1916 ГОД. ТУРКЕСТАН. ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ ОБЗОР. ДЕНЬ 18

---

ЛЕТОПИСЬ Туркестанской Смуты

Дата:19 июля 1916 года, вторник
Место действия: Вся территория Туркестанского генерал-губернаторства

Во второй день священного для мусульман месяца Рамадан Джизакский карательный отряд под командованием полковника П.П.Иванова, продолжил акцию, начатую днем ранее. Разделившись на несколько подразделений, военные отправились по различным направлениям, сея смерть и уничтожая без разбора всё живое на своем пути. Дико читать описания последствий этих акций и осознавать, что такое происходило в России: в советские времена мы верили, что так поступали только гитлеровцы на оккупированной советской территории, в чешском Лидице или французском Орадур-сюр-Глан, ну может быть еще солдаты армии США  в Сэнд-Крик и Вундед-Ни. Наверно полковнику П.П.Иванову не давала покоя черная слава полковника Д.М.Чивингтона.

Современные национал-историки (эта такая категория постсоветских лжеученых, подвязавшихся в сфере историографии) любят корить советских историков за «замалчивание неприглядных фактов». Ну что же, просили правду — получите.

Напомню, что Временное правительство в марте 1917 года амнистировало всех, кто находился под следствием или в розыске за преступления, совершенные в 1916году  в рамках протестных выступлений или карательных акций (кроме тех нескольких десятков мусульман, конечно, кого русские власти успели казнить до указа об амнистии). Избежал суда и наказания и полковник П.П.Иванов. Но большевики восстановили справедливость, в частности, П.П.Иванов-Ринов, в отличие от Д.М.Чивингтона, всё-таки получил свою более чем заслуженную пулю… Пусть спустя 10 лет, но всё же получил. Спасибо Советской власти!

Общий характер действий карательного отряда под командованием полковника П.П.Иванова в первые дни карательной операции можно понять из текста одного из трех депутатских запросов Государственной думы (заявление № 227 от 19 ноября 1916 года, подписали — Керенский, Чхеидзе, Хаустов, всего 31 подпись)  [РГВИА ф.400, о.19, д.159, л 22-23об]

Весь Туркестан и Степной край были потрясены возникшими событиями, хозяйственные и политические последствия которых сейчас еще не поддаются учету. В некоторых местах от действий доведенных до исступления туземцев пострадало русское население. Многие тысячи туземцев без различия пола и возраста уничтожены карательными экспедициями.
Не останавливаясь на всех бесчисленных эксцессах власти — насилиях, вымогательствах и т.д. — особенно низших чинов администрации, нельзя не указать на три вопиющих способа «усмирения и устранения»: на поголовные истребления карательными экспедициями населения; на сожжение городов, сел (кишлаков, аулов) или отдельных «преступных» домов, и, наконец, на конфискации у всего населения отдельных городов, волостей и сел недвижимой собственности, что явно нарушает 77 ст[атью] Законодательных основ.
Так при усмирении волнений в Джизакском уезде Самаркандской области карательным отрядам было приказано уничтожить на своем пути все население и все селения. Сам г. Джизак (туземная часть) спустя несколько недель после беспорядков, был сожжен дотла, население «беспощадно» изгнано, а все земли туземцев в этом городе, его окрестностях, а также в некоторых местностях уезда приказом Туркестанского генерал-губернатора подвергнуты конфискации. Сожжение отдельных усадеб было допущено в селении Той-Тюбе, Ташкентского уезда и в некоторых других местностях.

Надо отметить один малоизвестный факт. Летом 1916 года Государственная дума направила в правительство целых три запроса по одному и тому же поводу. Эти запросы подготовили и подписали три группы депутатов, в состав каждой из которых входило около 30 депутатов. Таким образом, почти 100 депутатов Государственной Думы потребовали объяснений от правительства, и прежде всего от премьер-министра Штюрмера, занимавшего еще и должность Министра внутренних дел.

Но это произошло только в ноябре 1916 года. А в июле при полном молчании центральной прессы (оно и понятно — страна воюет, и в Туркестане введено военное положение) шла, по сути, настоящая гражданская война…

Дата:19 июля 1916 года, вторник
Место действия: Джизакский уезд, Самаркандская область

Согласно приказу вр.и.д. Командующего туркестанским военным округом М.Р.Ерофеева от 15 июля 1916 г. назначенный начальником джизакского карательного отряда полковник П.П.Иванов должен был ежедневно информировать администрацию Туркестанского края обо всем, происходящем в зоне действия отряда и ходе операции. В архивах обнаружены и опубликованы нами 5 докладов П.П.Иванова за 16 и 17 июля. Полковник рапортовал по два-три раза за сутки. Однако сообщения о действиях в последующие два дня, то есть за 18 и 19 июля, когда отряд собственно и приступил к карательным мерам и «зачистке» кишлаков, пока что не найдены и/или не опубликованы. Зато в фонде «Отдела пенсионного и делам нижних чинов» РГВИА в архивном деле 159 , имеется другой документ: приказ по Джизакскому гарнизону, изданный 19 июля командиром одного из воинских подразделений, входивших в состав карательного отряда полковника П.П.Иванова [РГВИА ф.400, оп.19, д.159, л.462]:
Июля 19 дня 1916 г. № 2 #1
Я видел нижних чинов гарнизона, растаскивающих из старого города Джизака и вероятно из прилегающих к нему кишлаков имущество бежавших в горы туземцев, как то подушки, ковры, одеяла и проч.
Приказываю начальникам частей гарнизона объявить пред строем нижних чинов преступность брать чужое имущество и указать, что такая преступность по обстоятельствам военного времени карается военными законами включительно до смертной казни, независимо от сего, с получением настоящего приказ, начальникам частей распорядиться отобрать у нижних чинов вышеуказанное имущество и сдать начальнику Джизакского уезда под расписку.
Об исполнении сего донести мне не позже 25 июля
Подлинный подписал                                                  полковник Красноярцев

Как видим a la guerre comme a la guerre. Только не будем забывать, что это мародерство происходило не на вражеской территории, а в отношении жилья и имущества людей, которые являлись подданными того же императора, которому присягали мародеры из Джизакского гарнизона. А организованное вооруженное противостояние одной части народа с другой частью того же народа является одним из основных признаков гражданской войны.

