Продолжаем знакомить с творчеством кыргызских художников, представленным в коллекции национального музея, глазами искусствоведа ГАМАЛА БОКОНБАЕВА. Это первый раздел из двух, посвященных творчеству Амана Асранкулова.
Асранкулов Аман (1939-1998) — живописец. Родился в городе Фрунзе. В 1964 году окончил Фрунзенское художественное училище и в 1969 году — факультет живописи Московского художественного института им. В.И.Сурикова. Народный художник Кыргызской Республики. С 1971 года — член Союза художников СССР. В г. Ош художнику установлен памятник
Одиночество. Холст, масло, 62х70, 1994
Вот что пишет о последнем периоде творчества художника известный искусствовед Ольга Попова: «Очевидно, крах советской эпохи и личные невзгоды, связанные с проблемами здоровья, заставили Асранкулова по-новому взглянуть на недавнее прошлое и на место человека в мире вообще, во все времена. Коллективизм советской эпохи рухнул, оставив человека наедине с самим собой, такими понятиями, как бессмертный народ и смертный человек, бессмертное искусство и личное творчество… Все это требовало мужества для его осмысления, а может быть и переоценки прежних жестких требований ко времени, к людям, к себе.
Судя по его картинам последних лет, Аман Асранкулов отмел всякий критицизм, оставив для творчества только самое чистое и высокое, чем всегда жила душа. Он уже не нуждался в поисках натуры. Он выразил свое мироощущение чистыми образами, сочиненными, как стихи. Ни одного лишнего слова (движения кисти), только самое необходимое, предельно ясно выражающее его любовь и печаль».
В айване, в открытом пространстве дома, обращенном внутрь двора, живет старуха в черном платье и в белом платке. Видит окно и дверь, ту же постель. Живет и ждет без надежды, без детей, без внуков. Никого нет, разъехались, ушли…. Ойкумена сжалась до размеров небольшого прямоугольника. Область за пределами прямоугольника – чуждая, враждебная, недобрая. Ядовито-желто-зеленая. Зияет пустотой круг очага, глиняного тандыра. Очаг давно потух, но тепло еще осталась, как цвет сиреневого уюта. Перекликаются: круг – квадрат. Внешние силы разорвали единство: айван* – очаг. И теперь они разделены и уходят в вечность застывших гармоний. Не радует глаз голубое небо, зеленое дерево. Не спасает от злого одиночества обманчиво-эстетский колорит.
**Айван — в исламской архитектуре обозначает сводчатое помещение, с трёх сторон обнесённое стеной и открытое с четвёртой стороны
Чий. Холст, масло, 80,7х64,3, 1994
Мама и дочка, осторожно двигаясь справа налево, сворачивают настенный ковер. Скатывают по стене. Мама в цветастом платке, в платье из красной охры; дочка в красном и у нее косички. Мама работает стоя, дочка присела рядом. Помогает, поддерживает. Сворачивают декорацию! За которой глухая стена… или глубокое небо? … Желтеет обратная сторона уже свернутой части. Диагональный супрематический прямоугольник разделяет композицию на две части. На то, что было, и на то, что будет. Сворачивается красота! Она смотрится, как бутафорская декорация. Уходит красота! Ненужная. Дух ушел – осталась, мало кому понятная, композиция. Что дальше? Пространство возможностей? Или удручающая пустота? Все смотрят на художника, а предложить ему нечего…. Но странно! Его картина оптимистична! Цвета яркие и чистые, линии бодрые и сильные. Он любуется гармонией желтого и фиолетового, зеленого кобальта и киновари, охры красной и краплака*. Прозрачности и плотности. Значит есть вера в то, что все будет хорошо! И на место старого придет новое, такое же достойное. Это звучит, как завещание! Не отчаивайтесь, есть время разворачивать красоту и есть время сворачивать и между этими событиями есть жизнь…. И творчество! И не надо бояться остаться одному, «без защиты против действия внезапных и враждебных сил нашего прекрасного и яростного мира»**
*краплак —яркая красная краска (соединение ализарина, и пурпурина с основными солями алюминия)
