1916: ИЗБРАННЫЕ СТАТЬИ

ВАЛЕНТИН ДЯКИН. КРИЗИС ВЕРХОВ В РОССИИ НАКАНУНЕ ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Несколько вводных слов К СТАТЬЕ В. ДЯКИНА от В.И.Шварца:

Предлагаемая вниманию читателей рубрики нашего сайта «1916 год/ 1916: статьи и книги» статья историка, д.и.н. В.С. Дякина, хотя и посвящена событиям 1916-1917 годов, не содержит упоминаний ни о Семиреченском восстании, ни об «инородцах», ни о Туркестане вообще. И тем не менее нам представляется, что каждому человеку, стремящемуся к глубокому и полному пониманию причин и обстоятельств кровопролитных туркестанских событий, необходимо ознакомиться с этой работой известного советского историка, чьи работы и поныне цитируются в многочисленных статьях и монографиях.

Круг основных научных интересов Валентина Семёновича Дякина (1930-1994) был ограничен довольно узкими временными рамками. Он специализировался на исследовании двух последних десятилетий существования Российской Империи, в частности — на истории столыпинской реформы. В.С. Дякин стал широко известен как ответственный редактор и основной автор фундаментального коллективного труда «Кризис самодержавия в России», посвященного внутренней политике России в 1895—1917 гг. Эта монография была издана в 1984 г., то есть за два года до выхода из печати публикуемой нами статьи. В следующей крупной работе Д.С. Дякина «Буржуазия, дворянство и царизм в 1911—1914 гг.» впервые было уделено много внимания начальнику Переселенческого управления Министерства внутренних дел А. В. Кривошеину, который был показан как одна из ключевых фигур закулисной политической жизни России того времени.

Вполне закономерно, что от истории Переселенческого управления и его руководителя интерес ученого распространился на результаты деятельности этого ведомства, то есть на изучение последствий «столыпинщины» и, в частности, — переселенческой политики непосредственно на восточных окраинах России, в том числе в Туркестане. Последние годы жизни Д.С. Дякин искал, изучал и собирал неизвестные ранее архивные материалы по национальной политике России в предреволюционный период. Главные из его находок и комментарии к ним вошли в сборник «Национальный вопрос во внутренней политике царизма (начало XX века)», вышедший в свет уже после кончины ученого и представляющий собрание рабочих материалов по данной теме.

Учитывая, что Д.С. Дякин работал преимущественно в московских и ленинградских архивах, а также принимая во внимание его профессионализм и принципиальную опору исключительно на документы, можно предположить, что раньше или позже этот крупный ученый обнаружил бы те архивные материалы, которые довелось найти нам в РГВИА, РГИА и ГАРФ. Но…

С учетом всего сказанного настоятельно рекомендуем прочесть предлагаемую статью, тем более, что ее героями являются многие исторические персонажи, сыгравшие наиважнейшую роль в истории «реквизиции инородцев на тыловые работы» и последовавших за ней событий, в частности,  Николай II и начальник его Штаба генерал-адъютант А.В. Алексеев, великие князья Николай Николаевич и Михаил Александрович, председатели Совета министров Б.В. Штюрмер и А.Ф. Трепов, руководители министерства внутренних дел Д.С. Протопопов, С.П. Белецкий, В.Н. Волконский, С.А. Куколь-Яснопольский, директор Департамента полиции Е.К. Климович.

В статье полно, убедительно и достоверно показана обстановка интриг и нервозности, которая царила в Петрограде в те дни 1916 года, когда там возникла и была реализована идея с «реквизицией» инородцев. Еще раз повторим, что автор ничего не пишет об этом, но зато как точно описывает все, что нам теперь известно про подготовку Высочайшего повеления от 25 июня 1916 года, фраза В.С. Дякина «Тысячи родственных и дружеских нитей всегда связывали российскую либеральную оппозицию с «большим светом» и бюрократией, а через них — с членами царской фамилии. Теперь это использовалось для сотрудничества во имя общей цели правящих классов — предотвратить надвигавшуюся революцию.»

Статья была опубликована в журнале «Вопросы истории», 1982, № 3, л.70-83.


Исторические очерки. КРИЗИС ВЕРХОВ В РОССИИ НАКАНУНЕ ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

СМОТРЕТЬ ИЛИ СКАЧАТЬ СТАТЬЮ В ЖУРНАЛЕ «ВОПРОСЫ ИСТОРИИ»

В ряду условий, которые подготовляют революцию, В. И. Ленин отводил важное место кризису верхов, невозможности «для господствующих классов сохранить в неизменном виде свое господство»1, жить и управлять по-старому. Советские историки многое сделали для изучения разных сторон кризиса верховной власти в России в годы первой мировой войны: военных поражений царизма, развала экономики, роста революционного движения2. О том, что конкретно происходило в аристократических и высших бюрократических кругах страны в конце 1916 — начале 1917 г., о разброде и сумятице, порожденных войною и иными факторами, о действиях носителей верховной власти и их ближайшего окружения рассказывается в данном очерке 3.

Александра и Николай — царская чета

Придворная камарилья, высшая бюрократия и «большой свет» (за этими словами часто стояли одни и те же имена) вместе с императорской фамилией составляли правящие верхи царской России. Иногда, сделав удачную карьеру, сановную бюрократию пополняли выходцы из буржуазных кругов. Близкими к царской семье становились порою безродные проходимцы вроде Г. Распутина. Но в целом страною правили дворяне-помещики, и Николай II считал себя первым среди них. Приспособленная прежде всего для дворянских нужд, царская государственная машина давно уже работала с перебоями. Переживший свое время царизм заживо гнил. Революция 1905 -1907 гг. нанесла ему первый сильный удар. Накануне первой мировой войны характерные черты российской действительности — экономическая отсталость, нерешенность аграрного вопроса, несоответствие обветшавшего полуфеодального политического строя капиталистическим отношениям в стране, все то, что, по выражению Ленина, «приперло к стене»4 царизм уже к началу XX в., — стали еще зримее. А война чем дальше, тем больше усиливала в рабочем классе «ненависть к своему правительству и к своей буржуазии»5. Бессмысленность и ненужность войны для народных масс, огромные жертвы на фронте, голод, усиление эксплуатации трудящихся, вакханалия «темных сил» в верхах, «пир во время чумы» старых и новых миллионеров, открыто грабивших Россию под флагом патриотических лозунгов, — все это обостряло обстановку. Во главе революционных выступлений рабочего класса, крестьян, солдат стояла большевистская партия. Ленинцы призывали к превращению империалистической воины в гражданскую, в войну против самодержавия, помещиков и капиталистов.

Группа депутатов Третьей Гос. Думы от РСДРП

К осени 1916 г. было воссоздано Русское бюро ЦК РСДРП, в октябре в Петрограде прошли мощные политические забастовки. Борьба пролетариата сливалась с крестьянским движением и с выступлениями угнетенных народов окраин. Полиция с тревогой отмечала «перелом в настроениях армии в худшую сторону»6. «В сравнении с настроением данного момента, — докладывал в октябре 1916 г. начальник московского охранного отделения, — настроение 1905 – 6 г. несомненно являлось для правительства более благоприятным»7. В то время как в массах росло, ширилось и набирало силу нежелание «жить как прежде», «наверху» дописывались последние страницы бесславной истории романовской монархии. Правительство Николая II отличалось перед 1917 г. «беспомощностью», «дикой растерянностью», «полной потерей головы»8.

Одним из признаков такой «потери головы» была неспособность царской четы и ее ближайшего окружения увидеть надвигавшуюся бурю, разобраться в создавшемся положении. «Мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба… Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам»9 — эта характеристика начавшейся революции не случайная обмолвка Александры Федоровны. Уезжая 4 декабря 1916 г. в Ставку после бурного натиска думской оппозиции и собственных родственников, добивавшихся отставки последнего царского министра внутренних дел и любимца царицы А.Д. Протопопова и удаления Распутина, Николай II тоже выражал твердую веру, «что самое тяжелое позади и что не будет уж так трудно, как раньше»10. А Протопопов в те же дни истерически кричал в ответ на предостережения о приближающейся революции: «Нельзя всего бояться, мало ли кто чего боится, я, например, тараканов боюсь, понимаете, тараканов. Так что же из этого?! Следует ли, что тараканы нас заедят?!. В России некому революцию делать, что же Вы думаете, ее думские болтуны сделают?!»11. Насчет «думских болтунов» — тоже не случайная фраза. Так думала и Александра Федоровна, еще 25 февраля 1917 г. верившая, что «все пройдет и успокоится, если только Дума будет хорошо вести себя». Так рассуждал и близкий ко двору Н. А. Маклаков, до конца сохранявший уверенность в том, будто «в низших слоях… совершенно патриархальный взгляд на дело»12, и потому убеждавший царя, что «внутренняя смута сильна не собой», а «слабостью и нерешительностью власти»13. В то, что революционных выступлений «улицы» не произойдет и главная опасность для трона исходит от интеллигенции и узкой группы заговорщиков, верил и один из немногих порядочных министров военных лет гр. П.Н. Игнатьев14.