О том, что происходило в эти дни с приставом Богданского участка Джизакского уезда П.М.Борилло, нашедшим убежище от восставших сартов в киргизском ауле, (см. обзор событий День 16), он сам рассказал в несколько сбивчивых показаниях, данных 8 августа 1916 года судебному следователю Самаркандского окружного суда  [Красный архив, № 5 (60). 1933, стр.73]

… 18 июля почетные лица среди киргиз проводили меня в сторону Джизака. По дороге я узнал от кандидата фистальтаусского волостного управителя Синдара Ахмедова, что 15 июля разъезжал по ихней волости, по аулам, Назыр Ходжа джизакский, рассказывал о том, что поднял восстание в Джизаке, провозгласил слова: «Пророк наш завещал: убивай неверных, в том есть богоугодное дело», таким образом, объявил священную войну против русских с целью избавиться от наряда рабочих. 19 июля я прибыл в Джизак. 20 июля вечером я с карательным отрядом выступил на выручку русских, находящихся в Богдане. Еще 18 июля, приближаясь к Джизаку, я узнал от киргиз, что в окрестностях Джизака находился отряд в 600 человек, ожидающий прибытия Джевачи, для соединения с его отрядом и похода на Джизак. Затем от спасенных женщин, Янковской и Клюевой, я узнал, что 21 июля Джевачи выступал на Джизак, но, увидев пожар с. Караташ, вернулся со своими и убежал в горы.
Находясь в отряде, из расспросов верных мне богданцев я узнал, что 19 июля с. г. главарь адина-сарыкцев Мулла Абдулла и Джевачи принимали присягу на то, что убьют богданского волостного управителя. Насколько мне известно, Джевачи и главарь рода тюрков Турсунбай Ходжи Суюндуков объявили священную войну, а о адина-сарыкцах ничего не слышал.

Из этих показаний следует, что 19 июля, несмотря на начавшуюся карательную операцию, лидеры джизакских повстанцев еще не смирились с поражением и даже планировали активные действия. Так что изуверская жестокость карателей, проявленная в первые же дни операции, скорее не усмирила восставших, а только озлобила их, по крайней мере значительную часть. Справедливость такого мнения подтверждают показания, которые дал в ходе следствия один из «главарей Джизакского восстания», житель селения Богдан Абдрахман Джевачи [Красный архив, № 5 (60). 1933, стр.77-78]

В субботу 16 июля никаких происшествий у нас не было. В воскресенье 17 июля наши богданцы стали небольшими партиями ездить в Джизак узнавать, что случилось. Жители Ян-Кишлака собрались толпой человек в двести и обратились ко мне с просьбой стать во главе их для похода на Джизак. Они просили у меня благословения. Я тогда, уступая просьбам народа и почетных лиц, дал им благословение только в той форме, что погладил себя по бороде и сказал: «Если хотите, идите». Но [77] отказал им стать во главе похода. Из почетных лиц тогда у меня были: 1-2) Дауран и Хафиз, ставшие во главе жителей сел. Ян-Кишлак; 3) Мирза кул Ходжи из сел. Курба, 4) Каримбай Угамбердыев — сел. Ян-Кишлак, 5) Мулла-Дауран Бердыяров — с. Ян-Кишлак, 6) Бердыяр Куанов с. Ян-Кишлак, а также старшины, 7) Маман Пармалов Ян-Кишлакского общества, 8) Балхы Бахманов, старшина из сел. Иланчи, 9) Мулла Джанкабыль Рахманкулой из с. Осман-Сай, 10) Зульфукар Юлдашев, Нурекский старшина, 11) Мулла Хасан Мулла Тогаев — сел. Ян-Кишлак, 12) Мулла Абдулла Ходжа Мухамедов — с. Ян-Кишлак. Я даже их уговаривал подождать, пока не вернется из Самарканда Дауран с известием, как там: спокойно или тоже восстание против русских.
Тогда приехал ко мне дотоле мне неизвестный джизакский ишан Назыр Ходжа с имамом Мулла Раимом Мулла Абдураимовым и Махмудбаем, фамилии не знаю, из сел. Иланчи. Назыр Ходжа сообщил мне, что железная дорога между ст. Сыр-Дарья и Куропаткино испорчена и мосты, сожжены. Он обещал привести много войск, и мы условились, что соберемся все в местности Клы в расстоянии одного таша (8 верст) от Джизака. Назыр обещал послать письмо с назначением срока. Письмо от Назыра Ходжи было мною получено; в нем значилось, что на 21 июля, в четверг, собираются все толпы в местности Клы, там приготовлено много запасов провианта и оружия. Выступили ян-кишлакцы в Клы в среду и прибыли туда в четверг, 21 июля. Я присоединился к ним из любопытства. В Клы мы застали уже толпу в 600 человек под командой Джайнака (сел. Иланчи), все были жители сел, Иланчи, Осман-Сая и сел. Нурат; многие из них были вооружены револьверами, ружьями, шашками, топорами и палками. Толпа ян-кишлакцев была вооружена, всего каких 20 двухстволками и револьверами не больше 10 штук [Так в подлиннике]; все были всадники, пеших не было.
Оказалось, что Назыр Ходжа нас обманул, привел с собою человек 10-15. Оружия и провианта тоже не оказалось. В Клы был общий совет, на нём присутствовали все вышепоименованные главари и почетные лица. Обсуждался вопрос о назначении бека для войны с русскими. Назыр тогда говорил, что у него, в городе Джизаке много оружия, револьверов и ружей. Сам он был вооружен пятизарядною винтовкой и двумя револьверами (браунингами). Все предлагали мне объявить себя беком, указывая на то, что происхожу из почетного рода и отец мой был беком. Я же отказался от этого, ссылаясь на то, что я стар и не джизакский. Потом выбор остановился на Назыре Ходже, как молодом и энергичном и притом городском жителе. Назыр согласился. Все произнесли «Аминь Алла акбар», выразив тем, что дело решено.
Однако поход на Джизак не состоялся, так как не оказалось ни фуража, ни провианта и все разошлись. Все вернулись в Богдан.
Да, я вспомнил: находясь в с. Клы, я узнал, что войска жгут сел. Кара-Таш, находящееся неподалеку с. Богдан.
Да, я вспомнил: был еще в с. Клы Каляндар Ходжа с жителями сел. Сарымсак. Сатара Ходжи и Катта Ходжи там не было.
Газават объявлен был у нас всеми по частям, каждый главарь в своей части. Для объявления газавата особой формулы не существует, а просто провозглашается «газават».
На следующий день после рамазана (вторник 19 июля), когда я давал благословение идти на Джизак, в то же время я объявил «газават» своим ян-кишлакцам.