**Цитата из книги Андрея Платонова “В прекрасном и яростном мире”
Натюрморт с тыквой. Холст, масло, 47,5х35,5, 1994
Этот натюрморт и «Натюрморт с розовой драпировкой» нужно смотреть вместе, как диптих*. Обе картины сделаны в один год, как вариации на одну и ту же тему. Композиция повторяется: по вертикали на задрапированной подставке стоит кувшин из тыквы, на кувшине тарелка с фруктами. Основные предметы остаются, к ним добавилось полотенце. Все повторяется, но это совершенно другая работа, это совсем другое настроение. Остается вертикаль – гармония динамики, балансирующая квинтэссенция Юга! «Натюрморт с розовой драпировкой» – летний, а этот – осенний. Осень – это приглушенный желто-коричневый колорит, а плоды большие – итоговые! Какой был сделан раньше? Неизвестно. Летний натюрморт – это девочка, а осенью – замужняя женщина. На девочке игривая шляпка. А на женщине – потяжелевшая ноша, она прикрылась платком… Наверное, художник в эпоху перемен, в нерешительности продолжал вариации найденной темы. И ждал, когда оживет Галатея*** и позовет в абстрактные дали, идеальные берега. Хотел идти вровень с веком! Так и не решился. И правильно сделал. Дальше живопись Кыргызстана ждали только постмодернистские компиляции**, самоповторы и редкие удачи. Мы назовем их продолжением Южной Школы Советского Мажорного Модернизма!
*Диптих — как художественный термин, диптих – это произведение искусства, состоящее из двух частей или панелей, которые вместе создают единое произведение искусства (триптих – из трех частей, полиптих – из многих).
**Компиляция — книга или статья, сочинение, составленные на основании других произведений, а не самостоятельного исследования первоисточников.
***Галатея — женское имя. В древнегреческой мифологии его носили:
Галатея — нереида, дочь Нерея и Дориды, отвергнувшая Полифема; олицетворение спокойного моря.
Галатея — прекрасная статуя, созданная скульптором Пигмалионом и оживлённая по его мольбам богиней Афродитой. Этот образ оживленной статуи полюбился драматургам, поэтам и художникам.
Натюрморт с розовой драпировкой. Холст, масло, 48х34, 1994
Пепельно-розовая драпировка нарисована в обратной перспективе. На ней стоит кувшин из оранжевой тыквы. Сосуд напоминает женщину, которая несет на голове ношу. А зелено-голубая тарелка смотрит на нас единственным глазом. И темно-малиновый зрачок притягивает все наше внимание. Только линии и цвет, и образ предметов зафиксирован в нашем сознании навсегда. Золотые узоры драпировки подсказывают, что автор искал в предметах – узор, абстракцию! Пластика подсмотрена в реальности, но гений сочинил им характеры. У мастера «узоры» фона тоже работают: светлая сторона активно формирует фактуру стены, а теневая западает и организует глубину пространства…. Это все живописная поверхность! А в глубине? В контексте? В контексте: мы теперь Кыргызская Республика, у нас первый президент и уже своя валюта! Началась эпоха перемен. Перемен чего? Внешнего вида? А можно ли измениться внутри? Можно ли перейти к чистой абстракции? Это было бы логично! От реальности-то ничего не осталось! Кувшин не похож на тыкву, да и тыква непохожа на себя? И тарелка – тоже не тарелка. О подставке вообще молчу. Еще немного и станет не нужна эта сомнительная связь с реальностью. Но что-то мешает. Традиции? Советские? Южные? Мешает явление! С точки зрения Запада, оно не завершено и вторично. А мы думаем, что оно состоялось! Стало уникальным в борьбе с надуманной идеологией и упертым начальством. Мы назовем это Южной Школой Советского Мажорного Модернизма!
Молитва. Холст, масло, 120,7х114,3, 1991
Вот что пишет об этапах творчества художника известный искусствовед Кыргызстана Ольга Попова: «Эволюцию его (Асранкулова Амана) тематических и формирующих поисков можно разделить на два резко отличающихся этапа: советский период, когда его интересовали социальные проблемы…; и период 90-х годов, когда он проявил себя как философски мыслящий художник…».