В чем же дело? В том, что политическая слепота носителей абсолютной власти, их фаталистическое упрямство суть исторические закономерности, свойственные периодам кризиса абсолютистских режимов. «Именно вследствие сознания или предчувствия того, что всякая коренная реформа политически равнозначна для него с самоупразднением, абсолютизм… сжигает за собой мосты, не ищет спасительных тропинок, потому что для него всякий шаг вперед даже по обходной тропинке — есть шаг к гибели»15. Не случайно при дворе больше интересовались настроениями не верноподданного народа, «осчастливленного» в 1913 г. высочайшим путешествием по стране по случаю 300-летия дома Романовых, а в Думе. «Улица» и революционное подполье казались верхам чем-то далеким, несмотря на опыт 1905 года. А вот Столыпин, «заслонявший» Николая II и заигрывавший с «этими ужасными политическими партиями», или Гучков, осмелившийся нападать на «нашего друга» Распутина, — это очень близко. Александра Федоровна по-своему искренне верила, что многое устроилось бы, «если б только можно было повесить Гучкова»16.

«Наверху» просто не знали, что реально происходит в стране. Знала охранка на местах. Знал департамент полиции. На приведенном выше докладе Московской охранки от октября 1916 г. один из столичных чиновников написал: «Больно осторожно составлен доклад, видимо, наиболее острые моменты в нем не отражены. Дайте указание нач. Моск. Отд. по охр., чтобы особо в этих вопросах не стеснялся, ближе к истине». Когда царским чиновникам бывало нужно (ради сохранения исключительных положений, расширявших и без того огромную власть администрации, или ради дополнительных ассигнований), и губернаторы и охранка готовы были сгустить краски. Но нередко они не спешили осведомлять правительство о «неблагополучии», им же потом ставившемся в вину17. В последние полтора года существования самодержавия разладилось и прежде не очень гладкое взаимодействие министра внутренних дел и директора департамента полиции. Назначенные в сентябре 1915 г. на эти посты А. Н. Хвостов и С. П. Белецкий, быстро перейдя от союза к вражде, налаживали каждый свою агентуру и не делились друг с другом имевшейся информацией. Такие же отношения сложились у их преемников Б.В. Штюрмера и Е.К. Климовича18. Неуравновешенный и неорганизованный Протопопов не мог найти времени для устных докладов директора департамента полиции19, а письменных, судя по всему, не читал. К тому же ценность сведений, доставляемых агентурой, упала, сводки ее были «узки» и не содержали ничего, кроме «общих выражений»20. Но Протопопов не сообщал царю даже то, что знал, так как «не хотел передавать ему неприятного», равно как и другим министрам, чтобы «быть более осведомленным», чем они21. Черносотенцы от имени несуществующих миллионов своих сторонников заверяли царя в верноподданнических чувствах и тоже создавали у него и его окружения иллюзию массовой поддержки.

При всей своей неосведомленности и неспособности к действиям, выходящим за круг установившихся представлений и привычек, придворная камарилья и высшая бюрократия все же ощущали, что почва колеблется у них под ногами. Армия терпела поражения на фронте. В тылу разваливался транспорт. До Николая и Александры порою доходили сведения о «хвостах» в продовольственные магазины. Все настойчивее становились требования буржуазии допустить ее к управлению страной, причем в делах экономики приходилось (как-никак война) идти ей на уступки. Однако полумеры и судорожные усилия наверстать неподготовленность к войне лишь ухудшали положение в стране. К тому же вопрос, как решить ту или иную проблему, все время подменялся в правящих кругах препирательствами о том, кто именно будет ее решать22. В августе 1915 г. под давлением оппозиции были созданы Особые совещания при ряде министерств с участием представителей Думы и буржуазных организаций. Это усилило влияние монополий на распределение военных заказов. Но роль координатора деятельности совещаний была поручена не председателю Совета министров, а военному министру. В результате система подчинения органов, ведавших хозяйственной жизнью страны, получила, подобно императорскому орлу, две головы, глядевшие в разные стороны. На протяжении следующего года образовывались разные совещания министров под председательством то одного, то другого. Подобно крыловским персонажам, как ни усаживались главы ведомств, они не могли справиться с экономикой, приходившей в упадок. Власть Совета министров, и без того не очень большая в царской России, таяла; курс правительства определялся вне Совета, а часть его членов, как сетовал недолговременный министр земледелия А. И. Наумов, вообще не знала, «как высшая политика фабрикуется»23.

Летом 1916 г. военные потребовали создания в тылу диктатуры «верховного министра государственной обороны», который получил бы полномочия для эффективного вмешательства в экономику. Бюрократические верхи выступили против этой идеи, поскольку при наделении кого-то чрезвычайными полномочиями остальные министры «были бы поставлены в ложное положение» 24. Не обрадовали предложения военных и царя. С одной стороны, он признавался в неспособности навести порядок среди собственных сановников. «Если б один из них взял верх, — уныло констатировал он итоги давнишней привычки самодержцев стравливать министров друг с другом, — остальные ему уже не подчинялись бы, или если б и подчинились, то начались бы интриги, и дела не пошли бы гладко»25. С другой стороны, назначить диктатора — значит признать собственную непригодность и поступиться самодержавными амбициями. Поэтому разговор о диктатуре свелся для Николая к поискам «человека, способного быть во главе департамента снабжения»26. Таков был максимум полномочий, которые он соглашался вручить искомому мессии. В конечном итоге «диктатура» вылилась в небольшое расширение власти председателя Совета министров Штюрмера, далекой, однако, от объема полномочий реального главы правительства, в создании Комитета по борьбе с дороговизной, которому другие ведомства открыто советовали не совать нос в их дела27, и очередного совещания части членов кабинета. Постановления этого совещания начальник штаба Ставки генерал М.В. Алексеев, не стесняясь чужих глаз и ушей, называл «материалом для оклейки окон», а Штюрмера и его коллег — «преступниками»28 и «сумасшедшими куклами, которые решительно ничего не понимают»29.

Депутаты Третьей гос Думы Волконский и Родзянко

Неспособность царизма предотвратить экономический крах, включая продовольственный кризис, определялась не дефектами конструкции тех или иных органов или отсутствием должного авторитета у лиц, занимавших министерские кресла. Подлинное решение проблемы было возможно только при коренном переустройстве всего общества; следовательно, невозможно ни для царизма, ни для буржуазии, что последняя и продемонстрировала после Февраля 1917 г. Чем острее становилось положение, тем больше Николай II и его окружение теряли способность понимать, что любые меры могут принести результат лишь какое-то время спустя. Царизм искал панацеи от всех недугов, и притом немедленно. Вот одна из причин «министерской чехарды» — бросавшегося в глаза проявления развала верховной власти. За два с половиной года войны на постах председателя Совета министров, обер-прокурора Синода, министров военного, юстиции и земледелия побывало по четыре человека; государственного контролера, министров иностранных дел и просвещения — по три; шесть человек занимали пост министра внутренних дел, и кн. В.М. Волконский, служивший товарищем (заместителем. — В. Д.) у пяти из них, язвил, что около его кабинета впору вешать объявление «По субботам новая программа»30. Смена министра означала, как правило, и перетасовку руководящего персонала министерства. Так, придя в МВД, Хвостов сменил директоров канцелярии министра и всех основных департаментов, причем главы важнейших из них — общих дел и полиции — менялись им дважды. Штюрмер вновь заменил директора департамента общих дел, Протопопов — и общих дел, и полиции, и ряда других3I. В обстановке постоянной неопределенности положения МВД забыло представить в Думу проведенный в чрезвычайном порядке запрет съездов буржуазно-помещичьих союзов, и запрет формально утратил силу32.

Григорий Распутин и царская семья

В представлении Николая и Александры «чехарда» вызывалась просто отсутствием «настоящих» людей: «Мы стольких знаем, а когда приходится выбирать министра, нет ни одного человека, годного на такой пост», — писала царица, сетуя, что «нет настоящих джентльменов» и что фавориты один за другим оказываются казнокрадами и взяточниками33. Но чем больше при подборе высших сановников от них требовалось не просто мириться с существованием Распутина, а «слушаться, доверять и спрашивать совета»34 у него, тем чаще элементарно порядочные «джентльмены» даже из крайне правого лагеря оказывались негожими в министры. Круг «действительно преданных людей»35 становился так узок, что находить мало-мальски подходящих кандидатов оказывалось невозможным. Накануне Февраля 1917 г. при всех назначениях (или планах назначения) на высшие посты Николай тасовал замусоленную колоду битых карт, перебирал своих любимцев — Н.А. Максакова, И.Г. Щегловитова, С.В. Рухлова, которыми он «пожертвовал» в 1915 г. и которыми теперь снова хотел отыграться.

Впрочем, и с новыми людьми царизму везло не больше. В сентябре 1916 г. министром внутренних дел был назначен член Думы октябрист Протопопов. Задумано было это не как простая очередная смена главы МВД: часть «темных сил» вокруг трона искала возможность укрепить позиции монархии не только подавлением недовольных, но и маневрированием. Однако министрам в России не положено было иметь собственную программу. Они могли действовать лишь в той мере, в какой им удавалось убедить царя в личной преданности и получить (на время и не во всем) некоторую свободу рук. Поэтому Протопопов, у которого сначала имелась своя программа, но который для Николая и Александры был прежде всего человеком Распутина, а не членом Думы и доверенным лицом петроградских банков, должен был сразу же откреститься от газетных слухов о его «программе»36, затем же и сам о ней забыл. Психически неуравновешенный, Протопопов как нельзя рельефнее, олицетворял собой на министерском посту историческую обреченность царизма. Дорвавшись до власти, он вконец развалил министерство и сам признавался потом, что не мог им управлять37. Его коллеги позволяли себе открыто высказывать неуважение к Протопопову, игнорируя устраиваемые им официальные приемы38, отказывая ему в поддержке при столкновении с Думой29 и называя его доклады в Царском Селе фантазиями40. «Это сумасшедший дом, а не государственное управление», — писал Игнатьев одному из влиятельнейших деятелей бюрократических верхов А. В. Кривошеину в конце декабря 1916 года41.