Таким образом, каратели полковника П.П.Иванова, начав уничтожать аулы и убивать оставшихся там женщин и детей, ни в коей мере не усмирили сартов. Газават был объявлен не до начала акции устрашения (15 июля — приказ генерал-губернатора М.Р.Ерофеева, 18 июля — первые погромы по приказу полковника П.П.Иванова), а в ответ на нее — 19 июля. Конечно можно усомниться и в словах богданского бека Абдрахмана Джевачи, но, на мой взгляд его слова (сказанные следователю и записанные следователем) все же заслуживают большего доверия, чем утверждения П.П.Иванова, многократно уличенный в преднамеренной лжи.

В описании событий предшествующего дня (см.обзор событий. День 17) мы представили документ «Восстание сартов в Туркестане (дневник П. Аношкина)», впервые опубликованный в 2016 году в Сборнике документов, под редакцией Т.В.Котюковой  «Восстание 1916 г. в Туркестане: документальные свидетельства общей трагедии». Продолжим характеристику событий второй половины августа 1916 года в Джизакском уезде по этим воспоминаниям

Вечером мы добрались до аула, в котором был расположен русский пост, состоявший из полуроты дружины при одном офицере. Здесь мы расположились на ночевку. Офицер жаловался мне на то, что здесь ему трудно, так как не проходит ни одной ночи, чтобы не было тревоги. «Каждую ночь воюем, отбиваемся от нападающих сартов». Он просил меня, чтобы я при приезде в отряд попросил полковника Вархотова прислать ему еще взвод, так как у него имеются сведения, что сарты собираются в большом количестве напасть и уничтожить этот пост, как тыл отряда, а потом уже и приняться за отряд.
Я посоветовал ему написать об этом рапорт полковнику Вархотову, а сам обещал доложить обо всем подробно при передаче рапорта. Часов в одиннадцать ночи мы проверили посты и едва успели вернуться, как началась стрельба, началась тревога.
Солдаты выскакивали из юрт с винтовками, бегали и занимали уже заранее намеченные места. Я рассыпал сопровождавшую меня команду вдоль стены двора. Сарты стреляли, мы били по отблескам их выстрелов. Так продолжалось с час, а может быть, и больше. Тогда я, видя, что если продолжать так, то эта перестрелка затянется до утра, предложил начальнику поста покончить было разом, то есть оставить взвод здесь, а остальным двинуться на сартов потихоньку, пользуясь темнотой, и разом спугнуть и угнать нападающих. Так и сделали.
Рассыпались мы цепью и тихо, без выстрелов двинулись в ту сторону, откуда стреляли нападающие. Так прошли мы шагов пятьсот. Уже близко стреляли сарты, и видно было, как они мелькали, перебегая. Мы остановились и дали по ним несколько залпов. С их стороны раздался пронзительный крик, а потом стоны, видимо, раненого, а затем топот убегающих сартов. Не ожидали они такого приема. Возвратясь назад, ночь мы провели более или менее спокойно, только на некоторых постах изредка отстреливались.
Утром с рассветом мы двинулись дальше. Опять проезжали разбитые аулы, сожженные поля и уже вечером поздно добрались до отряда.
Я явился к полковнику Вархотову. Я доложил ему о двух моих новых спутниках и передал просьбу нач[альника] поста о высылке ему подкрепления. Полковник Вархотов радушно принял меня и рассказал кратко общее положение, а после ужина он попросил скорее меня идти спать, так как завтра утром я должен принять под свою команду одну роту, конную разведку и сотню 4-го Оренбургского конного полка, так как бывшие в отряде два офицера заболели и отправлены в госпиталь. Перед отдыхом я снова напомнил полковнику просьбу начальника поста, сказав, что как начальник поста, так и солдаты там переутомлены и изнервничались от частых нападений на них. Полковник обещал облегчить положение поста.
Утром рано я поспешил осмотреть лагерь отряда. Отряд стоял в двух больших огороженных дворах в разбитом ауле Катта-Кара-Шах. Солдаты и казаки жили в юртах, спали на коврах и одевались коврами. В одном дворе помещалась сотня и конная разведка, в другом – штаб роты и обоз. В изгороди были проделаны бойницы, так что оба двора при осаде могли первое время служить как бы крепостью. В сотне и конной разведке было много запасных лошадей, как после выяснил я, что это необходимо, так как после каждой разведки необходимо менять их ввиду того, что по горам и камням кони быстро разбивают копыта и ноги.
Казаки жили хлопотливой жизнью: они были то на разведке, то заняты объездом новых, диких лошадей, то прилаживали или исправляли сбрую, а некоторые в свободное время даже ловили рыбу в ближайшей маленькой речке.
Солдаты из роты несли только караульную службу по ночам, а днем вели редкое наблюдение за местностью. Целыми днями они спали, это была так сильно обленившаяся масса, что трудно себе представить. Так, у них шли бесконечные споры о том, кому пришла очередь идти за водой для питья, а вода была в пятидесяти шагах от них; или спорили об очереди, кому идти с баком за обедом на кухню.
Близ штаба стояли три юрты, в которых помещались джигиты-сарты, служившие главными разведчиками и для связи проводниками при продвижении отряда. Это была горсть сартов, верных русским. Джигиты не сочувствовали восстанию своих соплеменников и открыто работали против их. Некоторые джигиты имели при отряде свои семьи из-за боязни, что за их службу у русских восставшие могут отомстить их семьям.
Я хотел идти дальше осмотреть аул, но меня вдруг позвали к начальнику отряда. Полковник вызвал к себе писарей команд, двух вахмистров и фельдфебеля, и я занялся приемкой команд. Полковник указал мне на распущенность роты и просил, чтобы я обратил внимание на нее и привел ее в порядок.
Потом он рассказывал мне о восстании, рассказывал о тех жестокостях сартов над русскими, и что удивило меня – он был противником применения таких же мер русскими против восставших. Особенно возмущал его расстрел пленных без суда, взятых в плен главарей он старался при удобном случае отправлять на стан[цию] Милютинскую, а оттуда в Ташкент.
Он поделился со мной, что правительство не умело объявленным приказом и неправильно проводившимся администрацией колонизаторским планом вызвало против себя негодование туземцев, и вот сейчас было дошло до печального конца – восстания и усмирения.
Полк[овник] Вархотов прожил в Туркестане уже лет двадцать – двадцать пять. Местные условия и туземцев он знает хорошо, поэтому его взгляд на восстание я ценил, да и по первому впечатлению я почувствовал, что он добрейший человек.

