как минимум, «всеобщее бегство туземцев в Китай». Поэтому все хлопоты честного и исполнительного подполковника Н.Н. Ступина только раздражали верненских начальников. То ли дело Валериан Великолепный – этот сразу все понял и вел дело так, как от него требовалось.
21 июля генерал М.А. Фольбаум радостно известил всех своих подчиненных о том, что Туркестанский край был объявлен на военном положении (док. № 30). Это известие следует назвать ложью, а изданный генералом М.А. Фольбаумом приказ о введении военного положения на всей территории Семиреченской области – самоуправством и превышением власти. Николай II и в самом деле подписал соответствующий указ 17 июля, но военный министр Д.С. Шуваев не стал спешить с направлением бумаги в Министерство юстиции, а далее – в Сенат. Законные процедуры по введению в силу царского указа были завершены только через десять суток. Тем не менее, кто-то (нам хорошо известно – кто) известил и вр.и.д. Туркестанского генерал-губернатора М.Р. Ерофеева и губернатора М.А. Фольбаума о факте подписания царского указа. И семиреченские ставленники авторов «дьявольского плана» рьяно ухватились за фиктивное право вешать «бунтовщиков» по приговорам военного суда.
Сомневающимся в том, что истинное, то есть законное, военное положение в Туркестане было введено не 17-го и не 21-го, а не ранее 27-го июля 1916 г., отсылаем к официальному органу Правительствующего Сената, в котором опубликован текст царского указа и указана дата его распубликования, а значит – и введения в действие. Отметим, что подобное было проделано и с самим «царским указом от 25 июня», который по закону вступил в действие и приобрел законную силу только после 6 июля. Последнее нарушение закона заметил А.Ф. Керенский и говорил о нем в своем выступлении в Государственной думе. А вот повтор того же должностного преступления, осуществленный теми же лицами через две недели, — будущий глава Временного Правительства пропустил.
Документ № 32 тоже примечательный. Во-первых, этим документом, ссылаясь на А.А. Подваркова, пржевальский уездный начальник направил в Областное правление россказни Дж. Джиенбаева. В первоисточнике этих сведений сомнений нет, так как никто другой не говорил о 500 (прописью – пятистах) ружьях, якобы имеющихся у киргизов Ивановской волости, никто больше не врал об участии в совещаниях и «бата» киргизов трех уездов. Но самое примечательное, что все эти заведомо ложные сведения, шитые белыми нитками, на имя губернатора М.А. Фольбаума направил не подполковник Н.Н. Ступин, в ведении которого находился Нарынкольско-Чарынский и Кольджатский участки Джаркентского уезда, а полковник В.А. Иванов, который по долгу службы был обязан интересоваться тем, что происходит во вверенном ему Пржевальском уезде, а не у соседей. Но таковы были «правила игры». Вся эта несуразица была так грубо слеплена потому, что с 20 июля «семиреченские реквизиторы» оказались в цейтноте. В этот день стало известно, что в «к ним едет ревизор», а конкретно – генерал-адъютант А.Н. Куропаткин, назначенный Главным начальником Туркестанского края. И организаторы «инсценирования призыва» прекрасно понимали: если «восстание киргизов» не начнется до полного вступления в должность нового ярым-падиша, то оно не начнется никогда. Отсюда все эти нарушения, грубые подделки, авантюры… и, как следствие, десятки тысяч убитых, море крови и разорение двух уездов.
Закончим введение в анализ содержания сборника «Восстания «Каркара» разбором содержания постановления (док. № 59), которое мировой судья Смирнов составил 26 июля 1916 года. По сути, этот документ представляет собой обвинительный акт, в который судья свел все показания писарей и двух агентов охранки, проигнорировав сведения, полученные в ходе допросов нескольких десятков киргизов.
Начать следует с того, что в этом документе заявлено, что участковый начальник А.А. Подварков получил указание от уездного начальника начать подготовку к призыву только 7 июля. Это, безусловно, ложь, целью которой является желание скрыть от надзорных органов превышение власти со стороны областной и, как следствие, уездной администрации. Расследуя правонарушения киргизов, мировой судья попутно покрывает и «замыливает» противоправные действия колониальных администраторов.