В такой обстановке царские власти не могли справиться уже и с карательными функциями. Аресты руководящих центров революционного подполья не остановили поднимавшийся на борьбу пролетариат, а оппозиции правительство не решалось заткнуть рот. Буржуазная пресса все резче критиковала систему управления страной, обходя цензурные ограничения с помощью понятных всем намеков. То, что не попадало на страницы печати, распространялось иными путями. В светских салонах открыто ругали Александру Федоровну, и она жаловалась, что вся эта фронда остается безнаказанной. Признанием полной утраты авторитета власти звучало внушенное кем-то напоминание Александры Николаю, что черносотенцы, «если их не слушать, возьмут дело в свои руки, чтобы спасти тебя, и может невольно выйти больше вреда»42. Фактически в последние месяцы существования режима царское правительство, несмотря на отдельные эффектные жесты, не контролировало события ни в «низах», ни в «верхах» российского общества. Многие из тех представителей придворной камарильи и бюрократии, которые предвидели приближавшийся крах, искали спасения в разгоне Думы и в вооружении черной сотни, некоторые — в сепаратном мире с Германией. Но и в этом тоже проявилось углубление кризиса верхов. Значительная часть дворянских кругов и члены императорской фамилии оказались в лагере пытавшихся избежать революции путем каких-либо уступок.

Летом 1915 г. под влиянием поражений на фронте в Думе был создан «Прогрессивный блок» буржуазно-помещичьих партий, потребовавший от царизма создания «правительства доверия» и некоторых умеренных реформ. «Снова, — сравнивал Ленин события 1905 и 1915 гг., — либеральная буржуазия, — на этот раз даже с самыми широкими слоями консервативной буржуазии и помещиков, — выдвигает программу реформ и соглашения с царем» 43. Николай отказался идти на уступки. Заседания Думы были прерваны; министры, предлагавшие сговориться с нею, уволены. «Разгон» Думы и удаление с поста обер-прокурора Синода неугодного Распутину бывшего московского предводителя дворянства А. Д. Самарина вызвали недовольство среди дворянской знати, особенно московской.

Конечно, в этой среде не было убежденных сторонников реформ. Зато действовали страх и инстинкт самосохранения. Для настроений высшего света в сентябрьские дни 1915 г. показательна паника, которая охватила под влиянием забастовки в Петрограде, совпавшей по времени с «разгоном» Думы, жившую в России вдовствующую греческую королеву, царскую родственницу Ольгу Константиновну. 3 сентября она «примчалась в отчаянии к Павлу (вел. кн. — В. Д.) со словами, что революция уже началась, будет кровопролитие, нас всех прогонят»44. Бывшая королева эллинов была не одинока в своем испуге. Жена вел. кн. Павла Александровича Ольга Палей, проткнув письмо под печатью кнопкой, чтобы затем проверить, «читали его или нет в «cabinet noir» (цензура), кляла в нем занимавшего в то время пост премьера И. Л. Горемыкина, поскольку он «хочет бороться против неудержимого течения», и сетовала на правительство, которое «положительно приняло систему «дразнить собак», забывая, что эти собаки могут в остервенении растерзать все и вся»; в подтверждение она ссылалась на забастовки45. Недовольство роспуском Думы выражал кн. А. Д. Оболенский, член Государственного совета и обер-прокурор Синода в правительстве Витте. Он писал жене: «Все возмущены образом действия Горемыкина»46. Что «Горемыкин окончательно спятил с ума», если «в такую минуту тревоги в государстве» бросает вызов обществу назначением в МВД «известного скандалиста и умника Хвостова», считал и кн. Л.В. Кочубей47.

Горемыкину во всех этих случаях доставалось зря. Он лишь выполнял волю Николая. Но назвать истинного виновника, да еще в письме, язык не поворачивался. Впрочем, не у всех. Член Государственного совета, вхожий во дворцы либерал М.А. Стахович, «не стесняясь, говорил, что «цари — люди обреченные», что цареубийство — не что иное, как вопрос времени»48. О желании части московской знати низложить Николая говорил Ольге Палей французский посол М. Палеолог49. Про оппозиционные настроения части дворянства докладывал Горемыкину Хвостов. Его особенно беспокоил интерес к этим настроениям кадетов, видевших в таком недовольстве свидетельство того, что «главный оплот династии и правительства поколеблен». Если Хвостов писал при этом о «молодой» группе дворян, желавших «предъявлять правительству требования»50, то Палей бухала в колокол, не глянув в святцы: «Московское дворянство, Самарины, Тютчевы и др., стало очагом революции»51.

Осенью 1915 г. дальше испуга и брюзжания дело, правда, не пошло. Но год спустя положение в стране стало еще хуже, а надежды на то, что царь и его министры могут его улучшить, не оправдались. В июне 1916 г. царь отклонил совет генерала Алексеева создать столь же желательное оппозиции «правительство доверия», а в июле, словно в пику непрошеным советчикам, вновь перетасовал кабинет, превратив его в заведомое «правительство недоверия», в котором влияние распутинской группы, как называли Штюрмера и К, стало еще большим. Особенно обозлило оппозицию то, что премьер Штюрмер взял себе и портфель министра иностранных дел вместо уволенного С. Д. Сазонова: немецкая фамилия мало подходила для заведования иностранными делами во время войны с Германией. Это понимал даже Распутин, считавший, что «старикашка совсем с ума сошел»52. Кроме того, Штюрмера (может быть, не без оснований) подозревали в склонности искать сепаратного мира. Оппозиция устроила Сазонову демонстративно шумные проводы, а вел. кн. Николай Михайлович позволил себе попенять своему миропомазанному племяннику: «Не знаю, по каким мотивам ты уволил Сазонова, но вот что получилось. Почти вся пресса (кроме «Нового времени» и «Земщины») сделала из Сазончика великого человека и своего рода сверхпатриота… Это я считаю весьма опасным симптомом… Едва ли желательно, чтобы после нескольких годов кровопролития произошел бы разлад между правительством и обществом»53. Не решившись ничего сказать венценосному брату, излил недовольство в письме к жене вел. кн. Михаил Александрович: «Нас здесь очень удивила та министерская перетасовка, которая произошла на этих днях. Я мало знал Сазонова, но так по всему видно было, что он пользовался доверием (хотя тип у него еврейский), ну а теперь со Штюрмером, я боюсь, дело будет дрянь, мне так кажется, что этот человек способен на все — и ваш, и наш, и без всяких убеждений и идей. Наверное, и ты со мной согласна, что Штюрмер такой человек; что за неудачные люди выбираются на такие ответственные посты, просто ужас, что такое»54. О «тягостном впечатлении» от удаления Сазонова писала и Палей55.

Вызвал тревогу и указ об очередном призыве новобранцев к 15 июня, в самый разгар полевых работ. Палей, работавшая, как это было модно в ее кругу, на благотворительном складе и приносившая оттуда самые свежие новости («Имей в виду, — предупреждала она мужа, — что все, всегда знается здесь и громко сообщается в складе — часто такие вещи, которые ты пишешь под строжайшим секретом»)56, передавала, что на совещании у военного министра «Стишинский, архиправый, встал и сказал: «Тот, кто посоветовал этот указ, — или изменник, или дурак» (намек на вездесущего Штюрмера)»57.

Боязнь, что политика Николая и Александры приведет к краху режима, тревога за собственное будущее толкали «большой свет» к действиям, хотя они порою плохо представляли себе, что происходит на деле. Поскольку «Прогрессивный блок» и оппозиционные Земский и Городской союзы заявляли, будто говорят от имени страны, верхи полагали, что успокоить оппозицию — значит успокоить Россию. Еще недавно кадеты казались многим из консерваторов, начинавших теперь с некоторой надеждой оглядываться в их сторону, чуть ли не революционерами. Да и в середине 1916 г. многое из того, о чем говорили кадеты, дворянские фрондеры принять не могли. Однако кадеты сами искали союза с дворянством и ради этого отказывались от ряда своих былых лозунгов; к тому же, как надеялись дворяне, после можно кадетов и обмануть, лишь бы «пронесло». Да и не все же в оппозиции — кадеты. Разве так уж непроходима пропасть между Самариными и Тютчевыми, верноподданно-правыми, взвывшими только во время мировой войны, и их давним знакомым «либералом» Стаховичем? Или между ними и главой Земского союза кн. Г.Е. Львовым, который даже в Феврале 1917-го видел в происходящем лишь «роковые недоразумения между властью и Россией» и «бесовское наваждение»?58. Тысячи родственных и дружеских нитей всегда связывали российскую либеральную оппозицию с «большим светом» и бюрократией, а через них — с членами царской фамилии. Теперь это использовалось для сотрудничества во имя общей цели правящих классов — предотвратить надвигавшуюся революцию. В качестве первых шагов намечалось отстранить от власти Штюрмера, удалить от трона Распутина, ослабить влияние Александры Федоровны.