В этом отрывке из воспоминаний П.Аношкина наибольший интерес представляет характеристика поведения и отношения к своим обязанностям солдат ополчения, казаков-оренбуржцев и сартов-коллаборационистов. Также принципиально важны взгляды командира отряда — подполковника Бархотова (выведенного в дневнике под именем полковника Вархотова). Очень наглядно, что хотя полковник и не одобряет «распущенность» солдат, но, по сути ему ближе их нежелание участвовать в «усмирении», чем ретивость казаков или услужливость предателей из местного населения.

Дата:19 июля 1916 года, вторник
Место действия: Катта-Курганский уезд, Самаркандская область

В обзоре событий 18 июля (см.обзор событий. День 17) были приведены документы, в которых сообщалось о протестных выступлениях в населенном пункте Катта-Курган. Поводом для этих сообщений могли стать события, о которых сообщил начальник Катта-Курганского уезда полковник Н.М.Росс самаркандскому военному губернатору Н.С.Лыкошину. Сообщение из Катта-Кургана о событиях в Минг-Арыкской волости 18 июля приведено в телеграмме от 19 июля  1916 г. генерал-майора  Н.С.Лыкошина на имя и. д. генерал-губернатора Туркестанского края М.Р.Ерофеева

Из Самарканда в Ташкент
Катта-курганский уездный начальник доносит: «18 [июля] в Минг-Арыкской волости двухтысячная толпа сартов, собравшихся [для] молитвы, бросилась на волостного управителя, ранила. Вечером был туда отправлен подполковник Широков [с] полуротой, туземцы стреляли по солдатам, отряжена еще полурота». Просят усилить гарнизон Катта-Кургана людьми, четырьмя пулемета[ми],  двумя орудия[ми]. Прошу об этом командира корпуса, сегодня пошлем на перегон Ростовцево — Куропаткино. Был ночью послан карательный поезд.
По-видимому, ночные сведения [о] сожженной казарме и будке неверны. Пассажирский поезд пришел утром благополучно, 14503.
Лыкошин

Звучит весьма серьезно, но 24 июля 1916 г. — самаркандский военный губернатор Н.С.Лыкошин, сообщил и. д. генерал-губернатора Туркестанского края М. Р. Ерофееву подробности  «восстании в кишлаке Джума-Базар Минг-Арыкской волости Катта-Курганского уезда» вот текст этого донесения (документ № 72 Сборника 1960 г.):