Сегодня мы можем уточнить: раньше художника интересовали социальные и философские проблемы, понимаемые им по-советски, а после крушения СССР он напрямую обратился к темам религиозным. К темам новым, неизведанным. Двое в юрте преклонили колена на молитвенных ковриках. Простые люди: старик во всем сером и старуха в черном платье и в белом платке, накинутом на голову. Одни. Остались одни в результате трагедии? Нет деталей-намеков. Странно: нет ни одной детали советского быта. Как будто не было этих 70-ти лет! Но вот неувязочка: в исламе мужчины и женщины не молятся в одном ряду. Мусульмане Советской Киргизии этого не знали? Или не считали важным? Главным было сохранить веру…. Юрта – молитвенный дом, свет изливается, как божья благодать, через түндүк (верхнее отверстие юрты). Четко читается вертикаль – свет, фигуры, коврики. Горизонталь формируется ограждением. Вертикаль поддерживает пирамида из огромного зеленого сундука и стопки одеял. Вертикаль и горизонталь образуют крест! Не надо искать здесь символов! Но художник не может не искать символов! Художник видит, как хорошо служит для молитвы юрта. Верхнее освещение! Нет окон и создается настроение отрешенности от внешнего мира. Стен нет, мы видим сферу! Вселенную! Теңири! Не мистика ли это? И допустимо ли это? Это новые ощущения, а религиозные они, или мистические – это еще нужно понять. А пока: у живописца и философа на все времена, как было, так и осталось! Главная нравственная опора – это вселенная над головой и вера в душе!
Бумажные цветы. Холст, масло, 99,5х85,5, 1991
Голубой квадрат на стене – это свежая штукатурка? Или это окно «ослепло»? Оно стало не нужным и его заложили. Оно стало опасным: его глазами можно увидеть всю подлость наших времен. Лучше не видеть, лучше грезить наяву, ослепнуть, заснуть. Как писал Микеланджело Буонарроти «… в этот век преступный и постыдный / Не жить, не чувствовать – удел завидный… / Отрадно спать, отрадней камнем быть». И девушка тоже спит (заложила, запечатала себе глаза), заболела болезнями своей эпохи, и с любовью несет красоту искусственную, придуманную, и, как слепая, не замечает красоту натуральную (несколько незаметных, пожухлых листочков внизу). Такое поведение привлекает внимание автора своей неестественностью: он не понимает мира, где даже цветы – бумажные. Но это не повод для нудной морали: это обстоятельство вдохновляет художника на поиски гармонии! Гармонии современной – механических движений и искусственных цветов; где акцент – теплые листочки на коричневой земле, а доминируют холодные оттенки, идущие от равнодушной бумаги. Поиски удачные! А как быть с социальным искусством? Нам нужен активизм – а не эстетизм! … Но как бережно обращается девушка с бумажными цветами – как с живыми…
Натюрморт с бумажной вазой. Холст, масло, 60,7х49,5, 1990
В бумажной вазе стоят полевые цветы, засохшие пижма и тысячелистник. Скорее всего, под вазу приспособили жестяную банку, оклеили бумагой, разрисованной от руки. Или использовали, ставший ненужным, рисунок. Видна часть надписи, наверное, это слово «Поздравляем», и красный тюльпан. Другая ваза вырезана из желтой тыквы. Рядом бордовый плод – гранат. Расположились все трое на мятой зеленой драпировке, сместились в правый угол. Освещен натюрморт ярким солнечным светом и темный интерьер комнаты справа тоже становится частью композиции…. На закате эпохи художник обращается к работе с натуры и ищет новое. Образы странные. Бумажная ваза – символ времени! Прорывается присущая мастеру театральность: солнечный свет становится светом софитов; драпировка превращается в бархатный театральный занавес. В глубине сцены царит зловещая пустота, а на подмостках переговариваются персонажи. Желтый торгаш, обладатель емкости, принес воды на празднование. Маленький бордовый рыцарь готов рискнуть своими вкусными зернами. А равнодушная жестяная бумага удерживает на недосягаемой высоте бушующую толпу жаждущих. Жаждущие, растормошенные, заглядывают сверху в горлышко сосуда и просят, чтобы их побыстрее напоили.