Методы оппозиции — речи в Думе, газетная шумиха — это не для Самариных. Они привыкли (и именно в этом их ценность для либеральных лидеров) к закулисным воздействиям на власть. Но прежние пути влияния через салоны и придворное окружение оказались почти перекрытыми. Николай II либо сидел в Ставке, либо ненадолго приезжал в Царское Село, где его опекала царица. Попытки повлиять на Николая через генерала Алексеева, предпринимаемые «Прогрессивным блоком», оказались безрезультатными. Кроме того, до войны великосветские салоны поддерживали реакционный курс. Ныне же им приходилось выступать не только против Распутина, но и против Александры. Вот почему даже самые именитые предпочитали действовать не напрямую, а через царскую родню.

Один из путей, которым пробовал идти «большой свет», вел в Киев, где поселилась, не желая часто встречаться с «молодой царицей», императрица-мать Мария Федоровна. Там же подолгу жили ее дочери Ксения с мужем вел. кн. Александром Михайловичем и Ольга. До мировой войны Мария Федоровна пользовалась большим влиянием на сына. В марте 1911 г. она, например, помогла удержаться Столыпину. Нанести визит вдовствующей императрице — долг вежливости. В 1915 — 1916 гг. «вежливыми» оказывались именно те, кто был не очень в ладах с Царским Селом. Чаще других приезжал А. В. Кривошеин, когда-то «серый кардинал», чья карьера оборвалась в 1915 г. из-за данного царю совета сговориться с «Прогрессивным блоком». Бывали близкие к Кривошеину гр. П.Н. Игнатьев (министр просвещения) и кн. Н.Д. Щербатов (недолговременный глава МВД летом 1915 г.). Заезжали члены Государственного совета Н.П. Балашов и П.М. Кауфман (представитель Красного Креста при Ставке). Вскоре после поездки в Киев Кауфман заговорил с Николаем об опасности влияния Распутина и Александры на государственные дела, после чего сразу был выдворен из Ставки. Естественно, когда у старой царицы появились генералы Н.И. Иванов и А.А. Брусилов, которые в разное время командовали Юго-Западным фронтом и часто приезжали в Киев. Но что привело к ней ген. Н.В. Рузского? Других военных с Северного и Западного фронтов ее камер-фурьерский журнал не зафиксировал59.

14 сентября 1916 г. Мария Федоровна отмечала 50-летие своего приезда в Россию. Отмечала скромно, с поздравлениями явились только представители местных властей. Но через три дня прибыла депутация «Общедворянской организации помощи раненым и больным воинам» во главе с А.Д. Самариным. Идею послать депутацию подал Самарину член Государственного совета, бывший министр кн. Б. А. Васильчиков. А Самарин условился, что в тот же день приветственные телеграммы пришлют Земский и Городской союзы60. В 1914 г. «Общедворянская организация» для того и создавалась, чтобы не иметь дела с Земским и Городским союзами. Теперь их пути сошлись. Если бы поздравлений пришло много, они не имели бы политического смысла. Когда больше не поздравил никто, это выглядело как тихая демонстрация. Мария Федоровна явно пыталась играть роль в мышиной возне великосветской оппозиции. Слишком уж совпадали по времени визиты к ней наиболее активных из великих князей с их «оппозиционными» выступлениями перед царем. Не зря Александра призывала Николая не обращать внимания на письма «дорогой матушки» и не принимать их близко к сердцу, поскольку «за ее спиной стоят the Micheles»61 — Александр и Николай Михайловичи и их братья.

Николай Михайлович слыл либералом. Как и другие родственники царя, он с беспокойством смотрел на происходившее. «Нет ни определенной власти, ни тени какой-либо программы, ни желания понять действительную обстановку и положение России в настоящие тревожные дни», — писал он еще в апреле 1916 года62. Круг его знакомых был широк и включал кое-кого из лидеров оппозиции. Но вплоть до лета 1916 г. он преимущественно растравлял недоверие царя к бывшему верховному главнокомандующему вел. кн. Николаю Николаевичу (старая вражда «Николаевичей» и «Михайловичей»), а в ответ на призывы активнее участвовать в делах «на пользу общую» просил оставить его в покое, хотя тут же намекал, что предвидит ситуацию, когда «обстоятельства меня заставят вынырнуть из моего уединения, чтобы спасать заблудившихся в непролазной тине»63. В сентябре 1916 г. время «спасать» пришло, и Николай Михайлович отправился в Киев. Ехал он не лично от себя. В дневнике барона Н.А. Врангеля (адъютанта вел. кн. Михаила Александровича) есть запись от 8 ноября 1916 г.: барон пересказывает разговор с кн. Волконским. Тот говорил об отчаянном положении, засилье Распутина, ненадежности Петроградского гарнизона: «Положение могло бы быть спасено выступлением всей императорской семьи, in corpеre заявившей государю об опасности, о необходимости уступить общественному мнению. Прежде это могли бы сделать старейшие государственные люди: Воронцов, Пален, Столыпин и т. п. или коллегия иерархов. Теперь их нет. Искали, кто из вел. князей мог бы взять на себя руководящую роль. Михаил Александрович болен, ехать не может. Остановились на вел. кн. Николае Михайловиче, несмотря на низкий нравственный ценз»64. После этой записи следует пересказ разговора с другим человеком. По-видимому, Волконский задним числом информировал Михаила и его адъютанта о сделанном. Поисками подходящего руководителя занималась не только царская родня, иначе не шло бы речи о покойных бюрократах, и не Волконский сообщил бы о поисках Михаилу. А имя Волконского ведет за собой многих других: он был своим человеком и при дворе («Володей» для Александры Федоровны), и в бюрократических сферах (давний союзник Кривошеина по интригам), и в Думе (много лет товарищ ее председателя).

Итак, в верхах существовал некий круг испуганных и недовольных, которые осенью 1916 г. сочли, что пришла пора вмешаться в события, пока не поздно. Болезненная, хотя и не лишенная оснований подозрительность Александры Федоровны включала в этот круг А. В. Кривошеина, кн. В.М. Волконского, гр. П.Н. Игнатьева, П.М. Кауфмана, Н.П. Балашова, кн. Б.А. Васильчикова, А.А. Макарова, А.Ф. Трепова, С.И. Тютчеву, кн. А.И. Оболенскую, многих других. По ее сведениям, Николай Михайлович, Балашов и Васильчиков действовали заодно в сверхаристократическом Яхтклубе 65. Сразу оговоримся, что никакого организационного центра, который возглавлял бы великосветскую оппозицию, не существовало. В том кругу были неспособны на его создание, да и не нуждались в нем. Но какие-то разговоры перед поездкой Николая Михайловича в Киев были. Одновременно с ним в Киеве оказалась жена вел. кн. Кирилла Владимировича Виктория. 26 ноября она, единственная из всей семьи, попыталась поговорить о необходимости уступок с Александрой Федоровной и услышала в ответ, что против режима выступает лишь «петроградская кучка аристократов, играющая в бридж и ничего не понимающая»66.

Содержание киевских разговоров восстанавливается по последовавшим событиям. 1 ноября должна была открыться очередная сессия Думы. В тот день, как было известно и охранке, и высшему свету, «Прогрессивный блок» собирался начать кампанию против Штюрмера и Протопопова, добиваясь создания «правительства доверия». К этому же дню решено было приурочить и нажим на царя со стороны членов императорской фамилии. Об этом уже писалось67. 1 ноября Николай Михайлович приехал в Ставку и привез царю подготовленное заранее письмо, в котором уговаривал освободиться от влияния «темных сил», действующих через Александру, и согласиться на сформирование правительства, ответственного перед Думой. От своего имени и от имени матери и сестер Николая он предупреждал: «Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше — накануне эры покушений». Мастер закулисных интриг, Николай Михайлович не рвался действовать с открытым забралом и в разговоре не упомянул имени Александры, а письмо отдал Николаю «довольно неохотно»68. Письмо сходного содержания прислал Георгий Михайлович. Кирилл Владимирович и Николай Николаевич в конце октября — начале ноября тоже приезжали в Ставку. Одновременно готовилась аудиенция для мелкого чиновника А.А. Клопова, подсунутого «Михайловичами» царю и получившего право прямой переписки с ним. Готовил аудиенцию генерал Алексеев, посредничал между ним и Клоповым кн. Львов. Текст письма с рекомендацией составить правительство из людей, «способных опираться на большинство Думы», которое Клопов должен был отдать царю, редактировал Николай Михайлович. Готовясь к аудиенции, Клопов побывал у Марии Федоровны69, куда в те дни приехали Павел Александрович и мать Кирилла Мария Павловна. Клопову велено было находиться наготове в Петрограде 1 ноября. Нити сплетались в один клубок: действия «Прогрессивного блока» и планы членов императорской фамилии явно координировались.