Из Самарканда в Ташкент №. 558 ,
Катта-курганский уездный начальник рапортом от 21 сего июля за № 7542 донес, что из представленного ему пейшамбинским участковым приставом протокола усматривается, что 19 сего июля в 5 часов утра явился к приставу в селение Пейшамбе в сопровождении жителя кишлака Ак-Чурагасы Минг-Арыкской волости Санакул Парманкулов, Минг-Арыкской волости управитель Мулла Усман Мулла Карабаев, прося защиты его от угрожаемой опасности быть убитым толпой жителей его волости и доложил приставу следующее: вчера [18 июля] между 8 и 9 часами утра в кишлаке Джума-Базар Минг-Арыкской волости собралась на молитву по случаю праздника «Рамазана» толпа народа из Минг-Арыкской волости в числе приблизительно 300 чел., где находился и он, волостной управитель. Перед самым моментом совершения намаза, когда собравшаяся публика установилась на молитву в мечети, кто-то откуда то, проскакав быстро на лошади, крикнул собравшимся на молитву, что едут в кишлак русские. Собравшиеся на молитву встревожились вдруг и, повскакав со своих мест, выскочили все наружу, частью разбегаясь, а частью хватаясь за лошадей, на которых приехали.
В это самое время он, волостной управитель, сев на свою лошадь, начал успокаивать смутившуюся публику, которая не слушала его уговоров, почему подъехавший тут же к нему помощник ак-курганского сельского старшины Халыкул Достурбеков предупредил его, чтобы волостной управитель немедленно скрылся, так как толпа, собравшаяся на молитву, нарочно устроила демонстрацию, чтобы, воспользовавшись моментом, убить его, волостного управителя, за то, что он, по убеждению народа, подписал свое согласие на сбор рабочих для фронта.
Узнав об этом, он, волостной управитель, поспешил скрыться от толпы в кишлак Ак-Чурагасы в сопровождении жителей этого кишлака Халикула Достырова и Халима-Мулла Хасанова. По дороге он встретил жителя киш[лака] Кумак Минг-Арыкской волости, сына пятидесятника этого кишлака Батыра Хидырова с ружьем и шашкою, последний, поравнявшись с ним, намеревался нанести ему удар шашкою, которая скользнула по рукаву, и когда он хотел нанести удар вторично, то Халим-Мулла Хасанов не допустил [этого]. Воспользовавшись этим моментом, он, волостной управитель, ускакал в кишлак Ак-Чурагасы, где в саду за этим кишлаком помещается его семья и находится теперь канцелярия его. Приехав в кишлак, он укрылся в нем дотемна.
Когда стало темно, то от жителя этого кишлака, проводившего его к приставу в селение Пайшамбе, Санакула Парманкулова, [волостной управитель] узнал, что его преследовала толпа народа и, не найдя, ворвалась на дачу к нему, волостному управителю, откуда все его домашние успели скрыться, кроме племянника Ганркула Магомед Закирова, произвела разгром всего его движимого имущества и находящейся там же канцелярии, побросав все в купальню (хауз), причем поранила чем-то в голову укрывавшегося от толпы племянника Ганркулу.
При этом он, волостной управитель, доложил, что по дороге сюда, в селение Пейшамбе, он встретил своего тестя, жителя кишлака Гадай-Топмас, Шадманбека Мумнебекова, который и приказал ему доложить приставу о том, что, по слухам, бушевавшая толпа народа уговорилась ехать сегодня, т. е. 19 июля, в г. Катта-Курган под предлогом с просьбой к уездному начальнику с целью убить его, а потом с этой же целью явиться к приставу в селение Пейшамбе.
Очевидец же происшедшего житель кишлака Ак-Чурагасы, Санакул Парманкулов, подтверждая заявление волостного управителя, добавил следующее: когда волостной управитель укрылся в кишлаке, то вслед за этим в кишлак прискакала большая толпа народа, в которой находились известные ему опрашиваемые жители кишлаков — Байли-ата-Рустамбек Махмутбеков, того же кишлака Батыр (фамилии не знает), кишлака Ак-Тепе — Абдураим Мерген (фамилии не знает), Абдукадыр-ходжа (фамилии не знает), Сафар-ходжа (фамилии не знает), пятидесятник кишлака Кумак-Хидир и кишлака Канхас-Уста Магомед Али (фамилии не знает) и Икрам Максум Мулла Доналиев.
Толпа была вооружена палками, шашками, ружьями охотничьими и револьверами, причем толпа начала требовать вместе с указанными им лицами как лично от него, так и от однокишлачников его опрашиваемого Батыра Каттакулова, Косаря Ураза Уракчи Абдурахманова Марзаева, Халима Мулла Хасанова, Урана Умурзакова, Кузыкула Бабаназарова и Таши Темир Магомет Каримова указать им местожительство и местонахождение волостного управителя, говоря, что они его убьют, причем всем им под угрозою смерти приказано не отставать и следовать в помещение волостного управителя вместе.
Придя туда, толпа начала все ломать, рвать и бросать в купальню, при этом чем-то поранив в голову скрывшегося от нее в купальню племянника волостного управителя Ганркула, [затем] уехала обратно в киш[лак] Джума-Базар на совещание, уведя под угрозой смерти названных им, спрашиваемым, его однокишлачников, которые, вернувшись затем обратно в свой кишлак, сообщили ему, спрашиваемому, о том, что толпа условилась собраться сегодня в г. Нарпая, чтобы двинуться в г. Катта-Курган [к] уездному начальнику, а затем и в селение Пейшамбе.
Прокурорскому надзору сообщено. Об этом докладываю вашему превосходительству.
Подлинное за надлежащими подписями.

Помета: Военному губернатору Ферганской области. Для сведения. Лыкошин.

Если не лениться и внимательно проанализировать все описываемые в этом донесении события, то становится ясно, что «восстание» по сути дела являлось попыткой насильственной смены власти в волости путем убийства действующего волостного управителя Минг-Арыкской волости Усман-Мулла Карабаева. Причем последний, спасшись от своих противников, со ссылкой на собственного тестя донес, что «восставшие» собираются убить не только его самого, но и уездного начальника, то есть русского полковника Н.М.Росса, и участкового пристава…. Странно, что он не придумал, что его недруги готовы и самого государя-императора убить. В общем, совершенно очевидно, что данный локальный эпизод, как и 90 % произошедшего во время «среднеазиатского восстания» было попытками «половить рыбку в мутной воде», то есть решить местные политические проблемы под разговоры о «сопротивлении набору». При этом, безусловно, идти  на тыловые работы никому не хотелось, но недовольство «бухары» была весьма грубо использовано местными противоборствующими элитами для сведения старых счетов.