Портрет в интерьере. Холст, масло, 117х100, 1982-1987
Белоголовый, белобородый старик в черном чапане, подвязанном белым платком, вооружившись очками, стоя просматривает газету. Рядом сидит на полу старуха, вяжет красный свитер… Старики грустно склонили головы в одну сторону. За их спинами на настенном ковре, туш-кийиз, висит в овальной рамке портрет молодого человека в солдатской пилотке. Получился портрет семьи в интерьере. Старики-родители и фотография сына. Потрет сына, погибшего в Афганистане? А где черная рамка? Возможно, он служит в Афганистане! Тогда понятно: почему старик-отец так внимательно просматривает газету, ищет военные новости. Понятно, кому вяжет красный свитер старуха-мать. Примитивистский рисунок, несколько карикатурный, темный тревожный колорит. Не скрывается убогость окружения. Портреты на голубом квадрате в черной окантовке национальных узоров. На полу ковры, одеяла. И все. Портрет времен бессмысленной афганской войны! Старики научились скрывать затаенную боль, привыкли отвлекаться от тяжелых мыслей ежедневными заботами, традициями, ритуалами. И сквозь налет иронии, через равнодушную форму, прорывается острая жалость.
Портрет М. Рыскулова. Холст, масло, 114,8х97,3, 1986
Муратбек Рыскулов (1909-1974) – советский, кыргызский актёр театра и кино. Народный артист СССР (1958). Родился в семье бедного крестьянина. Окончил в 1937 году студию при Кыргызском музыкально-драматическом театре (ныне театр оперы и балета). С 1941 года актёр Кыргызского драматического театра. Гениально сыграл роль Бакая в фильме режиссера Төлөмүша Океева «Пастбище Бакая». На том же уровне сыграл роль Жантая в фильме режиссера Мелиса Убукеева «Ак-Мөөр». Депутат Верховного Совета Кыргызской ССР 5-8-го созывов…. Портрет создан по памяти и по воображению. На переднем плане артист, сзади открывается театральный занавес, а там – Кыргызстан! Река, долина, горы, снежные вершины. По содержанию все правильно, глубокомысленно, пафосно! Но как-то все это написано! Артист не молод, серьезный, сутулится, устал, не романтичный, приземленный. Не элегантного вида черный костюм, галстук, белая рубашка. Художник не льстит своему персонажу. Не льстит и пейзажу. Серое небо, темные горы, грязно-серый колорит. В углу свернуты нарисованные задники, ставшие ненужными. Идея преодоления условности? О чем эта примитивистская форма? Может это о том, что имела в виду Анна Ахматова, когда писала: «Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда, / Как желтый одуванчик у забора, / Как лопухи и лебеда» … Возможно, мрачноватым колоритом художник хотел показать нам вечное недовольство гения собой и своим творчеством. Или то, что великие актеры – такие же простые люди – не небожители*. Полноте! Мещанина не проведешь! Он же видит – художник издевается. И сегодня такое обвинение прозвучит уместно. А в 1980-е мещане помалкивали. Понимали – не их ума это дело. Оказывается, оторвавшись от «народа» (мещан), искусство становится подлинно народным? … Появление такого портрета в нынешние времена невозможно. Эстетика подсознательного, таинственного, недосказанного входит в открытый конфликт с официальной эстетикой ясного, понятного, самодовольного!