Б.В.Штюрмер
А.Д.Протопопов

В первую декаду ноября на царя давили с двух сторон. Что никакого ответственного министерства он не даст, стало ясно сразу. Но Александра отстаивала и Штюрмера с Протопоповым, предупреждая: «Не думай, что на этом одном кончится: они по одному удалят всех тех, кто тебе предан, а затем и нас самих»70. С моментом, когда в Петрограде прошел слух, что Штюрмер остается, совпали встреча Волконского с Врангелем и включение в игру Михаила Александровича. Родной брат царя Михаил из-за самовольного мезальянса вынужден был прожить несколько лет в Англии в опале, которая была с него снята только во время мировой войны. Человек здоровья не крепкого и ума не выдающегося, он не слишком интересовался политикой, что до поры помогало ему сохранять оптимизм и верить, будто в России еще «все можно со временем наладить, потому что у нас всего много»71. К 1917 г. он пригляделся, «как все делается», и «превратился в пессимиста»72. То ли из-за слабости здоровья и частого его отсутствия в Петрограде, то ли из-за положения царского брата, Михаила долго не привлекали к разговорам о положении в стране. 5 ноября с явным чувством новизны Врангель «подробно доложил вел. князю политическое положение, скандалы в Думе, негодование против «старца» Григория Новых (Распутина)». «Пришли к заключению, — продолжал Врангель в дневнике, — что, согласно общей воле решительно всех, этого негодяя следует убрать. В. князь в шутку предлагал мне поехать с ним тотчас на моторе — и покончить с ним. Говоря серьезно, в. князь хочет написать государю. Но я отсоветовал — лучше поговорить на словах в Ставке, когда он поправится»73. 8-го Врангель разговаривал с Волконским. 9-го состоялась встреча Волконского с Михаилом, и тот вернулся к мысли о письме. Оно было отправлено 11-го, когда отставка Штюрмера была уже решена, но все остальное не изменилось.

Письмо «дорогому Ники» начиналось с выражения надежды, что «ты верно поймешь мои побуждения и простишь мне кажущееся вмешательство в то, что до меня в сущности не касается»74. Михаил не переоценивал себя. «Я не умею, — признавался он, — письменно выражать мои мысли, да и не только письменно, даже в разговоре»75. Гладко и продуманно составленное послание к Николаю было написано Врангелем и отредактировано Волконским, по телефону консультировавшимся при этом с одним из кадетских лидеров В.А. Маклаковым76. Поэтому его содержание нам вполне понятно. Предупреждения, «что мы стоим на вулкане и что малейшая искра, малейший ошибочный шаг мог бы вызвать катастрофу», совет не идти «на конфликт с представительным строем» и удалить «наиболее ненавистных лиц» — вот платформа, на которой осенью 1916 г. сошлись либеральная оппозиция и ее недавние противники из дворянских кругов. Однако написать венценосному брату «Мы стоим на вулкане» — значит вмешаться именно в то, что «меня в сущности не касается»! Тремя неделями позже Александра Федоровна будет негодовать по поводу письма Н. П. Балашова царю (оно не сохранилось, но речь, видимо, шла о том же): «У него такое высокое придворное звание, и он смеет писать, когда его о том не просят!»77.

Ноябрьский «штурм власти» закончился ничем. И либералы, и «большой свет» стали перед выбором: как действовать дальше? Меньшинство затевало заговоры, большинство продолжало уговаривать царя; либералы — речами и резолюциями, великосветские фрондеры — приватным образом, хотя и не без демонстраций. В конце ноября резолюции против «темных сил» приняли Государственный совет и даже съезд объединенного дворянства. Настроения высшего света были такими, что, когда кн. А. Д. Голицын произнес в Государственном совете оппозиционную речь, многие, перепутав, сочли способным на нее даже ближайшего сотрудника Александры Федоровны кн. Н. Д. Голицына и именно его «поздравляли с этой речью»78. В те же дни с письмами-предостережениями обратились к царю Балашов, а к Александре — жена кн. Васильчикова. Добиться наказания Балашова и Голицына Александра не смогла, но С. Н. Васильчикова была выслана в новгородское имение. За ее высылкой последовал один из наиболее нелепых, но как раз тем и характерный, эпизодов великосветской фронды — дамский протест. «В Петрограде, — писала опальной сестре А. Н. Голицына, — поднят вопрос писать собирательное письмо к имп. А. Ф. в виде протеста против твоей ссылки». «Мери» Балашова, жена П. Н. Балашова, лидера правых националистов в Думе и сына вышеназванного П. П. Балашова, написала письмо «политического содержания без упоминания о тебе, но с требованием ответственного министерства, удаления темных сил и т. д.». Граф Игнатьев советовал воздержаться от нового выступления, которое «только ухудшит настроение, т. к. это все будет, как красная тряпка перед глазами разъяренного быка»79. Тем не менее было решено собирать подписи, причем предварительно «злополучное письмо» Васильчиковой было показано (значит, копии имелись) поседевшей на придворном этикете свояченице Балашова-отца, вдове бывшего министра двора гр. Е.А. Воронцовой-Дашковой, и та не нашла в нем «ничего оскорбительного»80. После этого коллективное письмо исчезло; по мнению Голицыной, «попало, видимо, в руки полиции»; а по Петрограду пошли слухи, как «дамы собрали 200 подписей в знак солидарности и лист потеряли»81.

В.М.Пуришкевич
Ф.Ф.Юсупов

На почве страха перед грядущим крушением режима разыгрывались не только комедии. В ночь на 17 декабря был убит Распутин. Его убийцы — вел. кн. Дмитрий Павлович, женатый на племяннице Николая, кн. Ф.Ф. Юсупов-Сумароков-Эльстон и черносотенец В.М. Пуришкевич — все еще верили в то, что, устранив Распутина, можно предотвратить революцию. Так считали не только они. В отправленном с оказией и потому откровенном письме Игнатьев рассказывал Кривошеину: «На моем докладе (21 декабря царю. — В. Д.) я назвал это так: «это ужасное преступление, быть может, проявление милости божьей… меня перебили — воли божьей… нет, «милости», повторил я, выразившейся в предотвращении большей беды и еще возможности теперь ее предотвратить»82. Убийство Распутина было очередным доказательством глубины кризиса царизма, побуждавшего его же защитников использовать такие методы действия. Оно рождало мысль, что устранение «старца» есть лишь начало «террора в верхних слоях и от представителей армии». «Первый акт совершен — так пойдет и дальше»83 — этот вывод Игнатьева приходил в голову многим лицам в правящих верхах и в среде буржуазно-помещичьей оппозиции. «Кто следующий?» — вопрошала в своем дневнике видная кадетская деятельница А. В. Тыркова84.

Сожаление о том, что «молодые люди» «не докончили начатого истребления», высказывал Николай Михайлович, считавший себя инициатором совершенного85. Но ни в «верхних слоях», ни в армии не нашлось исполнителей для новых актов террора, а подавляющее большинство либеральных лидеров откровенно боялось каких-либо заговоров, опасаясь этим «толкнуть страну на путь революции»86. Да, разговоры о перевороте шли и в петроградских салонах, и среди политических деятелей. Но даже организатор одного из наиболее далеко зашедших заговоров лидер октябристов А. И. Гучков признавался потом, что сделано было «мало для реального осуществления»87. Французский посол М. Палеолог в воспоминаниях, написанных для пущей убедительности в виде дневника, но недостоверных, изображал дело так, будто в конце декабря 1916 г. на совещании великих князей во дворце Марии Павловны подготовлялось чуть ли не убийство Александры или Николая88. В действительности речь шла о письме царю в защиту Дмитрия Павловича, высылаемого за убийство Распутина в Иран89. Николай Михайлович попробовал было продолжать разговоры в клубе, широко афишируя это письмо и понося Александру, но в ночь под Новый год был выслан в свое имение.

А.Ф.Трепов

Дворянско-бюрократические круги все теснее смыкались с правым крылом думской оппозиции и согласовывали с ним свои действия. По утверждениям охранки, после высылки Николая Михайловича аристократическая оппозиция группировалась в салонах гр. И.И. Шереметевой (дочери Воронцова-Дашкова и жены ближайшего адъютанта и друга детства царя) и Лазаревой (тетки Юсупова, и родственницы председателя Думы М. В. Родзянко). Салоны посещали гвардейские офицеры, и это породило слухи о «чуть ли не декабристских кружках», в которые охранка не верила. По ее сведениям, Родзянко посоветовал Шереметевой воздействовать на офицеров в надежде, что, увидев их оппозиционные настроения, царь «сам сверху дарует начала подлинного представительного строя и спасет Россию от кровавой революции»90. С конца декабря действия этих кругов становились все более демонстративными. Отказываясь служить вместе с Протопоповым, подали в отставку гр. Игнатьев, а также А.Ф. Трепов и Н.И. Покровский (унаследовавшие от Штюрмера посты премьера и министра иностранных дел). Ушли из МВД товарищи министра Волконский и В.А. Бальц. Военный и морской министры говорили, что «лишь военная присяга не позволяет им уйти»91. После отставки Волконский был демонстративно избран петроградским предводителем дворянства. Столь же демонстративно новгородские дворяне предложили быть их предводителем Васильчикову92.

Ряд дворянских собраний принял резолюции с требованием изменить состав правительства. Больше всего шума наделало симбирское собрание, потребовавшее исключить Протопопова из дворянского сословия. «Слыханное ли в России дело, — восторгался член Государственного совета гр. Д. А. Олсуфьев, — чтобы министр, в руках которого все внутреннее управление страны, ближайшее лицо, фаворит, был извергаем из дворянского общения (с ограничением прав быть избираемым и т. д.). Вот как осмелели люди в России. Мне кажется, это должно заставить задуматься. Инициатором всей симбирской истории явился наш С.П. Дурасов, поддержанный «дворянином» Павловым, саратовск. губ. предвод. Ознобишиным (который одновременно симбирский дворянин) и друг., т. е. все «зубрами». Спрашивается, какой же еще лагерь остается в России «за», когда все — «против». Тот же Олсуфьев передавал, что на Кавказе, где наместником сидел Николай Николаевич, «высший мужской персонал очень сдержан в разговорах о политике, но высшие дамы критикуют вовсю»93.