То есть на русскую власть, которую пусть и не любили, в Катта-Кургане никто и не думал покушаться. Именно поэтому данный эпизод обычно не включают с хроники «туркестанского восстания». Но подобная междоусобица и сведение старых счетов — неотъемлемая спутница гражданских войн.

Кстати, хочется обратить внимание, что копия этого донесения самаркандского военного губернатора Н.С.Лыкошина была направлена его ферганскому коллеге генерал-лейтенанту А.И.Гиппиусу, что в очередной раз подтверждает, что эти туркестанские администраторы были единомышленниками и добрыми товарищами.

   Дата:19 июля 1916 года, вторник
Место действия: Сыр-Дарьинская области

В Сыр-Дарьинской области, еще не остывшей после вспышки протеста в Ташкенте (см. обзор событий. День 10), представители власти активизировали разъяснительную работу. Военный губернатор Ферганской области, наиболее успешно применивший практику увещевания возбужденного коренного населения, постоянно делился своим опытом с коллегами: на многих его докладах на имя вр.и.д. Генерал-губернатора М.Р.Ерофеева стоит отметка, что копия была отправлена в Ташкент А.С.Галкину или в Самарканд Н.С.Лыкошину.

Но все письма генерал-лейтенанта А.С.Гиппиуса были всего лишь «дружеским советом», а из администрации края шли приказы, обязательные для исполнения и все эти приказы не предусматривали ни каких «пряников», только «кнут», а вернее — пули и казачьи шашки.

В рапорте начальника Ташкентского уезда Н. Н. Караульщикова, представленном военному губернатору Сыр-Дарьинской области А. С. Мадритову 17 декабря 1916 г., о событиях 19 июля говорится следующее

19 июля я объехал сел. Той-Тюбе, Пскент и Ханабад, собрал бывших там по случаю праздников на базарах людей, лично сам разъяснил высочайшую волю и что заявления населения о нежелании дать рабочих, т. е. не исполнить высочайшее повеление, вызвало посылку войск и введение военного положения, а в дальнейшем малейший беспорядок и уклонение от исполнения высочайшей воли повлечет за собою применение военной силы. До 21 июля выступлений к нарушению порядка ни в одном из участков не было..

Как следует из этого доклада, в Сыр-Дарьинской области тоже полного успокоения вследствие рассказа о карательной операции в Джизаке не произошло. Террор, то есть запугивание карами, в том числе самыми жестокими, не очень действенный инструмент на Востоке, где ценность человеческой жизни не является определяющим мотивом для поведения.

По большому счету в большинстве мусульманских стран и в XXI веке сохранилось такое же отношение. Поэтому современные мусульмане-террористы применяют жестокость в основном по отношению к европейцам или своим европеизированным согражданам, сами же они слабо поддаются манипулированию путем запугивания.

Дата:19 июля 1916 года, вторник
Место действия: Ферганская область

В Ферганской области, где в течение недели протесты разрастались, после публикации первого воззвания военного губернатора А.И.Гиппиуса наступило успокоение. Вот что телеграфировал об этом из Андижана 19 июля 1916 года генерал-лейтенант А.И.Гиппиус (документ № 434 Сборника 1960 г.),

Из Андижана в Петроград № 68
От всех уездных начальников области получил телефонные сообщения, [что] первый день Байрама всюду прошел совершенно спокойно. Нигде никаких происшествий нет. Ферганская область, как я думаю, успокоится после распространения моих объяснений, рассылаемых [во] многих тысячах экземпляров.
Сегодня буду беседовать [на] собрании всех духовных лиц мусульман. Результат донесу. Получаю всё большую надежду, что все обойдется благополучно, область успокоится без репрессий, и я осуществлю высочайшее пожелание мерами мирного воздействия. Сейчас получил известие, что в Балыкчинскую волость Пригородного участка Андижана стала возвращаться туземная администрация, до того разбежавшаяся; население этой волости теперь хорошо настроено. По моему мнению, если уж применять силу, то гораздо лучше осуществить набор всех без исключения мужчин, нежели провести набор частичный, при отсутствии каких бы то ни было тому правил. Эта задача мне кажется даже совершенно неосуществимой ни силою, ни репрессиями.
Все остальные дела управления я передал вр. и. д. помощника губернатора полковнику Тейху, а сам занялся усмирением области и проведением [в] жизнь высочайшего повеления. Место главного моего пребывания — г. Андижан. Я просил командующего войсками дать мне в помощь для непосредственного распоряжения по моим указаниям войскам командира 6 Оренбургского казачьего полка полковника Боброва, который уже вступил [в] исполнение обязанности, хотя от генерала Ерофеева пока нет никакого ответа.
Г. Андижан, 19 июля, 11 ч. утра. № 68. .   Гиппиус

Как и обещал в этой телеграмме, военный губернатор Ферганской области А.И.Гиппиус, 19 июля 1916 года собрал на площади у мечети несколько сотен городских старейшин и мусульманских духовных лиц и провел  с ними беседу. В разговоре с муллами, мударисами и имамами А.И.Гиппиус призывал их «бросить книжную схоластику», а занять практическими вопросами: выработкой правил набора рабочих, разъяснительной работой среди населения. При этом генерал-лейтенант А.И.Гиппиус не преминул напомнить лидерам мусульман, что в случае сопротивления будет проведена конфискация земель у населения

Дата:19 июля 1916 года, вторник
Место действия: Семиреченская область

Информация о карательной операции в отношении взбунтовавшихся сартов, выместивших всю свою накопившуюся злобу не только на представителях власти, в том числе особо ненавистных за притеснения и взятки лесных объездчиках, но и на их семьях и гостях, а также на вовсе уж ни в чем неповинных 12 статистиках, быстро распространилась по Туркестанскому краю. Стала известна и формула главного наказания «земля, где пролита русская кровь, будет отобрана и на нее больше не ступит нога туземца». Мы не можем читать мысли людей, тем более живших век назад, но мы можем с высокой вероятностью предположить, что в некоторых головах эта формула вызвала очень прагматичную идею: «Если хочешь отнять у туземца землю, надо чтобы он на этой земле убил, или хотя бы ранил, русского». Все очень просто.