*мифол. в ряде религий — обитатель неба, божество. В переносном ироническом смысле — представитель высших слоёв общества, элиты
В Монголии. Холст, масло, 70х98, 1986
Это впечатление от увиденного в творческой командировке. Автор не работал с натуры – фиксировал свои наблюдения в живописной пластике. Фиолетовая палатка – это, скорее всего, МАЙХАН, кочевое жилище монголов. Конструкция очень простая: посередине шест и от него в разные стороны растяжки из плотной ткани. Получается равносторонний треугольник. По центру вход – полог откинут с двух сторон. Внутри облокотилась о шест девушка в национальной одежде. Справа стоит ведро с кумысом, кобыльим молоком. Треугольник доминирует, позади него горизонтали – голубое небо, желтая степь, горы вытянулись в узкую цепочку коричневых треугольников. Картина о незнакомой и такой знакомой жизни. Кумыс есть, а где чанач? Емкость для хранения и взбивания кумыса? Другой жизни не понимаешь, или думаешь, что не понимаешь, боишься ошибиться. И можешь говорить только о композиции…. Симметрия – идеальная структура мироздания. А человек сделал из этой структуры композиционный прием. Пафосную, имперскую идею единого центра. И человек в треугольнике – основа всего сущего, стоит на земле и устремляется к небу… Формальный анализ модернистской композиции не годится для трактовки живописи. Всегда кажется, что есть нечто глубже, чем видимость…. Стоит посередине ясного и светлого мира девушка в треугольнике. В коричневом треугольнике другой мир: человеческое жилище со своим нехитрым скарбом. И девушка ждет того, кто разделит с ней эту темную, пугающую, неведомую вселенную.
Вид на Сулайман-гору ночью. Холст, масло, 90х70, 1986
Картина состоит из двух миров. Внизу маленький дворик, а вверху – космос! Разграничивает миры четкая линия. Она образована: крышей домика, верхом навеса, стеной дувала. Двор освещен холодным светом луны и теплым светом из окошка. Оранжевый будто изливается на землю, охватывает и коня, и человека. Сверху дерево и странные тени на огромном, похожем на океан, пространстве. Вдали узнается маленький силуэт священной горы. Вверху – темно-синее ночное небо, полная луна и волнистые облака…. Два мира: маленький и большой, ближний и дальний, преходящий и вечный. Имманентная тема любого пейзажа. Верхний мир – фантастический, загадочный, таинственный… и опасный. Нижний прячется от него за забором, занятый своими маленькими заботами, не поднимает головы и не видит грандиозного великолепия сверху. А к какому миру отнести дерево? Оно посередине? Кажется, что холст «задавлен» толстым слоем краски. Но автору не нужны прозрачные красивости – ему важна геометрическая концепция! Это два разных мира, и не встретиться им никогда. И оба вместе интересуют только художника. Он видит, как лошадь повернула голову и смотрит на человека с ожиданием. Человек на нее не смотрит – смотрит себе под ноги, чтобы не споткнуться. И вверх человек не смотрит, не теряет времени. Он несет охапку травы для лошади. Да! Воистину так! Только две вещи наполняют душу кыргыза! Надо покормить скотину и знать, что есть звездное небо над головой. Ему нет надобности смотреть на них! Он непосредственно связан с ними. Он знает, как верхний мир дает силы нижнему, чтобы он продолжал жить и удивлял небо своими маленькими заботами.
Сенокос в горах. Холст, масло, 79х114, 1986
Великолепная игра контрастов левой и правой сторон. Слева – освещенный край стога сена. В его тени отдыхает мужчина, снял рубашку, сделал себе навес и любуется пейзажем. Справа – освещенная фигура женщины, она работает вилами. За ней второй стог сена, уходящий за край картины. Второй в тени первого. Мужчина отдыхает, а женщина работает. Хотел ли художник показать гендерное неравенство? Вряд ли. Женскую активность на колхозной работе? Может быть. Женщины больше верили начальству и были более дисциплинированны? Очень может быть. Может женщина доделывает свой индивидуальный наказ? Повышенные обязательства? Или не хочет сидеть рядом с мужчиной? Хочет двигаться, рабочий день еще не закончился. Кажется, что художника это не интересует. Он занят интересными чередованиями: светлое на темном, темное на светлом. Сено убирают сверху, в горах. Два стога – раздвигающийся занавес, уходящий за края картины. Внизу, на сцене – горная долина. Перед занавесом женщина в голубом платье и платке. Она – выпуклая на свету, материальная. Мужчина за занавесом – темный и однотонный. Она – голубые горы и небо, он – земля и темное селение. Она – трудяга и активистка! Он – созерцатель и сачок. Двое и производство. Частая тема в живописи Кыргызстана. Но здесь нет лирики, характерной для 60-70-х. Здесь просто двое. Взаимодействуют, как объекты композиции, но нет между ними духовного единения. Не Джамиля и Данияр. И никогда ими не станут. Вдвоем они здесь оказались, потому что в этот летний день, на этой работе, на этом холме, их свел колхоз. Коллективная отчужденность – модернистская тема!