Однако, перенимая у оппозиции способы выражения недовольства и объединяясь с нею в отдельных выступлениях, сановные фрондеры до конца смотрели на либералов как на нечто чуждое им, а на либеральные лозунги — как на чужие. Под ногами великосветски-бюрократического мира должна была разверзнуться пропасть, чтобы «Мэри» Балашова бросилась собирать подписи, хотя и в своем кругу, под требованием «ответственного министерства». Глазам Волконского и Васильчикова должны были предстать апокалиптические видения, чтобы они позволили себе критику режима, хотя и в своем клубе. Тысячи нитей связывали «большой свет» и бюрократию с либеральной оппозицией, но то были личные связи. Перед Рюриковичем кн. П.Д. Долгоруковым открылись двери домов и Самарина, и Васильчикова, хотя Долгоруков — председатель ЦК кадетской партии; но с партией кадетов Самарин и Васильчиков дела иметь не стали. Еще до войны Кривошеин призывал покончить с разделением на «мы» и «они», правительство и общество; но с этим призывом он тоже обращался не ко всему буржуазно-помещичьему обществу, а только к правой его части, хотя среди его личных знакомых были кадеты. Пришел канун революции. Старый знакомый Кривошеина и Игнатьева кадет И.П. Демидов зовет только что оставившего министерский пост гр. Игнатьева работать в Земский союз, но любимец либералов Игнатьев кривит губы: «Не к лицу мне играть в оппозицию и творить шумиху», не хочется «играть роль чучелы или пугала в «общественных» руках»94. Даже перед лицом грядущей революции, даже после опыта вынужденного сотрудничества — «мы» и «они».

Либералы не могли предложить спасительного для правящих классов выхода. И до мировой войны, и тем более во время войны реформы, которые они предлагали и которые царизм отвергал, не изменили бы принципиальной расстановки сил в стране и не остановили бы революцию. Но ведь поведение либералов — тоже симптом. Еще в довоенные годы Ленин писал: «Если десять Рябушинских и сто Милюковых ворчат и либерально негодуют, то это значит, что десятки миллионов мелких буржуа и всякого «мелкого люда» чувствуют себя невыносимо»95. Каково же было этим миллионам в войну, когда даже Рябушинские и Милюковы кричали в голос (по мнению Игнатьева, «творили шумиху»)? «Нет больше глухих, как те, кто не хочет слышать, не хочет понимать»: Игнатьев написал это Кривошеину о царе. Но отворачивавшиеся от Николая II великосветские фрондеры могли бы сказать то же и о себе.

Военные поражения «расшатали весь старый правительственный механизм и весь старый порядок», озлобили против царизма «все классы населения»96. Все, в том числе и дворянство. Оно не полевело, оно по-прежнему видело в сохранении монархии, по возможности полновластной, гарантию своего существования. Однако оно все меньше верило Николаю, особенно его окружению. Отсюда — великосветская фронда, смыкавшаяся с действиями испуганной царской родни. Отсюда — «оппозиционные» выступления съезда объединенного дворянства и дворянских собраний на местах. А нежелание Николая и Александры прислушаться к недовольству тех, кто еще вчера был их самой верной и надежной опорой, усиливало самоизоляцию царизма. В сущности, и царская чета с ее поредевшим окружением, и дворянско-бюрократические верхи хотели одного: спасти устои самодержавно-помещичьего строя. Но они по-разному оценивали путь к спасению. Николай и Александра видели его в попытке удержать все, как было, не поступаясь ни каплей своих «прав». Дворянские верхи теперь были готовы пожертвовать, кто частью царских прерогатив, кто Распутиным, а кто и Николаем, лишь бы сохранить монархический строй и свои привилегии. Своим фаталистическим упрямством царизм сам навязал дворянской верхушке роль «оппозиции». Но как же неуютно чувствовала она себя в этой роли! Нерешительные келейные увещевания, неумелые, подчас нелепые «демонстрации», вынужденный союз с думским «Прогрессивным блоком» при явном несочувствии организациям либералов и их лозунгам. Очевидная беспомощность светской оппозиции и ее противоестественный в глазах камарильи флирт с либералами делали бесперспективными попытки оказать воздействие на царя. Однако факт брожения даже в этой среде, шумные разоблачения того, что долго и тщательно пытались скрывать, убийство Распутина, судорожные поиски несуществующего выхода усиливали картину полного развала старого строя и вопреки желанию пытавшихся заткнуть плотину перед рвущимся вперед потоком революции расширяли, «трещину, в которую прорываются недовольство и возмущение угнетенных классов»97. В Феврале час пробил. Возглавленный большевиками пролетариат вышел на улицы. «Телега залитой кровью и грязью романовской монархии»98 опрокинулась, революция победила.

Литература

1 Ленин В. И. ПСС. Т. 26. С.218.

2 См. Советская историография Февральской буржуазно-демократической революции. Ленинская концепция истории Февраля и критика ее фальсификаторов. М. 1979.

3 Разложение верховной власти — это не причина кризиса режима, а одно из его проявлений. Такая оговорка необходима, ибо на страницах некоторых литературных произведений и на киноэкране читатели и зрители порою встречаются с неверным изображением жизни и быта членов семьи последних Романовых и их окружения. Несомненно, что литература и искусство вправе обращаться к любым сторонам исторического прошлого. Однако следует иметь в виду, что отдельным авторам при этом изменяют художественный вкус и историческое чутье. Неизбежность краха царизма, предопределённая всем ходом исторического развития России, многими десятилетиями освободительной борьбы трудовых масс, расшатавшей и свергнувшей романовскую монархию, в таких работах иногда заслоняется сценами сомнительного свойства, описанием похождений Распутина и ему подобных.

4 Ленин В. И. ПСС Т. 10. С.225.

5 Ленин В. И. ПСС. Т. 26. с. 291.

6 Цит. по: История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. VI. М. 1964. С.625.

7 Исторический архив, 1960, ЛГ 1. С.24.

8 Ленин В. И. ПСС. Т. 37. С.152.

9 Переписка Николая и Александры Романовых (далее — Переписка Романовых). Т. V. М. — Л. 1927. С.218.

10 Там же. С.158.

11 Харламов Н. П. Записки бюрократа. Рукописный отдел Государственной библиотеки им. В. И. Ленина (далее — РО ГБЛ), Ф. 261, карт. 20. Д. 5. Л. 12.

12 Падение царского режима. Т. III. Л. 1925. С.93.

13 Маклаков Н. А. — Николаю II 21 декабря 1916 г. (ЦГАОР СССР, Ф. 601. Оп. 1. Д. 1288. Л. 10 — 11).

14 Игнатьев П. Н. — Кривошеину А. В. 1 января 1917 г. (ЦГИА СССР, Ф. 1571. Оп. 1. Д. 274. Л. 34).

15 Тарле Е. В. Падение абсолютизма в Западной Европе и России. Пг. 1924. С.55.

16 Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903 — 1919 гг. Т. 2. Париж. 1933. С.7; Переписка Романовых. Т. III. М. — Л. 1925. С.295.

17 Дневник П. А. Базилевского. — РО ГБЛ, п. IV. Д. 1. Л. 73.

18 Падение царского режима. Т. I. Л. 1925. С.60 — 61, 73.

19 Там же. С.423.

20 Там же Т. IV. Л. 1925. С.7; т. V. М. — Л. 1926. С.264.

21 Там же. Т. IV. С.84.

22 См., напр., Особые журналы Совета министров 6 и 17 марта 1915 г. (ЦГИА СССР, Ф. 1276. Оп. 20. Д. 85. Л. 32 — 36; д. 86. Л. 5 — 9).

23 Падение царского режима. Т. I. С.344.

24 Переписка Романовых. Т. IV. М. — Л. 1926. С.336.

25 Там же. С.418.

26 Там же.

27 Оболенский Н. Л. — Штюрмеру Б. В. 21 сентября 1916 г. (ЦГИА СССР, Ф. 127 С. Оп. 15. Д. 14. Л. 3 — 4).

28 Игнатьев П. Н. — Кривошеину А. В. 28 августа 1916 г. (там же), Ф. 1571, oп. 1. Д. 274. Л. 45

29 Дни, 21.VII.1923.

30 Падение царского режима. Т. VI. М. — Л. 1926. С.138.

31 ЦГИА СССР, Ф. 1276. Оп. 11. Д. 18. Л. 78 — 96; д. 36. Л. 1 — 125.

32 Голицын Н. Д — Протопопову А. Д. 23 февраля 1917 г. (там же. Оп. 13. д. 21. Л. 2).

33 Переписка Романовых. Т. IV. С.116.

34 Там же. Т. V. С.160.

35 Там же.

36 Гессен И. В. В двух веках. Жизненный отчет. Архив русской революции. Т. XXII. Берлин. 1937. С.348.

37 Падение царского режима. Т. I. С.124.

38 Русское слово, 21.1.1917.

39 См. помету А. Ф. Трепова на письме к нему С. А. Куколь-Яснопольского от 13 декабря 1916 г. (ЦГИА СССР, ф 1276. Оп. 10. Д. 7. Л. 435).

40 Протокол допроса Н. И. Воскобойниковой (ЦГАОР СССР, Ф. 1467. Оп. 1. Д. 477. Л. 60).

41 ЦГИА СССР, Ф. 1571. Оп. 1. Д. 274. Л. 30.