Воочию наблюдая летом 1916 года происходящее в Семиречье, адвокат Г.И.Бройдо увидел многочисленные приметы провокационных действий представителей русской администрации, распознал конечную цель этих действий. Но даже адвокат, в силу своей профессии знающий как организуются и совершаются преступления, не мог представить, что эти провокации с последствиями государственного масштаба творятся не волею «высшей (Семиречье и Ташкент» администрации (и уж тем более не по инициативе петроградских министров), а по замыслу  группы областных и уездных чиновников, составивших «дьявольский провокационный план с мобилизацией, чтобы добиться восстания». Конечно саму «мобилизацию» придумали в Петрограде, ничуть не предполагая, во что она может вылиться. А вот возможность использовать «спешное и недостаточно обдуманное» по словам Николая II, проведение мобилизации увидели уже семиреченские «дьяволы» из Полицейского управления и Правления Семиреченского казачьего войска.

И можно с высокой вероятностью утверждать, что окончательно идея «о том, что «было бы очень неплохо, если бы киргизы восстали» вызрела именно под влиянием информации, поступившей из Джизакского уезда в первые дни карательной операции, то есть 18-20 июля. Осознание желательности «восстания» семиреченской администрацией нашло отражение и в том, что тон отправляемых из Верного полицейских и административных докладов, характеризующих ситуацию в Семиреченской области, разительно изменился. Если в первые две недели после объявления призыва из администрации Семиреченской области шли исключительно бравурные документы, полные оптимистической уверенности в благополучном проведении призыва, то в третьей декаде июля в этих документах начали явно проявляться «опасения» властей, описания тайной деятельности манапов и различных форм «подготовки к восстанию».

В вышедшем в 2015 году Сборнике  документов «Восстание 1916 года» под редакцией д.ф.н. К.И.Мамбеталиева включен один примечательный документ, направленный вице-губернатором Семиреченской области Осташкиным в администрацию Пишпекского уезда

Военным губернатором получены сведения, что после получе­ния телеграммы о призыве рабочих, от местных туземцев на воен­ные нужды, близ Пишпека почетные лица пригородных волостей 7 и 8 июля собрались близ Иссыкатинских минеральных вод, где обсуждался вопрос давать людей или не давать.
11 июля эти же почетные лица явились в г. Пишпек к киргизу Дардаилу Абдуллину, последний в ограждение себя не разрешил им собираться в своей квартире, а подыскал другое помещение. Здесь по внушению названного Абдуллина было решено распространить слух, что мобилизация отменена. Это было сделано с той целью, чтобы не давать людей. 12 июля такое же заседание было в доме Кенджи Суранчи, а 13 июля в доме Чолпонкула Тыналина.
Загорные волости, нахо­дясь в близких отношениях с пригородными волостями, решили настойчиво не давать людей. Сообщая об этом Областное правление по поручению его превосходительства предлагает вашему высокоблагородию немедленно донести известны ли Вам эти случаи.
Под.под. Вице-Губернатор Осташкин и советник подполковник Гусев

Важно отметить, что дата отправки этого запроса не указана, хотя составители «Сборника» пометили ее «второй половиной июля». Человек, знакомый с работой административного аппарата, сразу скажет: это никакой не запрос, это — прямое указание, по сути — диктант, который должен быть слово в слово повторен в ответном письме из Пишпека. В стандартном запросе у нижестоящих чиновников, во-первых, не спрашивают «известны ли им» какие бы то ни было «случаи», а во-вторых, не излагают все детали «случая». То есть нормальное служебное поручение могло бы звучать так «По поступившим в областную администрации сведениям в Пишпекском уезде прошли совещания почетных лиц киргизских волостей, на которых были приняты решения по противодействии призыву рабочих для тыловых работ. Прошу Вас оперативно проверить эти сведения и о результатах доложить».

Следует также обратить внимание на то, что столь важное поручение подписывает не сам губернатор М.А.Фольбаум, а вице-губернатор действительный статский советник П.П.Осташкин. При этом в весьма обширной переписке между Семиреченской областной администрацией  и уездами имя этого чиновника нигде не фигурирует. Единственный документ, в котором он упомянут — это все те же показания Г.И.Бройдо. И упоминание это очень вполне однозначно характеризует вице-губернатора П.П.Осташкина

В связи с войной возник новый источник злоупотреблений. Киргизы уплачивают с каждой юрты от 1-3 рублей в пользу Красного Креста. Кибиток свыше 40.000 в Пишпекском уезде. Собрано официально с киргиз около 2 тыс.[рублей] Ревиз[ионной]. комис[сией] Кр[сного] Кр[еста] обнаружено было еще около 20 тыс. руб. бывших в казначействе и 1.800 в депозите уездного начальника. Эта последняя сумма превратилась по другому отчету в 1.500 руб., а затем в 1.300 руб. Рассмотрев отчет за 1914 г. с документами, рев ком. установила отсутствие целого ряда пожертвований, сведения о коих были в документах.
Акт этот был сокрыт вице-губерн. Осташкиным, не напечатавшим его в общем отчете по области и ограничившимся надписью на пишпекском отчете о том, что «отчет сей проверен. На подлинном подписи такие-то», производящей ложное впечатление, что все обстоит благополучно. Я сделал заявление в Семиреч[енское]. Упр[авление] Кр[асного] Кр[еста]. прокурору Вахрушеву. Было назначено чрезвычайное собрание, набравшее чрезвычайную комиссию для вторичной проверки. Акт ревизионной комиссии подтвердился, несмотря на то, что к этому времени кое-какие документы уже исчезли. 2 остальных члена комиссии сдались и заняли сторону, защищающую правление.