Далее мировой судья Смирнов пишет, что указание участкового начальника на составление списков получили волостные управители, аульные старшины и пятидесятники только семи волостей «Айтовской, Баянкольской, Курмановской, Альджановской, Ивановской, Кегенской и Адильбековской», в то время как к Нарынкольско-Чарынскому участку относились 14 кочевых сообществ. Причина такой избирательности не объясняется.
Кроме того, в постановлении вообще не упомянуты волостные писари, хотя именно они были исполнителями указания о составлении списков. В том же документе мировой судья в деталях описал то, что ему наговорили два брата, два секретных агента Охранки — 30 летний Бийбатыр и 24-летний Джумабай Джиенбаевы. Эти надуманные обвинения касались «совещаний у Узака Саурукова и Джаманке Мамбетова», на которых киргизы якобы обсуждали отношения к призыву. Следователь утверждает, что по итогам этого обсуждения киргизы решили не исполнять царскую волю.
Как видно из многочисленных показаний, составленных мировым судьей Смирновым и имеющихся в деле, ни один свидетель, кроме двух названных братьев-провокаторов, ни слова не говорил о совещании у Узака Шаурукова, имевшего место то ли 8-го, то ли 10-го июля. Все поименованные в обвинении киргизы не только категорически отрицали свое участие в них и приводили алиби, но и заявляли, что ничего не слышали о каких-либо совещаниях. То же говорил и сам «организатор совещаний» Узак Сауруков. Об этом в постановлении нет ни слова.
Вместо этого мировой судья сразу после изложения обвинений киргизов в предварительном сговоре сформулировал обвинения туземцев в протестах во время встречи с участковым начальником А.А. Подварковым и уничтожении списков призывников. Свидетельства об этих инцидентах имеются в показаниях нескольких волостных писарей (док. №№ 3-6). Благодаря такому искусственному объединению двух эпизодов мировой судья Смирнов счел возможным записать в постановлении, что «выше изложенные обстоятельства были удостоверены допрошенными на предварительном следствии в качестве свидетелей Подварковым, Гудзеловенко, Головатенко, Грибановским, Вишняковым, Комаровым, Достоваловым, Джумабай — Бийбатыром Джиенбаевым и др.»
Повторим, все русские свидетели говорили исключительно о событиях 11 июля, и лишь двое братьев Джиенбаевых – о совещаниях почетных киргизов, якобы предшествовавших этим протестам на встрече с участковым начальником. Но поскольку в судейском постановлении «выше» были изложены оба правонарушения (одно фиктивное, а второе – реальное), создавалась видимость, что шесть волостных писарей и начальник участка удостоверили и факт совещания киргизов у Узака Саурукова. Документы сохранили для истории все эти грубые подлоги и мелкие подлости с далеко идущими последствиями…
И тут надо сделать еще одно важное замечание. Описанные нами, а также отраженные в других документах, судейско-полицейские махинации на Каркаринской ярмарке с 11 июля и до разгрома этого торжища творились в присутствии и согласия «товарища прокурора» (док. № 191), который 11 июля из каких-то соображений настаивал на том, чтобы киргизам «не препятствовали кричать и напирать». За какой надобностью этот прокурор был командирован из уютного кабинета в Верненском окружном суде на далекую и неблагоустроенную Каркаринскую ярмарку, в документах не сообщается. Фамилия этого представителя органа власти, призванного следить за соблюдением законности, тоже не названа ни в одном документе… Не исключено, что именно он и был тем «приехавшим русским», в присутствии которого «жандар» Джиенбаев излагал писарю Ивановской волости свои клеветнические измышления.
…
На этом мы обрываем анализ документов сборника документов «Восстание «Каркара» и предлагаем нашим читателям продолжить их изучение самостоятельно.
Будем рады, если результатами ваших, уважаемые читатели, размышлений вы будете делиться в комментариях на этом сайте.
ЧИТАТЬ ИЛИ СКАЧАТЬ СБОРНИК «КАРКАРА»
Тем, кто желает быть в курсе новых публикаций:
Подписка на телеграм-канал ФОНДА САНЖАРБЕКА ДАНИЯРОВА:
СДКФ — телеграм канал на русском языке