42 Переписка Романовых. Т. V. С.190.

43 Ленин В. И. ПСС. Т. 27. С.26.

44 Переписка Романовых. Т. III. С.301. 311.

45 Палей О. В. — Павлу Александровичу Э октября 1915 г. (ЦГАОР СССР, Ф. 644. Оп. 1. Д. 151. Л. 20 — 21).

45 Оболенский А Д. — Оболенской А. А. 4 сентября 1915 г. (ЦГИА СССР, Ф. 1650. Оп. 1. Д. 239. Л. 55).

47 Кочубей Л. В. — Кочубей В. В. 5 октября 1915 г. (там же, Ф. 971. Оп. 1. Д. 59. Л. 56 — 59).»

48 Палей О. В. — Павлу Александровичу 9 октября 1915 г. (ЦГАОР СССР, Ф. 644. Оп. 1. Д. 151. Л. 20)

49 Палей О. В. — Павлу Александровичу 3 октября 1915 г. (там же. Л. 5).

50 Хвостов А. Н. — Горемыкину И. Л. 2 и 8 ноября 1915 г. (ЦГИА СССР, Ф. 1276. Оп. 11. Д. 167. Л. 54 — 56, 59 — 60).

51 Палей О. В. — Павлу Александровичу 9 октября 1915 г. (ЦГАОР СССР, Ф. 644. Оп. 1. Д. 151. Л. 22).

52 Падение царского режима. Т. П. Л. — М. 1925. С.52.

53 Николай II и великие князья. Родственные письма к последнему царю. Л. — М. 1925. С.78.

54 Михаил Александрович — Брасовой Н. С. 20 июля 1916 г. (ЦГАОР СССР, Ф. 622. Оп. 1. Д. 122. Л. 19 — 20).

55 Палей О. В. — Павлу Александровичу 12 июля 1916 г. (там же, Ф. 644. Оп. 1. Д. 152. Л. 52).

56 Палей О. В. — Павлу Александровичу 25 июня 1916 г. (там же. Л. 30).

57 Палей О. В. — Павлу Александровичу 12 июля 1916 г. (там же. Л. 53). А. С. Стишинский — член Государственного совета, бывший главноуправляющий земледелием в 1906 г. Интересно, знал ли Милюков о словах Стишинского, когда в речи 1 ноября 1916 г. спрашивал, имея в виду политику Штюрмера: «Что это — глупость или измена?»

58 Львов Г. Е. — Николаю Михайловичу (между 1 ноября 1916 г. и 15 февраля 1917 г.) (там же. Л. 670. Оп. 1, Д. 335. Л. 1 — 2, 5 — 6).

59 ЦГИА СССР, Ф. 516. Оп. 1, 241 (2870. Д. 1). (камер-фурьерский журнал Марии Федоровны в Киеве. 1916 г.).

60 Самарин А. Д. — Васильчнкову Б. А. 15 сентября 1916 г. (ЦГАОР СССР, Ф. 651. Оп. 1. Д. 1000. Л. 1 — 2).

61 Переписка Романовых. Т. V. С.156.

62 Николай Михайлович — Клопову А. А. 7 апреля 1916 г. (ЦГАОР СССР, Ф. 670. Оп. 1. Д. 137. Л. 1).

63 Там же. Л. 2.

64 Дневник Н. А. Врангеля (ЦГИА СССР, Ф. 920. Оп. 1. Д. 55. Л. 18).

65 Переписка Романовых. Т. V. С.155.

66 Русские ведомости, 10.111.1917.

67 Дякин В. С. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны. 1914 — 1917. Л. 1967. С.244 — 246; Слонимский А. Г. Катастрофа русского либерализма. Душанбе. 1975. С.47 — 50.

68 Переписка Романовых Т. V. С.134.

69 Клопов А. А. — Львову Г. Е. 24 октября 1916 г. (ЦГИА СССР, Ф. 12564. Оп. 1. Д. 73. Л. 287).

70 Переписка Романовых. Т. V. С.153.

71 Михаил Александрович — Брасовой Н. С. 20 марта 1916 г. (ЦГАОР СССР, Ф. 622. Оп. 1. Д. 121. Л. 43).

72 Михаил Александрович — Брасовой Н. С. 27 января 1917 г. (там же. Д. 122. Л. 78 — 79).

73 ЦГИА СССР, Ф. 920. Оп. 1. Д. 54. Л. 440.

74 Михаил Александрович — Николаю II 11 ноября 1916 г. (ЦГАОР СССР, Ф. 601. Оп. 1. Д. 1301. Л. 156).

75 Михаил Александрович — Брасовой Н. С. 27 марта 1916 г. (там же, Ф. 622, on. 1. Д. 121. Л. 46).

76 Дневник Н. А. Врангеля (ЦГИА СССР, Ф. 920. Оп. 1. Д. 54. Л. 443 — 445).

77 Переписка Романовых. Т. V. С.155 — 156.

78 Там же. С.169.

79 Голицына А. Н. — Васильчиковой С. Н. 7 декабря 1916 г. (ЦГИА СССР, Ф. 651. Оп. 1. Д. 1063. Л. 255)

80 Игнатьев П. Н. — Кривошеину А. В. 23 декабря 1916 г. (там же, Ф. 1571. Оп. 1. Д. 274. Л. 31).

81 Дневник А. В. Тырковой (ЦГАОР СССР, Ф. 629. Оп. 1. Д. 19. Л. 6).

82 Игнатьев П. Н. — Кривошеину А. В. 23 декабря 1916 г. (ЦГИА СССР, Ф. 1571. Оп. 1. Д. 274. Л. 31).

83 Игнатьев П. Н. — Кривошеину А. В. 1 января 1917 г. (там же. Л. М).

84 ЦГАОР СССР, Ф. 629. Оп. 1. Д. 19. Л. 9.

85 Записки Н. М. Романова. — Красный архив, 1931, N 6(49). С.102 — 103.

86 Записка Петроградского охранного отделения 12 января 1917 г. В кн.: Буржуазия накануне Февральской революции. М. 1927. С.178.

87 Мельгунов С П. На путях к дворцовому перевороту. Париж. 1931. С.149.

88 Палеолог М. Царская Россия накануне резолюции. М. — Пг. 1923. С.294 — 297.

89 Красный архив, 1928, N 1(26). С.191 — 192.

90 Информационные записки 21 и 28 января 1917 г. (ЦГИА СССР, Ф. 1276. Оп. 8, д 9. Л. 60 — 63); Былое, 1918, N 7. С.111 — 114.

91 Игнатьев П. Н. — Кривошеину А. В. 1 января 1917 г. (ЦГИА СССР, Ф. 1571. Оп. 1. Д. 274. Л. 33).

92 Речь 15, 17. I; 10.II.1917.

93 Олсуфьев Д. А. — Николаю Михайловичу 29 января 1917 г. (ЦГАОР СССР, Ф. 670. Оп. 1. Д. 370. Л. 2 — 3).

94 Игнатьев П. Н. — Кривошеину А. В. 16 — 17 января 1917 г. (ЦГИА СССР, Ф. 1571. Оп. 1. Д. 274. Л. 39 — 43).

95 Ленин В. И. ПСС. Т. 21. С.305,

96 Там же. Т. 31. С.15.

97 Там же. Т. 26. С.218.

98 Там же. Т. 31. С.13.

 


Автор
Дякин Валентин Семенович

9 комментарии на “ВАЛЕНТИН ДЯКИН. КРИЗИС ВЕРХОВ В РОССИИ НАКАНУНЕ ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

  1. Почему-то автор не упоминает о знаменитом (хотя и засекреченном 🙂 докладе Керенского в Думе в декабре 1916. Эта речь, можно сказать, похоронила российскую царскую власть..

    На Письмах о Ташкенте была статья с текстом этого доклада (автор М.Н.Суюнбаев, профессор КРСУ, академик РАЕН). Опубликована в декабре 2016, но сейчас отсутствует.

    1. Уважаемый Анвар! Действительно, Валентин Дякин не упоминает этот доклад Александра Керенского. На нашем сайте этот доклад и другие материалы заседания ГосДумы представлены в трех сборниках (в рубрике Сборники документов): Галузо: https://daniyarov.kg/2018/03/18/sbornik-1932-g-vosstanie-1916-goda-v-sredney-a/ Док № 9 и10, а также в Сборнике «Грозный 1916 год. Том 1-ый: https://daniyarov.kg/2018/04/06/sbornik-1998-goda-groznyy-1916-y-god-sbornik-d/ Документ № 67-68, а также в Сборнике КРСУ 2016 года, том 5, документ № 19.https://daniyarov.kg/2018/01/23/sredneaziatskoe-turkestanskoe-vos/. Возможно, имеет смысл опубликовать здесь этот доклад отдельно.

      1. Спасибо за ссылки. Я бы хотел высказаться по поводу навигации по сайту. В разделе «Архивы 1916» наверно стоит отделить «Сборники» и «Отдельные документы».
        Сайт имеет строго научную направленность и сильный архивный раздел, но мне как любителю истории хотелось бы чтоб рядом была публицистика — научно-популярные и в чем-то спорные материалы. При этом будет удобно ссылаться на документы представленные тут же в разделе «Архивы».
        Спасибо за огромную работу в освещении таких важнейших моментов истории как межнациональный кризис 1916 года в Туркестане.