 То есть Г.И.Бройдо, столкнувшись с документами, подготовленными действительным статским советником П.П.Осташкиным, тоже обнаружил жульничество, причем весьма грубое. Видно для таких вот делишек и держали в администрации П.П. Осташкина. И стоит ли удивляться? П.П.Осташкин был хорошо известен в России тем, что в бытность якутским вице-губернатором и вр.и.д губернатора Якутской области он в 1889 году спровоцировал так называемый «якутский бунт» — протест ссыльных, который закончился стрельбой посланных на их усмирение солдат, стоившей жизни 6 ссыльным, в том числе одной женщине Софьи Гуревич, которую  закололи штыками. Кроме того, по результатам следствия еще трое ссыльных, участвовавших в «якутском бунте», были осуждены на смертную казнь и повешены.

Вот такие люди вершили дела в администрации Семиреченской области.

Отметим, что уже 1 августа 1916 года пост вице-губернатора Семиреченской области занял… кто бы вы думали? — освободившийся от карательных дел в Джизакском уезде полковник П.П.Иванов! Хрен редьки не слаще. Как видим еще до каких-либо выступлений в Семиречье «главный каратель» Туркестана был направлен именно в Верный. Можно подумать, что, делая это назначение вр.и.д. Генерал-губернатора знал, что джизакский опыт полковника П.П.Иванова будет востребован именно там.

Дата:19 июля 1916 года, вторник
Место действия: Закаспийская область

Ни в местных, ни тем более в центральных газетах о джизакских событиях ничего не сообщалось. И, тем не менее, в Туркестане о них было известно всем практически сразу. Хотя газеты и молчали, но официальное мнение было доведено до сведения населения.  В частности  и.д. военного начальника Закаспийской области Н.К.Калмаков еще 16 июля 1916 г., с целью устрашения населения области поспешил разослать по уездам циркулярную телеграмму, текст которой приказывалось распространить «через встреченных людей среди населения» (документ № 429 Сборника 1960 г.)

» [В] Самаркандской области расстреляно несколько тысяч туземцев, неповинующихся повелению и производящих бунт. Земли их будут отобраны в казну, жилища сравнены с землею».

И, хотя в соседней Самаркандской области кровь полилась рекой только 18 июля, — получилось так, что закаспийский начальник сказал сущую правду.

Подобная информация, безусловно, сказалась на поведении и настроениях всех слоев общества Закаспийской области. При этом нельзя сказать однозначно, что пример джизакцев подтолкнул туркмен к более решительным протестам или что, напротив, жесткость наказания остудила горячие головы. Скорее всего, среди местного населения бытовала и та и другая реакция. Во всяком случае, сведения, приведенные в Докладе и. д. начальника Закаспийской области Н. К. Калмакова, представленного в штаб Туркестанского военного округа в декабре 1916 года, дают все основания сделать такой вывод(документ № 314 Сборника 1960 г.)

17 июля асхабадский уездный начальник донес, что к нему явились старшины и группа почетных лиц, которые от имени населения заявили повинную.
17-го же числа на приеме у меня ханша Гюль Джамал заявила, что туркменский народ даст рабочих и беспрекословно исполнит волю государя.
18 июля тедженский уездный начальник донес, что по сведениям, проверенным серахсским приставом, туркмены хотят обратиться в Афганистан за помощью и за покупкой оружия. Того же числа тот же начальник уезда донес, что пассивное сопротивление усиливается, доходя до сдачи должностных знаков и по простой случайности может перейти в беспорядки. Того же числа начальник Мервского уезда донес, что в уезде спокойно.
20 июля от начальника Средне-Азиатской ж. д. мною получена телеграмма, что в полуказарме на 494-й версте рабочие текинцы самовольно ушли с работ, а старший рабочий с путевой стражей под угрозой убийства верховых всадников-текин оставил казарму и бежал. Рабочие затем вернулись обратно. Мною было предложено дороге отпускать рабочих на праздники домой, а на самовольно отлучившихся рабочих наложено наказание, о чем и донес телеграммой от 20 июля за № 1644 командующему войсками округа.
19 июля мною были получены от начальника жандармского управления Средне-Азиатской ж. д. сведения, что четыре аула, расположенные между ст. Ташкепри и пос. Тахта-Базар, выбрали из числа своих жителей по одному представителю, которых командировали в Афганистан к правительству афганского эмира с докладом о положении дел и с просьбой указать им, как поступить: идти ли на работу или нет, и могут ли они в крайнем случае бежать в Афганистан; в зависимости от ответа они себя и будут держать. Мною было предложено начальнику Мервского уезда проверить эти сведения и обратить серьезное внимание на настроение аулов, лежащих близ границы и прилегающих к Афганистану.
20 июля начальник Красноводского уезда донес, что настроение подавленное, выжидательное; кочевники перекочевывают в горы, между оседлыми замечается скупка товара, лошадей, верблюдов, активных выступлений нет.

Памятуя, что ханша Гюль Джамал в эти же дни ходатайствовала о защите ее народа перед бывшим начальником Закаспийский области — генерал-адъютантом А.Н.Куропаткиным (что отчасти и привело к назначению последнего генерал-губернатором Туркестана), можно сделать вывод, что туркмены использовали все возможные ресурсы, чтобы смягчить бремя свалившейся на них по милости государя-императора повинности.

ПРЕДШЕСТВУЮЩИЙ ДЕНЬ                        СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ                 ДЕНЬ 36