Весна. Первый председатель колхоза «Орто-Азия» на юге Киргизии К. Суранбаев. Холст, масло, 78,5х86, 1986
Суранбаев Камбаралы (1894-1953) родился в селе «Орто-Азия» Сузакского района, в 1937-50-х годах – депутат Верховного Совета СССР. Председатель Джалал-Абадского областного исполнительного комитета (1939). В 1928-31-х годах организатор комсомольских и партийных ячеек в Сузакском районе. В 1931 организовал колхоз «Орто Азия», был председателем правления. Заслуженный работник сельского хозяйства Кыргызской ССР. Награжден двумя Орденами Ленина, двумя Орденами Трудового Красного Знамени, Орденом Знак почета…. Картина о полной поддержке политики партии и правительства в области сельского хозяйства! Но художник не поступился формальными принципами. Манера исполнения напоминает стиль социального примитивизма 30-х годов… Земля поделена пополам на черное и охру*. Черное – это человеческое, уже распаханное, охра – природное, не тронутое. Посередине едет трактор, дымит вдалеке. Поле, небо, волы, люди – оттенки желтой земли. На них надвигается «черный квадрат». Его «нарисовал» трактор. Нужны ли волы, запряженные в плуг? В эпоху коллективизации и механизации они остались без дела. Нужен ли человек с кетменем? Наверное, нужен. Нужен хозяин, который подправит вручную недоделки несовершенной техники! Нужен председатель! Убежденная фигура председателя с волевым лицом, и в контраст – поникшая фигура рядового колхозника. Единицы становились орденоносцами, сталинскими соколами! А большинство оставалось равнодушной массой. Орденов будет много – производительности труда не будет. И председатель – не хозяин, председатель – чиновник. Автор показал, что умеет не только декадентские картинки живописать. Ему под силу сложные работы, неоднозначные, провидческие.
*Охра — природный пигмент, состоящий из гидрата окиси железа с примесью глины. Цвет охры — от светло-жёлтого до коричнево-жёлтого и тёмно-жёлтого.
Возвращение стада. Холст, масло, 60х70, 1985
Возвращаются вечером коровы с пастбища. Пастуха не видно. Домашние животные сами выстроились в цепочку и послушно бредут привычной дорогой к стойлу. Белые, черные, серые, бурые, красные. В это монотонное движение вносит некоторое разнообразие некто, похожий на черного быка. Он появляется сзади стада, вылезает будто из тени. Смесь охры светлой, красной, черной и белил формируют разнообразнейшие оттенки серо-зеленого колорита. Не видно села, не горят приветливо окна, нет уютных деревьев, не встречают хозяева. Вокруг пустота. Художника не интересует банальная производственная тема. Он создал символ замкнутого мира со своим центром, вокруг которого закручивается все. Закручивается дорога, кружатся коровы. В центре холм, похожий на юрту или на вулкан. Сверху түндүк или краснеющий кратер, из которого скоро пойдет дым. Это наш общий мир: мы все ходим по кругу. Из дома на работу, с работы домой. И только светлое небо, мирные облака, вечные горы вдали дают нам надежду, на то, что есть более осмысленные движения. Небо как надежда на высший разум! Какая смелая идея в канун «Перестройки и гласности» в СССР. Небольшая, незаметная работа, одна из лучших работ кыргызского живописного модернизма. Содержание не социалистическое, форма не реалистическая. Уникальная вариация общих настроений упадка, отрезвления, покаяния… не надо.
Обо всех новостях Фонда в телеграм-канале:
Фонд Санжарбека Даниярова.
Если интересно, подпишитесь