        1. Уважаемый Анвар! Большое спасибо за ваш комментарий и заинтересованное чтение! Нам очень важно и полезно получать отзывы и рекомендации по улучшению подачи информации на сайте. Есть, конечно, и определенные технические ограничения. Подумаем, как можно применить ваш предложения. А пока хочу обратить внимание, что в каждой рубрике (например Архивы 1916) на сайте есть две подрубрики (например, в рубрике «Архивы 1916» две подрубрики — «Документы» и «Сборники документов»), оглавление этих подрубрик (до 6 заголовков) посетитель видит справа, а сами публикации — слева. Все публикации одной рубрики действительно идут в левом поле вместе. Если же вы нажмете копку «ДАЛЕЕ ПО ТЕМЕ» красного цвета под оглавлением, то у вас на экране будут ТОЛЬКО публикации данной подрубрики, причем ВСЕ размещенные на сайте в этой подрубрике. Например только «документы».

        2. Уважаемый Анвар! Еще один комментарий на тему о структуре и наполнении сайта. Мы представляем документы, касающиеся 1916 года, в отдельном виде с их образом в том случае, если они цитируются в наших статьях или статьях других авторов. Эти документы представлены в виде образа (скана или фото) самого документа + перепечатки для удобства чтения современным читателем + комментарий. Представлены в двух местах: 1) 1916 ГОД > АРХИВЫ > ДОКУМЕНТЫ 1916 ГОДА, а также 2) 1916 ГОД > ПОСЛЕ 1916 ГОДА > ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ. Кроме того, ранее опубликованные в печати сборники документов полностью представлены в отсканированном виде в 1916 ГОД > АРХИВЫ > СБОРНИКИ ДОКУМЕНТОВ. Здесь опубликованы в электронном виде полностью практически ВСЕ сборники документов, о которых нам известно, и которые увидели свет в течение последних 104 лет.
          Что касается статей и книг, наших и других авторов, они представлены в 1916 ГОД > СОБЫТИЯ 1916 ГОДА > СТАТЬИ И КНИГИ, а также в 1916 ГОД > ПОСЛЕ 1916 ГОДА > СТАТЬИ И КНИГИ. Здесь есть и объединенные в циклы статьи, это можно понять из заголовков, мы указываем общее название, можно найти поисковиком. Кроме того, здесь же и сборники статей, в этом случае заголовок такой: СБОРНИК.НАЗВАНИЕ СБОРНИКА.
          Кроме того есть еще две ЛЕТОПИСИ-ХРОНИКИ, описания событий по дням или неделям 1) Туркестан. Хронологический обзор. День № 2) Хроника кровавого повеления. Они помещены в 1916 ГОД > СОБЫТИЯ 1916 ГОДА > ЛЕТОПИСЬ: ТУРКЕСТАН 1916

    2. В.С. Дякин — очень серьезный и глубокий автор. А еще и очень осторожный, что понятно — он родился в 1930 году, год Великого перелома, по сути — победы сталинской контрреволюции. Говорят, у него был принцип не касаться ничего, относящегося к советской эпохе, который он для себя сформулировав в виде правила: «Соломкой путь стеля,
      Блюду я два завета:
      Не позже Февраля
      И не левей кадета»
      Так что, не будем судить его строго.

      Что касается выступления Керенского о событиях в Туркестане, то оно, безусловно, талантливое сточки зрения риторики и содержит много фактов, в том числе «убийственных» для власти. Оно произвело яркое впечатление на слушавших его депутатов Государственной Думы и очень сильно повысило личный авторитет Александра Керенского, который до этого не входил в число, говоря современными терминами, «депутатов-тяжеловесов». К тому же в начале 1916 года Керенский перенес тяжелую операцию, почти полгода не посещал заседания Думы, не выступал, и о нем вообще подзабыли. Так что поездка в Туркестан и сделанный по её результатам доклад о «туркестанском восстании» стали для него реальным пропуском к славе, которым он и воспользовался буквально через три месяца, войдя в состав Временного Правительства, а потом и возглавив его. После чего он (и все остальные думцы, стоя аплодировавшие ему в декабре 1916 года) напрочь забыли о киргизах.
      Кстати, в прениях по докладу Керенского выступили еще 3 депутата, речи которых были также очень гневными и хорошо дополнили основного докладчика. Поскольку Вы занимаетесь татарскими политиками Вам будет интересно узнать, что вместе с Керенским в Туркестан приезжал еще один депутат Кутлу-Мухаммед Тевкелев, татарин, член мусульманской фракции Госдумы. К сожалению, и по не вполне ясным причинам, собственный доклад об увиденном он не стал делать — все сливки снял Керенский.
      Произвели эти выступления (Керенский выступал два раза на двух заседания 13 и 15 ноября) большое впечатление и на Военное Министерство, которое — заранее узнав о его подготовке (на основании 3-х запросов депутатских групп, поступивших в министерство еще в ноябре 1916 года) — начало готовить ответ на обвинения.
      В РГВИА мне довелось обнаружить папку с материалами, собранными в рамках этой подготовки. Объем папки более 500 листов, до меня ее никто не открывал с 1917 года. Там оригиналы подробных докладов о событиях по каждой из 5 областей Туркестана, которые Куропаткин по запросу Военного министра затребовал у губернаторов. Доклады эти давно и хорошо известны, так как опубликованы, по копиям, которые сохранились в фондах Туркестанского генерал-губернаторства. Но в папке, которую обнаружил я, есть и дополнительные материалы, в том числе весьма интересные и важные, например справка о том, сколько туземцев было убито в ходе карательной операции в Джизакском уезде: в 10 (прописью — десять) раз больше, чем там же погибло русских. Людей уничтожали поселками, и Керенский говорил об этом. Там же переписка с обоснованием запросов и о желательном содержании ответов. Это — самое интересное.
      В целом документы этой папки имеют «оправдательный» характер. В частности, по Ферганской области справку составил преемник генерал-лейтенанта А.И. Гиппиуса на посту губернатора — полковник П.П. Иванов, который перед тем, как занять пост губернатора, командовал карательной операцией в Джизаке. Мерзавец, каких свет не видывал.
      Кстати, не исключено, что отстраненный от губернаторской должности генерал-лейтенант А.И. Гиппиус консультировал А.Ф. Керенского перед докладом (а Керенский возносит в докладе ему хвалу). Они вполне могли встречаться в Петрограде осенью 1916 года — у них была «родственная связь». Дочь А.И. Гиппиуса была второй женой архитектора Г.М. Сваричевского, который первый раз был женат на родной сестре А.Ф Керенского.
      Важный момент заключается в том, что заседания Думы, на которых докладывал Керенский и другие депутаты, были закрытыми. Утечек в прессу не было категорически, даже в западную. Удивительно строгая секретность. Она, возможно, во многом объясняется тем, что Николай II практически был обманут или, как минимум, находился в неведении, по вопросу о происходящем в Туркестане в связи с его указом от 25 июня 1916 года. В этом были заинтересованы весьма влиятельные люди (в частности — помощник министра внутренних дел князь В.М. Волконский и, скорее всего, и бывший Главноуправляющий землеустройством и земледелием (1908—1915) А.В. Кривошеин — по моему мнению — «серый кардинал» всей этой провокации), крайне незаинтересованные в том, чтобы сказанное Керенским дошло до ушей царя. (О роли В.М. Волконского во всей этой истории много написано на нашем сайте в серии публикаций «Хроника Кровавого Повеления»).
      Эти «влиятельные люди» вполне остались на плаву и после Февральской революции, поэтому доклад Керенского, сделав свое дело в части «раскачивания лодки», сразу же после Февраля был положен под сукно и «забыт». Более того, под следствие Чрезвычайной Комиссии попали два человека, которых Волконский и Ко использовали как ширму для этой интриги — военный министр Д.С. Шуваев и председатель Совета Министров Б.В. Штюрмер.
      Но самое важное, что Временным Правительством были забыты и киргизы: главный результат «навязанного восстания» — изгнание киргизов с земель Пишпекского и Пржевальского уездов — был утвержден министром Земледелия Временного Правительства А.Шингаревым, бывшим думцем, рьяно выступавшим еще в сентябре 1916 года в защиту «угнетенных инородцев».
      Что касается первой публикации стенограмма всех докладов, сделанных на заседаниях 13 и 15 ноября, то она состоялась в 1918 году в бакинской газете «Каспий». Скорее всего к этому приложил руку Мустафа Чокаев, который очень хорошо знал всю эту историю, так как был секретарем «мусульманской фракции в Госдуме» и переводчиком в составе Комиссии Керенского-Тевкелева.

      1. Спасибо за развернутый ответ, его стоит опубликовать отдельной статьей. Сколько разных факторов переплелось в тот момент! Но, не стоит игнорировать иностранную агентуру, ведь за каждым разбоем стоит финансирование этих разбойников (если не считать мелких кармаников получающих прибыль со своего ремесла, хотя в 1987-89 их тоже использовали для таких же целей)

    3. Что касается статьи профессора М.Н. Суюнбаева, то он, по неосведомленности, на волне интереса к теме в 2016 году решил, что он обнаружил никогда не публиковавшийся доклад и широко освещал это «открытие». Но когда выяснилось, что это «новое» — всего лишь «хорошо забытое старое», то публикатор счел за благо статью снять везде, где это было возможно. И правильно сделал.

      1. тем не менее статья «работает», ее публикуют «по случаю» и сам доклад, мне кажется, недооценен

Добавить комментарий для Анвар Камальдинов Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *